Изгнанник - Лариса Петровичева

Шани улыбнулся и, протянув руку, ласково дотронулся до ее запястья. Софью словно волной обдало – после возвращения из Залесья, за два с лишним месяца, что она прожила под одной крышей с деканом инквизиции, это был первый сколь-нибудь человеческий жест – естественный и пугающий в своей естественности.

– Ты очень смелая девушка, Соня, – сказал он. Когда Софья впервые услышала это слово, то восприняла его как некое ругательство: ее уменьшительное имя звучало как Софа или Сока. Но потом она привыкла, что ее так называют, и даже стала видеть в нем нечто домашнее. – Я бы на твоем месте боялся.

– Не знаю, – повторила Софья. – Вы ведь сказали, что мне нечего бояться.

– И ты поверила?

– Да, – просто ответила Софья. – Всем сердцем.

Шани убрал руку и несколько долгих минут смотрел на огонь. А ведь когда-то ему тоже поверили – и ничем хорошим это не кончилось.

– Как же так вышло, что генерал тебя не нашел?

Это были первые слова, с которыми Шани обратился к Софье с утра. Несколько часов назад они покинули заимку Худрун, и теперь в бархатном мешочке на груди инквизитора лежало несколько плотно запечатанных пузырьков с таинственным темным содержимым. Выражение лица Шани сейчас было усталым и каким-то брезгливым, что ли; Софья избегала на него смотреть.

– Его отвлекли приятели, – с готовностью откликнулась Софья. – Поймали возле двери в мою комнату и налили вина. Он выпил и упал, а утром вообще не вспомнил, что искал кого-то.

– Понятно.

Тропа, по которой они ехали, постепенно становилась обычной лесной дорогой, которой пользуются жители окрестных деревень. Тогулей, приколоченных к стволам деревьев, больше не попадалось. Лошадка Софьи так и норовила вырваться вперед; Софье хотелось плакать. Когда Шани забирал у Худрун зелья, то мрачно поинтересовался:

«И зачем надо было добавлять семена макуши?»

Ведьма усмехнулась и, уперев руки в бока, лукаво посмотрела на инквизитора. В ее глазах вспыхнули желтые азартные огоньки.

«Во-первых, кто из нас лекарник? Во-вторых, если тебе полегчало, то чем ты недоволен? А в-третьих, если учуял макушь, то зачем пил?»

– Спишь, боец?

Софья встрепенулась. Надо же, утонула в воспоминаниях…

– Нет, не сплю, – ответила она. – Так, задумалась о сегодняшней пьесе. Знаете, Шани, это было что-то невероятное. Словно Заступник обнял.

Шани усмехнулся, но улыбка вышла печальной.

– У всех нас есть большая больная любовь, – откликнулся он, словно говорил сам с собой, а не обращался к Софье. – И о ней мы пишем грустные стихи, напиваемся осенними вечерами, набиваем татуировки на груди, – он вздохнул и добавил: – Любовь, которая сделала нас теми, кто мы есть. А Дрегиль все-таки бездарь.

Софья хотела было с этим поспорить, но тут в дверь постучали. Слуги уже разошлись спать, поэтому Шани со вздохом поднялся с кресла и отправился открывать сам. В дом проник прохладный воздух позднего лета с запахом дождя и городского дыма, и Софья, обернувшись, увидела Алека и радостно воскликнула:

– Вы вернулись!

Молодой человек взглянул на нее и смущенно ответил:

– Вернулся, и даже с добычей.

Софья нахмурилась. Добыча означала то, что сейчас возле входа в особняк стоит закрытая карета, в которой кто-то мычит и возится. Самый натуральный разбойный промысел – и кто бы мог подумать, что сам декан инквизиции его покрывает! Впрочем, Алек не был похож на бандита, даже на благородного Ровуша Гутту, про которого издавна рассказывали залесские легенды. За годы своих злоключений Софья научилась разбираться в людях достаточно хорошо для того, чтобы понять: Алек не так прост, у Алека тяжкий груз на сердце, и он, в точности так же, как и сама Софья, заключил с деканом Торном договор, исполнение которого как раз и предусматривает эту «добычу».

– Кто именно? – осведомился Шани.

Алек распустил шнурки на вороте плаща и ответил:

– Фрол Петрик, второй капитан. Обрешок тогда назвал его сразу. Наставник, позволите отдышаться пару минут? Я сегодня вымотался, как вол на пашне.

– Проходи, конечно, – кивнул Шани. Он выглядел довольным. Очень довольным.

Алек прошел в зал и опустился в кресло с такой осторожностью, словно боялся замарать дорогую ткань. Поимка Петрика явно стоила ему немалых усилий.

Софье нравилось на него смотреть. Пусть Алек был не слишком хорош собой: типичная аальхарнская внешность, светлые волосы и довольно заурядные черты лица, – но было в нем нечто, говорящее о значительной внутренней силе, и эта сила делала парня очень и очень привлекательным. Софье нравилось на него смотреть. Просто нравилось. Иногда она даже начинала представлять, что было бы, обрати и он на нее внимание, но быстро обрывала эти мысли, краснея от стыда.

– Я его спеленал как следует, – сказал Алек. Шани взял с каминной полки темную полупустую бутыль и протянул гостю. Софья подумала было, что это вино, но Алек вытянул пробку, и по комнате поплыл терпкий запах северных трав. Софья знала, что это зелье для восстановления сил варят аптекари-ведуны на окраинах столицы, по специальной лицензии инквизиции – несмотря на это, доносы на них поступают с завидной регулярностью. Отпив из бутылки несколько глотков, Алек отер губы и продолжал: – Сейчас надо прикинуть, куда его потом везти. Пуща после Обрешка для нас закрыта. Там, говорят, чуть ли не под каждым кустом по охранцу.

– Хороши они после драки кулаками махать, – откликнулся Шани. – А что Влас говорит?

Софья подозревала, что Власом зовут того фартового мужика с золотыми перстнями на толстых пальцах, который заходил в особняк с черного хода и приносил раритетные книги – вплоть до золотистых свитков в тонких деревянных тубусах, которые были написаны за много лет до появления на земле Заступника. Фартовый неизменно кланялся Софье, но не говорил ей ни слова и старался не смотреть в глаза.

– А Власа я не спрашивал, – сказал Алек. – Но думаю, он бы предложил какой-нибудь из домов под снос.

– Не предложил бы, – негромко сказала Софья. Шани и Алек посмотрели на нее с одинаково изумленными лицами, и она закончила: – В таких местах толчется гораздо больше случайного народа, чем вы полагаете. А я думаю, что свидетелей вам не нужно.

– Умная девица, – с уважением произнес Алек.

Шани усмехнулся и довольно ответил:

– Других не держим.

Когда Петрика выволокли из кареты и за шиворот потащили куда-то по мокрой траве, он уже понял, что его песенка спета. Те, кто волочил второго капитана по лужам, нисколько не напоминали призрак Хельги Равушки – человек в неприметном сером плаще, который встретил капитана в подворотне возле кабачка «Луна и Крыса», оказался очень приличным бойцом.

Плохой бы с Петриком не справился.

Мешок, надетый на голову, стянули, и сперва Петрик не видел ничего, кроме тьмы. Потом во тьму пришли цвета и звуки: шел дождь, перед стоящим на коленях капитаном плескалась вода, и в ней отражались стремительно летящие тучи и полная луна, что мелькала среди них. Чуть поодаль всхрапывали лошади, тревожно переступая с ноги на ногу. Пахло хвоей и чем-то еще, кислым и очень знакомым, тем, что Петрик обонял не раз. Вскоре он понял, что это запах страха. Его собственного страха. Да что там – капитан был насмерть перепуган, до дрожи в коленях.

– Подними его, Алек, – отдавший приказ мужской голос прозвучал надтреснуто и смертельно устало. Петрика вздернули за воротник и поставили на ноги. Всмотревшись в темную высокую фигуру, он охнул и произнес:

– Ваша неусыпность… Это вы?

– Это я, – ответил Шани Торн. – И у меня есть к тебе несколько вопросов.

– У нас, – хрипло добавили сзади, и Петрика развернули направо – он увидел одиноко стоящее дерево, мертвое, должно быть погубленное молнией и огнем. Одна из ветвей была выброшена вперед, словно протянутая в молении рука, и на этой ветке болталась петля с затейливо завязанным узлом.

Петрик сдавленно вскрикнул и почувствовал, как по ноге потекла горячая струйка. Страх сыграл с капитаном злую шутку, моментально превратив бывалого вояку в манную кашу.

– Твой покойный командир сказал, что именно ты доставил Хельгу Равушку в загородный дворец его величества. Это верно?

– Верно, верно, – залепетал Петрик. В мире ничего не осталось, кроме петли, которую трепало ветром. Он чувствовал, как в горле поднимается страшный тяжелый ком, словно петля уже обхватила его шею и затягивается с томительной обморочной медлительностью. – Я привез ее во дворец и отвел в Красный зал. Я выполнял приказ! – визгливо вскрикнул он. – Я солдат! Это мой долг – выполнять приказы!

– Ублюдок, – прошипели сзади, и Петрик услышал тонкий свист – с таким пронзительным звуком выходит из рукояти выдвижное лезвие. Свист повторился, и капитан почувствовал дуновение ветра и капли дождя на обнажившейся спине. Несколькими движениями с него срезали камзол и рубаху, и, вспомнив о судьбе своего командира, Петрик понял, что сейчас с него примутся срезать и кожу. – Каков ублюдок. А насиловать ее тебе тоже приказали?