Александр III. Заложник судьбы - Нина Павловна Бойко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Несмотря на маленький рост, в ее манерах было столько величия, что там, куда она входила, не было видно никого, кроме нее» (Феликс Юсупов). И в то же время императрица вела себя крайне просто. Когда на балу партнер наступил ей на платье и вместе упали, она с хохотом крикнула: «Ой, слезь с меня, слезь!»
В Зимнем дворце император почти не бывал. Приемы и встречи происходили в Аничковом и в Гатчине, которая, став его резиденцией, изменилась до неузнаваемости: водопровод, электричество, телефон, ровные дороги, облагороженные парки. Вся императорская семья любила Гатчину – тихий уголок, где никто не мешал. Мария Федоровна писала матери, что она здесь «свободна». Действительно, жить, когда каждый твой шаг, каждый твой взгляд непременно уловят, где-то расскажут, и надо всегда быть начеку, было не в радость, – а здесь они жили простыми помещиками. «Дворцовую роскошь Александр III всегда переносил только как показную; искал же он совсем другой жизни и устраивал себе такую жизнь» (С. Ю. Витте).
Александр носил русские рубахи, штаны и куртки, Минни могла не затягиваться в корсет, а надевать удобные платья. Тут даже пёс был простой – камчатская лайка; его подарили щенком матросы крейсера «Африка», побывавшие на Камчатке. Камчатка сопровождал Александра повсюду, а ночевал в его спальне, хоть доктор его уверял, что в спальне собака – вредно здоровью. Камчатка был общим любимцем, детские дневники пестрели записями о нем. Жил он по-царски, присутствовал на протокольных мероприятиях и на военных смотрах, был вхож во все помещения дворца в любое время суток. Сухари с мясом для него готовили по рецепту самого Александра III.
В Гатчинском озере всё семейство азартно удило рыбу. Александру особенно нравилось ночью, лучение, когда лодка бесшумно скользит по воде, на носу ее факел. На пикники выезжали на мельницу или на ферму, где угощались молоком и свежим черным хлебом; весной, ближе к Вербному воскресенью, сажали вербы на островах, выходя на озеро в лодках, байдарках и шлюпках с матросами, а старшие дети на водных велосипедах. Да и просто пройтись по лесу было приятным отдыхом.
Для ребятишек тут было раздолье. После учебных занятий, каждый мог делать всё, что хотел. Рады бывали приезду дяди – тучному, очень красивому Алексею, просили его рассказать о своих приключениях, – их у него было много. «В жизни надо все испытать», – говорил он племянникам. Он в десять лет начал плавать матросом. Вместе с другими лазил по мачтам, поднимал паруса, драил палубу. В 18 лет за его плечами было восемь морских походов – в последнем едва не погиб: в жесточайший шторм фрегат налетел на риф возле Ютландии. Несмотря на требование адмирала покинуть тонущее судно, Алексей оставался, пока все матросы не были спасены. А еще раньше спас на Онеге парня и девушку, которые вывалились из лодки.
Но жизнь Алексея была исковеркана. В 19 лет он влюбился в Сашу Жуковскую – фрейлину матери. Жениться ему не позволили бы, но на глазах его были побочные семьи отца и обоих дядей, а также амуры тетки. Алексей и Жуковская обвенчались в Италии. Узнав о поступке сына, Александр II отправил его в Америку.
Какие отчаянные письма писал он матери! «Я чувствую, что не принадлежу себе, что я не могу оставить Сашу и будущего ребенка. Есть чувство в этом мире, которое ничего не может преодолеть – это чувство любовь… Мама, ради Бога, не губи меня, не жертвуй своим сыном, прости меня, люби меня, не бросай в ту пропасть, откуда мне не выйти…» «Я не хочу быть срамом и стыдом семейства… Не губи меня, ради Бога. Не жертвуй мной ради каких-нибудь предубеждений, которые через несколько лет сами распадутся… Любить больше всего на свете эту женщину и знать, что она забытая, брошенная всеми, она страдает, ждет с минуты на минуту родов… А я должен оставаться какой-то тварью, которого называют великим князем и который поэтому должен и может быть по своему положению подлым и гадким человеком, и никто не смеет ему это сказать… Помогите мне, возвратите мне честь и жизнь, она в ваших руках».
Родители не вняли его мольбам. После рождения сына, Жуковскую выслали в Австрию, выдали замуж, а Алексей только через четыре года вернулся в Россию. Он так и не женился, но сыну помогал всю жизнь.
Племянникам он мог рассказать, как встречался с индейцами – людьми малорослыми с монгольского типа чертами лица, очень простыми, доверчивыми и трудолюбивыми, как охотился на бизонов и анаконд, как оказался в горящем Чикаго, и как ссылка в Америку превратилась в кругосветное плавание.
Еще один дядя, Павел, тоже встречался детьми с большой радостью. Совсем молодой, старше Ники всего на семь лет, он обладал врожденным комическим даром. Выступал в домашних спектаклях и даже пробовал себя на большой сцене. К государственным делам, как и к военной службе, был равнодушен, любил путешествовать. Его натура не выносила зависимости, а в путешествиях он был хозяин себе. Его рассказы о чужих землях с передачей в лицах отдельных комических персонажей, заставляли детей хохотать до упаду.
Нередко в Гатчину приезжали известные деятели науки и искусства. 5 марта 1884 года дворец посетил автор любимых императором пьес Александр Николаевич Островский. Всю жизнь Островский заботился об улучшении дел в русском театре, а это было непросто. Здоровье не отвечало тем планам, какие он ставил перед собой, усиленная работа истощала организм. Он вечно нуждался в деньгах, и его брат, министр земледелия, укоризненно говорил: «Ничего я, Саша, не вижу в этом хорошего». Но Иван Александрович Гончаров восхищенно писал драматургу: «Литературе вы принесли в дар целую библиотеку художественных произведений, для сцены создали свой особый мир. Вы один достроили здание, в основание которого положили краеугольные камни Фонвизин, Грибоедов, Гоголь. Мы, русские, можем с гордостью сказать: “У нас есть свой, русский, национальный театр, и, по справедливости, он должен называться “Театр Островского”». После своей коронации император назначил Островскому пенсию – три тысячи рублей в год. О чем сейчас был разговор, неизвестно, но попусту бы Островский
