Бог-Император Дюны - Фрэнк Херберт

— Разве у меня нет такого выбора, Владыка?

— На данное время.

— Владыка, что Ты…

— В общеупотребительном галаксе существует двадцать восемь различных слов для обозначения меланжа. Для него есть разные наименования в зависимости от того, как его намереваются употреблять, каковы его концентрация, возраст, добыли его путем честной сделки, путем воровства или захвата, является ли он даром по наследству для мужчины или для женщины — и многое другое, какое слово будет употреблено. И что отсюда следует, Монео?

— Нам предложен множественный выбор, Владыка.

— Только там, где дело касается спайса?

Монео наморщил в раздумье лоб, затем ответил:

— Нет.

— Ты редко говоришь «нет» в моем присутствии, — сказал Лито. — Мне нравится наблюдать, как твои губы произносят это слово.

Рот Монео дернулся — попытка улыбнуться.

Лито живо заговорил:

— Ну, ладно! Ты должен сейчас отправиться к леди Хви. Я хочу, чтобы ты дал ей на прощание один совет, способный помочь.

Монео, полный усердия, поднял взгляд на лицо Лито.

— Почему знанием о наркотических и лекарственных веществах мы, в основном, обязаны мужчинам? Потому, что их склонность к риску и экспериментам с неведомым — одно из проявлений мужской агрессивности. Ты читал свою Оранжевую Католическую библию и, таким образом, знаешь историю Евы и яблока. В подлинной истории есть один интересный момент: Ева не была первой, кто сорвал и попробовал яблоко, первым был Адам, и, отсюда, он сразу же обучился, как переложить вину на Еву. Почерпни отсюда объяснение того, как наше общество приходит к структурной необходимости подгрупп.

Монео поднял голову, чуть наклонив ее влево.

— Владыка, как это мне поможет?

— Это поможет тебе с леди Хви!

Особенная множественность этого мироздания привлекает мое пристальнейшее внимание. Она обладает совершенной красотой.

Украденные дневники

Сперва Лито услышал в передней комнате голос Монео, а затем в его малую палату аудиенций сразу же вошла Хви. На ней были бледно-голубые шаровары, туго перевязанные на лодыжках темно-зелеными лентами, под цвет ее сандалиям. Свободная блуза того же темно-зеленого цвета проглядывала под ее черной накидкой.

Она казалась спокойной и безмятежной, когда приблизилась к Лито и села без приглашения, выбрав золотую подушку, а не ту же — красную, на которой сидела в прошлый раз. Монео доставил ее меньше чем за час. Лито расслышат своим острым слухом, как Монео беспокойно расхаживает в передней комнате и мысленным сигналом наглухо перекрыл входную дверь.

— Монео чем-то обеспокоен, — сказала Хви. — Он изо всех сил старался не показать мне этою, но чем больше он старался меня успокоить, тем больше он возбуждал мое любопытство.

— Он тебя не напугал?

— О, нет. Хотя он сказал кое-что интересное. Он сказал, я должна все время помнить, что для каждого из нас Бог Лито — это разные личности.

— Что в этом интересного? — спросил Лито.

— Интересным был вопрос, которому это служило предисловием. Он часто удивляется, сказал он, какова наша собственная роль в возникающем у тебя разном отношении к нам?

— Это действительно интересно.

— По-моему, он и вправду ухватил самую суть, — сказала Хви. — Зачем Ты меня вызвал?

— В свое время, твои властелины на Иксе…

— Они больше не мои властелины, Владыка.

— Прости. С этого момента я буду говорить о них, как об икшианцах.

Она серьезно кивнула и подсказала ему:

— В свое время…

— Икшианцы задумали создать оружие, нечто вроде убийцы-автопилота, самодвижущуюся смерть с машинным умом. Это проектировалось как самосовершенствующийся механизм, задача которого — поймав на мушку жизнь, низводить ее до состояния неорганической материи.

— Я не слышала о таком изобретении, Владыка.

— Знаю. Икшианцы не поняли, что изготовители машин всегда рискуют сами стать совершенно машинообразными. А это — прийти к полному бесплодию. Машины всегда терпят неудачу… с течением времени. А когда эти машины терпят неудачу, то ничего не остается, никакой жизни вообще.

— Порой мне думается, что они сумасшедшие, — сказала она.

— Таково мнение Антеак. Это наша непосредственная проблема. Икшианцы сейчас заняты созданием чего-то, тщательно ими скрываемого.

— Даже от Тебя?

— Даже от меня. Я посылаю Преподобную Мать Антеак провести расследование для меня. Чтобы помочь ей, я хочу, чтобы ты рассказана ей все, что сможешь, о месте, где ты провела свое детство. Не упускай ни одной детали, сколь угодно крохотной. Антеак поможет тебе вспомнить. Мы хотим знать каждый звук, каждый запах, внешность и имена посетителей, цвета и даже от чего у тебя кровь приливала к коже. Мельчайшие вещи, может быть, жизненно важные.

— Ты думаешь, это было тем местом, где они скрывают свои усилия по созданию чего-то?

— Я это знаю.

— И ты думаешь, что они создают это оружие в…

— Нет, но это даст нам предлог исследовать место твоего рождения.

Она хотела заговорить, осеклась, на лице ее медленно проступила улыбка, затем она сказала:

— Мой Владыка хитроумен. Я немедленно поговорю с Преподобной Матерью.

Хви стала подниматься с места, но он жестом ее остановил.

— Мы не должны создавать видимости спешки, — сказал он.

Она опустилась назад на подушку.

— Каждый из нас различен, в соответствии с наблюдением Монео, — сказал он. — Творение не знает остановки. Твой Бог продолжает творить тебя.

— Что найдет Антеак? Ты ведь знаешь, верно?

— Скажем так, что у меня есть сильное подозрение. Теперь, ты ни разу не упомянула той темы, которой я касался раньше. У тебя нет вопросов?

— Ты ответишь мне, если я захочу, — в этих словах было столько доверия, что у Лито перехватило дыхание и он лишился голоса. Он мог только смотреть на нее, думая о том, до чего же необыкновенно это достижение икшианцев — это ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СОЗДАНИЕ. Хви сохраняла полную верность требованиям своей личной морали. Миловидная, отзывчивая, честная, настойчиво влекомая разделить все муки того, кто становился ей до отождествления близок. Он мог представить себе смятение учителей Бене Джессерит, обнаруживших, что им не по зубам столь твердый орешек внутренней честности в своей ученице. Учителя явно ограничились добавлением штриха здесь, навыка там — и все приобретенные способности лишь усиливали в Хви Нори то, что отдаляло ее от Ордена. Какая же обида их должно быть терзала!

— Владыка, — сказала она, — я бы поняла мотив, который вынудил Тебя изменить свою жизнь.

— Во-первых, Ты должна понимать, что это такое — видеть наше будущее.

— Я постараюсь, с твоей помощью.

— Ничто никогда не отделено от своего источника, — сказал он. — Видеть будущее — это видеть НЕПРЕРЫВНОСТЬ, в которой все вещи принимают форму, подобно пузырькам, формирующимся под поверхностью водопада. Ты видишь их, а затем они исчезают в потоке. Если поток кончается, то все выглядит так, будто никогда его и не было. Этот поток — моя Золотая Тропа, я видел ее конец.

— Твой выбор, — она указала на его тело, — он изменил это?

— Он изменяет это. Изменение произойдет не только от того, как я живу, но и от того, как я умру.

— Ты знаешь, как Ты умрешь?

— НЕ как. Я знаю лишь Золотую Тропу, на которой это случится.

— Владыка, я не…

— Это трудно понять, я знаю. Я умру четырьмя смертями: смертью плоти, смертью души, смертью мифа и смертью причины. И в каждой из этих смертей будет зерно воскрешения.

— Ты вернешься из…

— Вернутся зерна.

— Когда Тебя не станет, что произойдет с твоей религией?

— Все религии — это единичные сообщества. Золотая Тропа содержит в себе весь спектр не целиком, а по частям. Давай назовем иллюзорные обманы зрения несчастными случаями восприятия.

— Люди будут все так же Тебе поклоняться, — сказала она.

— Да.

— Но когда кончится навсегда, они разозлятся, — сказала она. — Последует отрицание. Некоторые станут говорить, что Ты был обыкновенным тираном.

— Иллюзорный обман зрения, — согласился он.

Какой-то миг ей мешал комок в горле, затем она проговорила:

— Но как Твоя жизнь и смерть изменяют… — она покачала головой.

— Жизнь человечества не прервется.

— Я верю в это, Владыка. Но какой она будет?

— Каждый цикл является реакцией на предыдущий. Если Ты задумаешься, поразмыслишь над формой моей Империи, то поймешь, какую форму примет следующий цикл.

Она отвела глаза в сторону.

— Все, что я узнавала о Твоей семье, говорило мне, что Ты пошел бы на это… — не глядя, она указала на его тело.

— Ты мог пойти на такое лишь из бескорыстных побуждений. Я не думаю, что я и вправду представляю форму твоей Империи.