Антология современной польской драматургии - Ксения Старосельская

ПАРХА. То-то и оно. Ну и вонизм. Но это не я.

ДЖИНА. То-то и оно, но факт, что и не я.

ПАРХА. Кто-то навонял, это факт. Но факт, что не я.

ДЖИНА. И факт, что я тоже нет. Если не ты и не я, то уж не знаю кто. Может, кто-то пукнул?

ПАРХА. Ах, поросенок. И ведь сидит себе тихо, как мышка, это ж надо.

ВОДИТЕЛЬ (у него начинается истерика). Чего??? ЭТО НЕ Я!

ДЖИНА. А типа кто?

ПАРХА. ТЫ! Вы! Больше некому!

ДЖИНА. Вонючка!

ВОДИТЕЛЬ лихорадочно хватает сотовый, пытается позвонить.

ПАРХА. Ну-ну, и что же ты собираешься делать с этим телефоном, а? Куда это тебе так приспичило звонить, признавайся-ка, не в полицию, надеюсь? Вот, оказывается, что ты за фрукт! Дай-ка сюда телефон, давай, говорю.

Пауза.

Ты за рулем, это же безумно опасно. Я наберу тебе номер, ты диктуй, а я наберу. Ой, голубчики, приезжайте, ради всего святого, быстрее! Женщина беременная! Озябшая! Беспомощная! Сидит в моей машине! Едет со мной, я ее везу! Не знаю, что я делаю! Ой, помогите! Спасите!

ЛЮДИ! Козлы злобные и недоброжелательные. Разве так можно? (Ложится с телефоном и засыпает.)

ВОДИТЕЛЬ. Ну, и тогда он наконец заснул. Я знал, что это мой единственный шанс — заговорить с этой женщиной, она ведь женщина, и поэтому в ней проступали какие-то человеческие черты, женщины ведь не могут быть совсем, изначально злыми, как мужчины, я считаю, что они — основа всего сущего, потому что им надо и ребеночка родить, и не алкоголички они, что и питало во мне надежду, вот я ее и спрашиваю: ты говорить вообще умеешь?

ДЖИНА. Знаешь, я даже училась. Да как-то ничего не вышло. Ну, не мое это.

ПАРХА (сквозь сон). Мы всего-навсего бедные честные румыны, говорящие по-польски… Мы приплыли сюда на углерудовозе «Ибупрон»… У нас нет таких елочек. Только другие деревья.

ВОДИТЕЛЬ. Это твой парень, этот?

ДЖИНА. Кто? Этот? Нет. Брат. Двоюродный. То есть что-то типа вроде любовника.

ВОДИТЕЛЬ. Храпит этот твой румын слегка, да?

ПАРХА (сквозь сон). Это из-за носовой перегородки.

ДЖИНА. Это из-за перегородки, ему нос сломали в тюрьме. Теперь у него из-за этого страшный комплекс. Ты лучше не говори про его нос вслух, а то он озвереет и нас обоих как бешеных собак прирежет за то, что мы против него тут сговариваемся и обжимаемся.

ПАРХА (сквозь сон). Нет, нет, нет, нет, моментик, моментик, что тут происходит?

Пауза.

ВОДИТЕЛЬ (вытирая лицо носовым платком). Это от него ребенок?

ДЖИНА. От кого?

ВОДИТЕЛЬ. Ну, ребенок этот.

ДЖИНА. Ребенок мой, при чем тут он?..

ВОДИТЕЛЬ. Ну, забеременела ты от него?

ДЖИНА. Яяя? Аааа эээто… Нееее, нет, еще чего!

ВОДИТЕЛЬ. Не от него?

ДЖИНА. Нет, мы с ним только вчера познакомились, кажется… Да какая разница? Мать моя тоже все время спрашивает, а я ей говорю: это ребенок, просто ребенок, и отвали, ясно? Это мой сын. А то, что он у меня родился, — это, понимаешь, просто так получилось. Мой это ребенок. И ты тут совершенно ни при чем. А она: вот и займись им, а то ты только куришь, пьешь, спишь с кем попало, а потом просыпаешься в 17.30 и удивляешься, что плохо себя чувствуешь. Делом надо заниматься, возьми пылесос и… А я… ладно, не важно. Вот именно. Хорошо, что ты мне напомнил. (Вынимает банку с клеем, делает вид, что нюхает.) Я полностью зависима от этого говна. Честно говоря, мне уже самой не нравится.

ВОДИТЕЛЬ. И это чудовище, эта страшная женщина, я ее даже женщиной называть не хочу, достает из своих сеток, из этого своего хлама банку бутапрена! И смотрится в крышку! Как в зеркальце!

ПАРХА (сквозь сон). Джина у нас артистическая натура.

ВОДИТЕЛЬ. А это, эт-то не вре-вредно ребеночку?

ДЖИНА. Ну ты че… Ситуация под контролем. Между прочим, врачи сказали, что мой ребенок уже привык, и, если я брошу, для него это будет стресс еще похуже, чем небольшой кайф по большим праздникам, короче, он там может просто офигеть, лучше малость долбануться, чем у меня будет плохое настроение, а ребенок — в истерике. В небольших количествах это вроде даже полезно, ты б попробовал, ты бы тоже расслабился чуток, а то сидишь тут… О, классно танки едут, война будет.

ВОДИТЕЛЬ. Не-е-ет! Никогда! — крикнул я.

Вонь была ужасная, у меня закружилась голова.

ДЖИНА. Знаешь что?

Хуже всего, бля, что мир хочет превратить человека в тряпку, которая встанет по стойке «смирно» и на все вопросы будет отвечать «так точно», в прохожего, послушно переходящего через улицу. В пассажира, бля, трамвая, висящего на подножке с вот таким лицом, о! Гладким и ровным, как жопа, чтоб глазу не за что было зацепиться. Вообще без лица. В такого, как ты. В человека-сардельку.

Я не хочу быть такой. (В ужасе.) Эй, тебя как зовут, оглянись! Оглянись! И скажи мне одну вещь.

ВОДИТЕЛЬ. Что? Что случилось?

ДЖИНА. Скажи мне что-нибудь, но так, чтобы она не видела, понял? Нет! Нет, не надо, не оглядывайся! Там моя мать… это она сидит сзади? Только ответь, а то я не хочу оглядываться. Брюнетка, пожилая.

ВОДИТЕЛЬ. Не-е-ет! Это твой парень, тот, что с тобой! Брат твой! Двоюродный.

ДЖИНА. Эта сучка за мной следит. Понимаешь, я вчера просрала все алименты, и она теперь точно хочет меня убить, я бы не удивилась, если б она влезла сюда за нами, я должна все время быть начеку, ни на секунду нельзя оглянуться, а то она появляется и говорит мне: иди работать, убери за собой, это твой сын.

ВОДИТЕЛЬ. Но кто? Он?! (Показывает на Парху.)

ДЖИНА. Мой сын? Тебе че? Совсем отбило? Мне плохо. Кажется, я рожаю. Звони доктору Хаусу.

ВОДИТЕЛЬ (чуть не плача). Как? Твой братец забрал у меня телефон!

ДЖИНА. Спокойствие, только спокойствие, раз такое дело, я могу и потерпеть. Хи-хи. Ну ты и пересрал, я торчу.

Едут.

ВОДИТЕЛЬ. Это не шутки, ты что. Жена, когда рожала, были разные осложнения, анальное отверстие в клочки… Мочевой пузырь поврежден, бедная натерпе…

ПАРХА (уже проснулся). У нее нету анального отверстия.

ВОДИТЕЛЬ. Конечно, конечно… я ничего такого не имел в виду…

ПАРХА. У Джины нет анального отверстия, она не из таких.

ДЖИНА. Заткнул зяпу, хорошо? Ты спал, вот и спи, и не вмешивайся в культурный разговор.

ПАРХА. Сама заткнись, ты, и не тебе мне указывать, если он тебя оскорбляет…

ДЖИНА. Хрен моржовый. Блядь. Говно.

ПАРХА. Сама говно. Какашка. Писька. Пиписька.

ВОДИТЕЛЬ (на грани нервного срыва). Перестаньте… РАДИ БОГА… Люди… Зачем же друг друга так оскорблять, обзывать?! Скандалить! Стыда у вас нет! Женщина называется, ты ведь беременна, нюхаешь бутапрен, материшься, воняешь в машине, а ребенок-то все слышит и видит! Он в животе у матери все запоминает! А потом при гостях тебе как выдаст! Первое слово он такое скажет! Ради Бога…

ПАРХА. Слыхала, шлюха? Вы уж ее простите, успокойтесь, это ж глупая румынка, темная, необразованная женщина, всю жизнь проработала на фабрике обезьян и собак, вести себя на людях не умеет. Гляди, что ты натворила! Человека чуть удар не хватил, когда услышал, как ты выражаешься.

ДЖИНА. Сам не лучше!

ПАРХА. Нет, я как раз ска…

ДЖИНА. Нет, нет, нет. Нет, и еще раз нет.

ПАРХА. Да! А вот и да!

ВОДИТЕЛЬ (разразившись рыданиями, останавливает машину). Стоп! Умоляю… Совесть у вас… Я не еду! Не еду! Не хочу, забирайте… Машина ваша… Я вам ее отдаю! Я выхожу… Пойду пешком… Хочется пройтись, тут такой лес, есть там одно местечко — в самый раз для меня, найду себе какой-нибудь старый корень, построю в нем дом… Сам выстругаю тарелки, ложки, вешалки, эти… музыкальные инструменты…

ПАРХА. Нет-нет-нет, дорогой, это исключено, перестань рыдать, успокойся, быстро успокоился, у нас тоже сроки, мы тоже спешим успеть вовремя.

ДЖИНА. Нет, наоборот, дай ему выплакаться, пусть человек поплачет, выплачется.

ПАРХА. Нет уж, и нечего его защищать.

ДЖИНА. Поплачь, поплачь себе, это тебя очистит. У меня, например, когда было, ну, как его, воспаление мочевого пузыря, знаете, что это такое, я места себе не находила, все время хотелось писать. Бегу, лечу! По ногам течет! Спринт, общерумынские соревнования по бегу женщин с циститом! Откидываю щеколду! Уже вся описалась! Сажусь на трон и торжествующе выпускаю три горячие капельки, а ощущение такое, будто меня кто-то вяжет на спицах. Ну, понимаете. Шьет мой труп на швейной машинке. Что-то типа оргазма. Только еще хуже.