Черное солнце Афганистана - Георгий Свиридов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В горах уши длинные и каждое слово далеко слышно, дорогой товарищ политический начальник!
— Хитрое афганское радио?
— Народ слушает и говорит, — ответил Файзуни и спросил: — Летчики полетели. Может быть, теперь у вас будет время, и мы поедем на джелалабадский базар по вашим делам?
— Сегодня не получится, — доверительно и серьезно ответил замполит. — За пару часов не управимся, а мне встречать летчиков надо.
Ехать в Джелалабад Корниловский в ближайшие дни и не намеривался, поскольку приобретение дубленки для жены журналиста хотел переложить на плечи афганца, при этом прикидывал, как сделать, чтобы покупка совершилась за счет Сайяфа.
«Через два часа они прилетят назад, — подумал Файзуни, прикидывая что-то в уме. — Надо успеть!»
А вслух произнес:
— Понимаю, все понимаю.
«Крокодил» Паршина тоже был основательно перегружен. Капитан, управляя полетом и уверенно набирая высоту, слушал, как над головой натужно гудели несущие винты, как бы через силу выполняя его команды. Паршин привычно скользнул взглядом по приборам. Они напоминали ему, что желательно как можно скорее избавить винтокрылую машину от лишнего груза. Вертолет словно жаловался на перегрузку. А ведь, чтобы выйти в заданный район, еще предстояло преодолеть горные хребты и крутые заснеженные перевалы…
Капитан включил переговорное устройство. Хотел услышать голоса членов своего экипажа. По тому, как они отвечают, по их интонации он привык догадываться об их душевном состоянии, определял настроение.
— Как маршрут? — спросил второго летчика.
— Выдерживаем, — ответил Беляк, сверяя карту с местностью.
— Как двигатели? — задал капитан привычный вопрос бортовому технику?
— В норме, хотя и с перегрузкой, — озабоченно ответил Чубков.
— Не подведут?
— Никак нет! — уверенно ответил бортовой техник. — Сам проверил работоспособность каждого агрегата.
Паршин удовлетворенно улыбнулся. Экипаж в рабочем настрое, на него можно положиться, он не подведет.
Сверху, в бездонной синеве неба ослепительно-оранжевым диском светило солнце. А внизу уже простирались сияющее белизной безмолвное пространство горных вершин, спины хребтов, изрезанные темнотой глубоких провалов и ущелий, которые жили своей тайной жизнью…
В воздухе Паршин привык думать только о полете. Так его научили старшие друзья — опытные пилоты. В небе мозги летчика должны быть свободными от посторонних мыслей, переживаний и рассуждений, а сам он — быть готовым принимать решения в любой ситуации.
Но сегодня капитан нарушал неписанное правило. Нет-нет, а все же мысленно он держал в руках газету и видел себя на фотографии, вспоминалось ему, как корреспондент снимал их во дворце губернатора, какой славной была выпивка и вкусной — закуска, особенно шашлык и плов. Паршин вспоминал добрые слова, сказанные о нем в репортаже, он их сразу запомнил: «Опытный летчик, возглавляет один из лучших экипажей части». Коротко и четко. Не каждый день такое услышишь, а тем более прочтешь в газете. Что ни говори, а приятно! Оценка его летной работы и боевых действий, хотя о них и ни слова. И еще капитан думал, что обязательно надо переслать газету с оказией и жене — пусть порадуется и погордится мужем! — и отцу с матерью, да и самому иметь хотя бы один экземпляр не лишне… Он улыбнулся: «На память о личном пребывании в Афганистане»…
В наушниках загудели голоса. Вертолеты подлетали к заданному району. Из эфира донеслись слова командира вертолета Ми-8, на борту которого были авиационные наводчики, он предупреждал майора Екимова, о том, что выходит на боевой курс:
— Вы заходите вслед за мной. Цель на земле укажу НАРами!
Паршин в свою очередь дал команду своему экипажу:
— Приготовиться!
А потом по внешнему переговорному устройству приказал ведомому капитану Кулешову:
— Приготовиться к атаке! Проверить и держать дистанцию!
Воздух в горах чистый, видимость великолепная, как говорят пилоты «миллион на миллион». Впереди поднимались толстые стены прямоугольной крепости, внутри которой стояли два больших двухэтажных дома с плоскими крышами и несколько малых построек. Крепость, построенная много веков назад, с бойницами и квадратными башнями, смотрелась грозно и устрашающе. Видимо, за свою долгую историю она выдержала не одну осаду, отразила не одно нашествие чужих войск, преградив им путь в долину свой каменной грудью…
Вокруг крепости в зелени садов прятался кишлак. Тесные улочки, низкие дома, огороженные дувалами. Видны квадраты ухоженных полей с тонкими светлым нитями оросительных арыков. Рядом с крепостью, внизу, у скалистых подножий, протекла река. С высоты она казалась голубой и местами бурлила на каменных отрогах белой пеной. Река вытекала из мрачного ущелья, стиснутого отвесными скалами, отчего оно было похоже на каменный коридор.
«Не больше ста метров ширина», — определил на глаз Паршин и подумал, что развернуться в ущелье не удастся, заходить на цель надо напрямую и, отстреляв, сразу набирать высоту. Как бы подтверждая его мысли, в наушниках послышался голос Екимова:
— Заходим на прямую! Работаем на предельно малой! Дистанция пятьсот метров!
Паршин знал, что уменьшение расчетной дистанции способно повлечь за собой крупные неприятности для ведомого, поскольку он может очутиться в зоне разлетающихся осколков от взорвавшейся бомбы, сброшенной ведущим вертолетом. И капитан еще раз приказал Кулешову, который шел следом:
— Выдерживай дистанцию!
— Есть, выдерживать дистанцию! — ответил Кулешов.
А далеко впереди вертолет Ми-8 уже снижался и заходил на боевой курс. В наушниках шлемофона зазвучала команда:
— Показываю цель!
«Восьмерка» чуть клюнула вниз и от нее, оставляя за собой дымный след, устремились вниз, к крепости, НАРы — неуправляемые ракеты. Они кучно, торопливыми дымными фонтанами, разрывались внутри крепости, пробивая дыры в стенах домов и в мощном крепостном ограждении.
— Цель вижу! — послышался в эфире голос майора Екимова. — Атакую!
Вертолеты, соблюдая дистанцию, начали снижаться и заходить на цель. На крепость, на кишлак полетели бомбы, к земле устремились ракеты. Вверх и во все стороны разлетались осколки, куски стен, обломки балок, дверей, окон, досок, большие и малые камни. Вся крепость была накрыта грязно-желтым облаком пыли.
На втором заходе Паршин почувствовал какую-то внутреннюю тревогу. Что-то было не так, как всегда… Чего-то не хватало… В напряженном рокоте лопастей, в грохоте разрывов он не уловил привычной дробной стрекотни крупнокалиберного пулемета. И Александр Беляк не вел привычного огня по наземным целям.
— Саня, ты живой? — запросил он своего штурмана.
— Живой, товарищ командир!
— А почему не стреляешь?
— Так чего зря палить? — ответил Беляк. — Внизу никого не видать!
И верно. Ни в крепости, окутанной дымом разрывов, ни вокруг нее, ни в кишлаке — никакого движения. Ни людей, ни животных. Пустота. Словно здесь никто и не жил…
Капитана внезапно обдало холодом тревожного чувства своей открытости и незащищенности. Боевой настрой улетучился, уступая место внезапно нахлынувшему осознанию бессмысленности и бесполезности старательно проделанной работы. Противник не разбит и не повержен… От понимания очевидного факта, что где-то в штабах притаились предатели, навалились усталость и внутренняя опустошенность. Пустота в крепости и безлюдье в кишлаке свидетельствовали о том, что душманы кем-то были заранее оповещены о предстоящем бомбовом ударе, и успели уйти в безопасное место.
«А сейчас, может быть, они сидят где-то поблизости в расщелинах гор, — подумал Паршин, — и наблюдают, как грозные „арбы шайтана“ грохочут в небе и тратят напрасно боевые припасы, бомбы и ракеты. Может быть, они сейчас еще и смеются над нами, над „тупыми и глупыми шурави“, над нашей грозной, но безопасной для них военной мощью. — Капитан грустно улыбнулся. — Хорошо еще, что не обстреливают…»
4
Сергей Паршин в свои тридцать лет был человеком уравновешенным и серьезным. Скупым на слова и проявление внешних эмоций. Каждую работу он привык делать основательно и доводить до конца. Не терпел пустых слов и обещаний, а тем более — «показухи», когда вместо кропотливой потной работы с конкретным конечным результатом, проявляют активность, дают обещания, которые не собираются выполнять, шумно пускают пыль в глаза начальству, показывают одну лишь видимость работы, и, конечно же, без всякого результата. Особенно не терпел Сергей подлости и обмана.
Приподнятое настроение, которое появилось утром, разом исчезло, уступая место усталости и какой-то неясной внутренней опустошенности. Смутно зарождалось горькое понимание никчемности и ненужности пребывания на этой, чужой его сердцу, афганской земле.
