Кольцо Соломона - Джонатан Страуд

Он прервался и снова закашлялся.

— Но ведь ты же знаешь, — сказал я, довольно сочувственно, поскольку история Соломона произвела на меня благоприятное впечатление,[106] — что некоторые из твоих волшебников не столь… щепетильны, как ты. На самом деле сволочи они изрядные. Вот взять, допустим, Хабу…

— Да знаю, знаю, — сказал Соломон. — Многие из Семнадцати от природы не только могущественны, но и злы и коварны. Я держу их под присмотром и запугиваю, угрожая использовать против них Кольцо. Это хорошая стратегия. Куда лучше, чем если бы они строили заговоры вдали от меня. А я тем временем использую их могущество…

— Да, это все здорово, но, по-моему, ты недооцениваешь…

И тут внезапно девчонка очутилась между нами и приставила кинжал к горлу царя.

— Бартимеус, — прошипела она, — прекрати разговаривать с ним так, словно он твой союзник! Бери Кольцо! Мы уходим.

— Ашмира, — сказал царь Соломон. Он даже не шелохнулся, ощутив прикосновение кинжала. — Ты ведь слышала мою историю. А теперь посмотри на мое лицо. Хочется ли тебе, чтобы твоя царица сделалась такой же?

Она покачала головой.

— С ней так не будет. Она не станет носить его все время, как ты!

— Еще как станет! Никуда она не денется. Ведь иначе его похитят! Ничто на свете, — сказал царь Соломон, — люди не алчут так, как это Кольцо. Ей придется его носить, и это сведет ее с ума, ибо боль, которую ты испытываешь, прикасаясь к нему, Ашмира, ничто по сравнению с той болью, которую ты испытываешь, когда надеваешь его. Вот попробуй. Надень его на палец. Сама увидишь.

Ашмира по-прежнему стояла с кинжалом наперевес. Она ничего не ответила.

— Не хочешь? — сказал Соломон. — Меня это не удивляет. Я бы и врагу не пожелал носить это Кольцо. — Он резко сел, старый и изможденный. — Ну что ж, выбирай. Убей меня, если тебе так надо, и отнеси Кольцо в Саву. Там из-за него сцепится дюжина волшебников, и мир будет охвачен войной. Или оставь его здесь и уходи. Предоставь мне эту ношу. У меня Кольцо будет в безопасности, а я с его помощью буду творить добро, насколько это возможно. Я не стану препятствовать твоему уходу, клянусь.

Я в течение некоторого времени хранил несвойственное мне молчание, предоставив Соломону возможность высказаться. Но сейчас я осторожно шагнул вперед.

— Знаешь, по-моему, это вполне разумно, — сказал я. — Ашмира, верни ему Кольцо и пошли отсюда… Ой!

Она резко развернула кинжал в мою сторону, так что его аура вонзилась в мою сущность. Я вскрикнул и отскочил. Она все молчала. Лицо у нее было напряженное, глаза стеклянные, как будто она смотрела вдаль, не видя больше ни меня, ни Соломона.

Я попробовал еще раз.

— Послушай, — сказал я, — брось ты это Кольцо, а я, так и быть, подкину тебя домой. Как тебе такая сделка? Правда, у меня нет такого замечательного ковра, как у Хабы, но какое-нибудь полотенце или скатерка тут наверняка найдется… Ты же понимаешь, что Соломон прав? От этого Кольца одни неприятности. Вон, даже древние не стали им пользоваться, а спрятали его в могиле.

Девчонка по-прежнему молчала. Царь неподвижно сидел в кресле, изображая смиренную покорность судьбе, но я знал, что он пристально следит за ней и ждет ее решения.

Она подняла голову; ее взгляд наконец сфокусировался на мне.

— Бартимеус…

— Да, Ашмира?

Ну, уж теперь-то она должна понять, что к чему, после всего, что она видела и слышала! Уж теперь-то, испытав на себе мощь Кольца, она поняла, как следует поступить.

— Бартимеус, — сказала она, — возьми Кольцо.

— И отдать его Соломону?

— Мы отнесем его в Саву.

Лицо у нее сделалось каменное, неподвижное. Она отвернулась, не взглянув на царя, сунула кинжал за пояс и направилась к двери.

31

Бартимеус

Транспортировка такого могучего артефакта, как Кольцо Соломона, — это вам не фунт изюму. Особенно если вам неохота при этом изжариться.

В идеальном мире я уложил бы его в шкатулку со свинцовыми стенками, шкатулку спрятал в мешок, а мешок тащил бы за собой на цепи в милю длиной, чтобы ни моя сущность, ни мое зрение не страдали от его излучения. Но вместо этого мне пришлось спрятать его в неаккуратный клубок из пергаментов, позаимствованных с письменного стола Соломона.[107] Таким образом мне удалось приглушить исходящий от Кольца жар, однако его аура отравляла жизнь даже сквозь толстенный слой пергамента. У меня все время покалывало пальцы.

Девчонка уже ушла. Я последовал за ней, опасливо держа пергаментный шар на отлете, точно непокорный раб — каковым, в сущности, я и был. У дверей я замешкался, оглянулся назад. Царь по-прежнему сидел в кресле, уронив голову на грудь. Он выглядел каким-то постаревшим, сгорбленным, еще более усохшим, чем раньше. На меня он даже не взглянул и остановить не попытался. Он знал, что я не мог бы вернуть ему Кольцо, даже если бы захотел.

Ну а что тут скажешь? Я медленно зашагал по коридору, оставив безмолвного царя Соломона в его комнатке с белеными стенами.

Я вышел в большой зал, миновал бассейн, миновал арки, ведущие в обсерваторию и кладовую, миновал золотые столики со всеми их Чарами, портьеры, узы и арку и снова очутился на балконе.

Над головой по-прежнему роскошно сияла холодная россыпь звезд. Внизу лучились сквозь ветви сада огни дворца.

Девушка ждала у перил. Она смотрела на юг. Руки у нее были скрещены на груди, ветерок шевелил длинные черные волосы.

Она, не взглянув на меня, спросила:

— Кольцо у тебя?

— Ну да.

— Отнеси меня с ним в Саву. Неважно, каким способом. Можешь обернуться птицей, мышью, любым чудовищем, каким тебе угодно. Доставь меня туда как можно быстрее, и когда мы прибудем на место, я тебя отпущу.

Что-то не была она похожа на человека, который только что совершил невозможное. Ликования в ней не было заметно. По правде говоря, ее почти трясло от гнева.

И не только ее.

Я сказал:

— Сейчас мы перейдем к этому вопросу. Сначала я хочу тебя кое о чем спросить.

Она указала на южные сады, где по-прежнему осиным роем метались огоньки.

— Нет времени болтать! Что, если Соломон поднимет стражу?

— У нас теперь есть оно, — холодно ответил я, показав ей пергаментный шар. — Так что времени у нас предостаточно. Если нас заметят, можешь просто надеть Кольцо. Они в момент разбегутся!

Она покачала головой, содрогнувшись от одного воспоминания.

— Не говори глупостей. Я не могу этого сделать.

— Ах не можешь? А что тогда с ним будет делать ваша драгоценная царица? Думаешь, ей эта боль окажется по плечу?

— Царица Балкида знает, что делать, — ровным голосом ответила девчонка.

— Да ну? — Я подступил поближе. — Ты, Ашмира, похоже, не поняла, что тебе Соломон втолковывал! Он ведь не врал. Ты на себе ощутила мощь Кольца. Ты слышала, на что оно способно. Тебе действительно хочется, чтобы оно вырвалось в мир?

Тут ее гнев прорвался — слегка.

— Оно уже вырвалось! Это Соломон его выпустил! Так что ничто не изменится.

— Ну, знаешь ли! — сказал я. — Не то чтобы я был величайшим поклонником Соломона, но я бы сказал, он делает все, что в его силах, чтобы оно никуда не вырвалось. Он держит Кольцо при себе и старается пользоваться им как можно реже.

Девушка громко и неженственно фыркнула.

— Ложь! Он грозит Саве!

— Ой да ладно тебе! — Я фыркнул еще громче. — Ты что, хочешь сказать, что по-прежнему этому веришь? Я же слышал весь ваш разговор. С чего бы ему отказываться от ответственности? Ты была его пленницей, ему незачем было лгать. Любому дураку ясно, что тут какой-то заговор, и это…

— И это совершенно неважно! — воскликнула девушка. — Мне все равно! Царица дала мне поручение, и я его выполняю. И все! Я должна ей повиноваться!

— Вот речи истинной рабыни! — язвительно заметил я. — Ты не должна повиноваться, в этом-то все и дело. Я не знаю, может, ваша Балкида действительно образец добродетели, но в данном случае она просто ошиблась. Соломон не был вам врагом, пока ты не пробралась к нему в спальню с этим кинжалом. И то, думаю, он отпустил бы тебя, если бы ты… Знаешь что, барышня, уходить от меня ты можешь сколько угодно, но очевидный факт останется очевидным фактом!

Девица с яростным возгласом дернулась и зашагала прочь по балкону, но при последних моих словах она развернулась, словно исполняя какой-то первобытный арабский танец, и ткнула в меня пальцем.

— В отличие от вероломного демона, который если что-то и делает, то только из-под палки, я связана священными узами! — заявила она. — Я верна возложенному на меня долгу! Я преданно служу своей царице!

— Что не мешает вам обеим делать все через задницу, — сказал я. — Сколько ей лет-то, Балкиде твоей? Тридцать? Сорок, в лучшем случае? Послушай, я ношу в себе мудрость двух тысячелетий и то иногда промахиваюсь. Вот, например, встретив тебя в ущелье, я подумал было, что ты что-то из себя представляешь. Что ты обладаешь гибким, сильным умом… Видишь, как я ошибся?