Путешествия пана Броучека - Сватоплук Чех

— О, так ты и хитрости военные придумываешь — прямо гейтман из тебя! усмехнулся человек с молотом. — Но, пожалуй, ты и впрямь парень отважный, хотя вид у тебя не очень-то боевой.

Наш герой проглотил «парня» с досадой, однако обиду уравновешивало признание его отваги, так что он, будучи человеком скромным, покраснел. Теперь, когда прямая опасность миновала, он в самом деле ощущал в себе некий огонек геройства и потому взглянул на обоих мужчин почти без страха.

— Но почему ты так плохо говоришь по-чешски? — продолжал человек, задававший вопросы. — Ты что, из тех немцев, которые примкнули к учению Гусову?

Пан Броучек решительно воспротивился зачислению его в немцы и вновь повторил свою байку о длительном пребывании в чужих краях, откуда он лишь недавно возвратился на родину.

— Помочь землякам в трудной битве? — спросил мужчина с молотом; глаза его тепло засияли.

Броучек неуверенно кивнул.

— Ты мне и впрямь нравишься, дружище!.. А что думаешь ты, отец Вацлав?

— Скажи, придерживаешься ли ты учения пражских магистров? — спросил пана Броучека священник-таборит.

Как читателю известно, наш герой решил на время перейти от пражан к таборитам, и потому он ответил так: — Сказать по правде, пражане не очень-то мне по душе, — и, озаренный внезапной идеей, вспомнив о споре в корчме, с живостью добавил: — И еще, я против церковных облачений…

Этим он разом покорил сердце таборского священника.

— Против всех этих балахонов и прочих остатков римского идолопоклонства! — воскликнул тот одобрительно. — Если так, то тебе не место среди пражан — ты наш! Гейтман Хвал оценил также и твою храбрость — значит, ты будешь достойным братом-таборитом.

— Конечно, пойдем с нами на Виткову гору, — подтвердил Хвал.

Броучек согласился и отправился вместе с Хвалом Ржепицким из Маховиц, таборским гейтманом, и прославленным священником Вацлавом Корандой (полные имена коих он узнал позднее) по тропинке, ведшей средь виноградников вверх, на нынешнюю гору Жижкову.

XI

Гейтман Хвал шагал впереди, Коранда же шел рядом с новоиспеченным таборитом, излагая ему попутно свою систему взглядов, включающую отмену постов, церковных праздников, молебствий к святым, поминовения усопших, отказ от латыни при богослужении и прочие разделы учения таборитов.

Чем дальше они шли, тем более рассеянно слушал его пан Броучек; даже муки в огне чистилища, по многим доводам относимые Корандой к области вымысла, не воспламенили его дух, и он мысленно посылал своего занудного спутника куда-нибудь поближе к отрицаемому им чистилищу. Вообще этот священник был ему несимпатичен. Тощее тело, бледное лицо, лихорадочно блестящие глаза, да в придачу огромный меч на боку-нет, положительно это не компания для пана домовладельца. «Чистый угодничек божий!»-сказал он себе.

Лишь однажды прервал священник свой рассказ и, остановившись, вперил в Броучека свой пламенный взор с такой силой, что наш герой от страха задрожал мелкой дрожью.

— Ты что глядишь на меня так странно? — строгим голосом спросил Коранда.

— Я — ничего, ваше преподобие, право же, ничего, — растерянно стал оправдываться пан Броучек. — Я только подумал, до чего же огромный меч у вас за поясом.

— Ты что, собираешься мне глаза колоть моим мечом? — воскликнул священник.

— Я… вам… я тебе, глаза колоть?.. — растерянно, заикаясь, повторял наш герой, который, конечно, не сообразил, что древний чех употребил выражение «кому чем глаза колоть» в значении «открыто упрекать коголибо в чем-либо».

— Да, я также мечом препоясываюсь в дни, когда даже одна лишняя рука может решить исход боя за наше святое дело, — торжественно произнес Корапда, — но если б настала минута той крайней нужды, если б руки мои, божью службу совершающие, осквернились пролитием людской крови, никогда бы уж больше не коснулись они потира с божественной Христовой кровью! («Старые чешские летописи» сообщают, что Коранда действительно поступил в соответствии со словами, пану Броучеку сказанными. Этот таборский священник первым на приснопамятном сходе у Малых Крестов обратился к народу, сказав, что пришел час оставить страннический посох и взять в руки меч; он был при тяжком сражении у Судомержи и при иных многих битвах; это он водил вооруженный люд на монастыря и вдохновлял его на дело погубления, и это его много лет спустя, встретив в Таборе уже старцем, Эней Сильвий назвал «старым орудием диавола»; так вот, еще к тот же 1420-й год отец Коранда перестал служить, и до дня своей смерти не служил литургии, потому что в Пршибеницах, защищаясь вместе с другими, сбрасывал с башни вниз на врага каменья и подозревал, при этом мог кого-то лишить жизни.) После эпизода с мечом священник продолжил изложение своей религиозной доктрины, но пан Броучек уже совсем не слушал. Его занимало другое.

Сначала он весьма охотно полез в гору, но чем выше он поднимался, тем ниже падало его настроение.

Ему приходили на ум правдивые и неправдивые истории, слышанные им о Жижке: гвозди, что забивал грозный слепец в тонзуры католических попов; несчастные жертвы, собственноручно убитые им булавой или будто бы сожженные живьем по его приказу в какой-то ризнице, и многое тому подобное. Поэтому пан Броучек со все возрастающим страхом ожидал момента, когда предстанет он пред грозным вождем таборитов.

На гребне горы, на самом краю его, обращенном к Праге, стоял четырехгранный деревянный сруб с бойницами внизу и наверху, где он расширялся, образуя укрытие для ведения навесного огня, окруженный стеной из камней и глины, а также рвом. Но наши путники, еще не поднявшись до уровня сруба, обогнули склон и вышли на заднюю, южную часть горы, к нынешнему Жижкову обращенную. Оттуда был уже виден и другой деревянный сруб, тоже воздвигнутый на гребне горы, несколько восточнее первого, и также защищенный стеною и рвом. Возле него возвышалась какая-то башня, образуя угол одного из огороженных участков виноградника, покрывающего этот южный склон.

— Ежели ты хочешь стать военачальником, как можно судить по твоему нападению на немцев сбоку, то у Жижки ты пройдешь наилучшую школу, — с усмешкой обратился Хвал Ржепицкий к пану Броучеку, когда они карабкались по крутому склону, через покореженные виноградники, вверх на гребень горы. Смотри, как он быстро и дешево соорудил здесь первоклассную крепость, как хитроумно огородился и окопался!

Наше войско расположилось на узком гребне горы между двух срубов, защищенное ими с востока и запада; с полночной стороны надежной защитой служит ему падающий отвесно, совершенно неприступный склон горы, да и этот, южный склон, как ты видишь, довольно крут, и к тому же мешают врагу виноградники и их каменные ограды. Жижка своим единственным глазом все умеет живо разглядеть и все к достижению целей своих приспособить; глянь, и та башня у виноградника пригодилась ему, чтобы лучше укрепить восточный сруб.

Тем временем они приблизились к гребню горы и вышли из виноградника через пролом в разрушенной стене. Тут пан Броучек увидел перед собой войско таборитов.

На пространстве между двумя срубами пестрел народ: мужчины, женщины и подростки. Лишь малая часть мужчин была в панцирях и шлемах, большинство же носило полукафтаны — кожаные или суконные, короткие юбки, штаны и сапоги либо лапти с обмртками; некоторые одеты в рубахи, в плащи, на головах же капюшоны, нескладные шляпы, мохнатые шапки. У многих на груди было пришито изображение чаши, вырезанное из красного сукна. Оружием им служили сулицы, копья, окованные железом цепы, палицы, арбалеты, мечи; кое-кто имел большие продолговатые щиты из дерева, по большей части кожей или парусиной обтянутые и раскрашенные. Оружием подростков были кожаные ручные пращи для метания камней. Женщины и девушки были простоволосы или же в длинных платках, удерживаемых на голове матерчатыми полосками, в полотняных рубахах и простых юбках, лишь иногда в кафтанчиках или плащах. Лица их были столь же смуглы, как и лица мужчин, а фигуры статны и взгляд смел и искрометен.

Некоторые все еще толпились на северном краю горы, откуда они, по-видимому, наблюдали за ходом боя на Госпитальном поле, другие сидели, оживленно беседуя о только что закончившейся стычке; группа женщин, мужчин и подростков снова принялась за работу возле сруба, достраивая последний участок стены укрепления. Среди толпы можно было заметить несколько священников, выделявшихся длинными бородами, но одеждой мало чем отличавшихся от прочих; некоторые держали под мышкой Библию, кое-кто и чашу в руке.

И над всей этой разноцветной живописной толпой реяло, на высокой жерди поднятое, длинное черное полотнище с изображением красной чаши.

Хвал из Маховиц подвел нового таборита к полководцу — у него еще был тогда целым один глаз. Держа на коленях свою железную булаву, Жижка сидел, как на престоле, на большом валуне у самого края горы, выдававшейся здесь клином, и зорко вглядывался в лагерь врага за Влтавой, куда как раз возвратилась немецкая конница.