Тульский–Токарев. Том 1. Семидесятые–восьмидесятые - Андрей Константинов

— Уверяю вас — исчерпывающие.

Кажется, говорить настроился только Артем Сергеевич, а второй собирался лишь слушать и наблюдать. Василий Павлович как мог задавил в себе раздражение и продолжил:

— Никогда не сомневался… Так вот: состав преступления, говоря строго по закону, в действиях моих сотрудников, конечно, есть, но ведь надо же рассматривать все в комплексе. Что они хотели, чем руководствовались, какие выводы в конце концов сделали… Честно хотите?

— Потому и пришли.

Токарев уже все понял, но все равно отчеканил:

— Считаю необходимым и обязательным — любой ценой возместить ущерб потерпевшему… Считаю также возможным прекращение через некоторое время уголовного дела…

— Когда страсти улягутся? — Шептунов почти не скрывал иронию, но Василий Павлович сделал вид, что не почувствовал ее:

— …И необходимым также переведение их на самую тяжелую территорию… Такая есть — тридцатый отдел, Смоленка, там коммуналки… Каждый день праздник, головы сотнями утюгами бьют…

— Только не надо, Василий Павлович, а то мы сейчас договоримся до метафор типа «искупление кровью»…

Токарев опустил плечи и сказал вяло:

— Я искренне считаю, что ребята — достойные и…

Шептунов не дал ему договорить:

— Я вас перебью, извините, — для того, чтобы выразить нашу позицию. Прежде ответьте, пожалуйста, на следующий вопрос: писал ли Колчин месяца два назад заявление на увольнение по собственному желанию?

— Это не так было! — вскинулся Василий Павлович. Было действительно не так. Заместитель начальника отделения по розыску Петров-Водкин приковал Колчина наручниками к батарее, так как у того скопилась огромная кипа «незакрытых» входящих, а требовалось до утра их срочно «закрыть». Колчин, естественно, весь изорался, брызгал слюной, заявлял, что и он не пацан сопливый, и в сердцах бросил заявление секретарше начальника РУВД. Токарев лично это заявление разорвал и матюками помирил коллег, встав на сторону Петрова-Водкина. Но как комитетчикам разжуешь такие тонкие милицейские материи?

— Так писал или не писал?

— Ну, писал… но… сгоряча…

— Принимал ли Колчин агентурное сообщение по поводу готовившегося нападения на квартиру потерпевшего по их делу?

— Принимал.

— Украл ли Гороховский, его близкий приятель, зажим для бумаг?

— Украл, украл, только…

— Не мелковато ли?

— Согласен, крыть нечем… Но я их знаю, они ребята не гнилые…

— Не довод. Имеются ли у них обоих грубейшие нарушения режима секретности и сроков исполнения материалов — по итогам проверки?

Подивившись чекистской оперативности, Токарев не стал даже говорить, что проверка-то, строго говоря, еще не окончена. Вместо этого он усмехнулся:

— Вот у меня в сейфе сейчас нарушений столько, что и в тюрьму не примут!

— А не о вас речь, — неожиданно вмешался в беседу второй комитетчик, представившийся Сергеем Петровичем. — Так «да» или «нет»? Имеются нарушения?

— Формально — да.

— Я не буду комментировать мотивацию районной прокуратуры при избрании меры пресечения «подписка о невыезде», — продолжил Шептунов.

Василий Павлович начал закипать, но все еще пытался сдерживаться:

— А никто и не скрывает — я лично просил.

— Лично просили Яблонскую? — уточнил Артем Сергеевич

— Ах вот оно в чем дело?! — Токарев уже не очень контролировал свой тон, но чекист постарше успокаивающе поднял руку и сказал мягко и почти доверительно:

— Василий Павлович, разговор не об этом… По нашим, поверьте, тщательно собранным данным, нынешний потерпевший проректор Университета Лесков хранил у себя крупную партию иностранных пластинок. Которую и сбыл недавно по цене 45 рублей за штуку..

— В этом — тоже мы виноваты?!

— Не надо! Мы полагаем, что кто-то из связей перекупщиков навел на квартиру, и смысл всей репризы ваших подчиненных был в том, чтобы найти крупную, очень крупную по сравнению с их зарплатой сумму денег и банально похитить ее… перед предстоящим увольнением…

Токарев даже задохнулся, а комитетчики пристально смотрели на него, ожидая, пока он перевернет информацию. Краска бросилась Василию Павловичу в лицо и, уже не сдерживаясь, он откровенно издевательски усмехнулся:

— Во как вышили! А зачем же тогда сообщенки писать, часы тащить?

Шептунов улыбнулся с еле заметной добавкой снисходительности в обаятельной, в общем-то, улыбке:

— Вы, Василий Павлович, задаете такие вопросы, как будто мы гражданские лица и статейку в газете во время перекура почитываем. Уж вам-то ли не знать, какие бывают промахи, какие химеры в головах… Да и молоды еще, перемудрили. Хотя, судя по вашей реакции, они все рассчитали точно…

— Ой ли… И — что же, бешеные деньги взяли?

Чекисты переглянулись, и после короткой паузы старший нехотя ответил:

— Возможно, что денег на квартире уже и не было…

— Слава Богу!

— Не стоит иронизировать, — мягко, но убедительно посоветовал Шептунов.

Токарев кивнул:

— А что ж этот проректор… ваш — с таким добром, да на воле?

Старший чекист парировал даже без тени смущения:

— А вот уже эти вопросы находятся в компетенции соответствующего Главного Управления КГБ СССР.

— Поня-ятно… Нужен, стало быть, для обороноспособности страны…

— Да, нужен.

Василий Павлович понимал, что помочь Толе и Вадику не сможет — но все равно сказал твердо:

— Мне нечего добавить. У вас мнение перпендикулярное, а свое я менять не буду..

Вечером того же дня оперуполномоченные Колчин и Гороховский были взяты под стражу…

На следующий день Артем забежал к отцу на работу — Василий Павлович куда-то выскочил. Решив дождаться отца, Токарев-младший по старой привычке забрался в его кресло — он очень любил в нем сидеть когда-то давно, когда еще мечтал стать опером… Потом Артем редко разрешал себе такое — слишком болезненно переживая… Но годы шли, и боль несколько притупилась… К тому же отцовское кресло было действительно самым удобным сиденьем в его кабинете.

Неожиданно зазвонил прямой городской телефон, и Артем машинально снял трубку — мало ли, какая-то срочная информация — надо будет передать. К тому же голоса отца и сына были настолько похожи по телефону, что даже близкие знакомые их путали.

— Слушаю, Токарев.

— Василий Палыч? — жестко уточняющий голос в трубке показался Токареву-младшему странно знакомым, и он, поколебавшись секунду, ответил:

— Нет, это Артем Токарев, его сын. Василий Павлович вышел. Если нужно что-то срочное передать — я могу записать…

Мембрана шелестнула холодным смешком — коротким. Но все равно каким-то… очень неприятным. Потом, после короткой паузы, голос произнес отчетливо:

— Ну, что же, Артем Васильевич — передайте… Передайте своему папе, что настоящий опер должен быть не только смелым и решительным, но и внимательным. Рассудительным, я бы сказал. Прививать надо личному составу такие качества…

Опешивший Артем хотел было возмутиться, но в трубке снова раздалось что-то похожее на смех, а потом запикали короткие гудки… Токарев-младший от растерянности чуть было тоже не повесил трубку, но потом опомнился и осторожно положил ее на стол.

Пришедший минут через пятнадцать Василий Павлович так и застал сына — глядящим в глубокой задумчивости на пищавшую трубку на столе.

Токарев-старший внимательно выслушал доклад сына и тут же отдал необходимые распоряжения на предмет установления номера звонившего абонента. Пока устанавливали (достаточно быстро, через АТС), что звонили из таксофона, расположенного у университетского общежития на Малом, Токаревы ничего между собой не обсуждали. Артем видел, что отец — в препоганейшем настроении. А каким же ему еще было быть, если Василий Павлович только что вернулся со встречи с Варшавой, на которой вор сообщил ему установочные данные Гани, имевшего якобы намерение «поставить» квартиру проректора. Рассказал Варшава и о том, что видели разок рядом с Ганей странного парня с немигающим взглядом, от которого вроде и шел набой. Только это все было давно — до того, как Ганя пропал. Совсем пропал, то есть без вести, почитай, месяца два уже… И вор не исключал такой вероятности, что Гане могли помочь покинуть суетный земной мир… А с парнем тем вроде больше никто, кроме Гани, и не общался… Что уж там промеж них вышло — Аллах знает, но только к Невидимке эта информация никак не приближала… Василий Павлович догадался по мрачному виду вора: тот слил данные Гани только потому, что считал его почти наверняка покойником…

Артем наконец не выдержал молчания и спросил в лоб:

— Думаешь, это он звонил? Фантом?

Токарев-старший лишь тяжело вздохнул в ответ.