Человек за спиной Гитлера - Лев Безыменский

СОКОЛОВСКИЙ: Где подлинное завещание Гитлера?

КРЕБС: Тремя лицами унесено за Берлин в три пункта. Пункты могу назвать после того, как спрошу.

СОКОЛОВСКИЙ: Где сейчас Гудериан?

КРЕБС: Под Мюнхеном.

СОКОЛОВСКИЙ: Почему обращаетесь только к нам, а не к союзникам тоже?

КРЕБС: Нет других средств».

Затем, видимо, уставший Долматовский приписал: «Продолжение у В. Вишневского».

Что ж, продолжим:

«Приехал генерал армии Соколовский. Ему докладывают о самоубийстве Гитлера, о завещании, о Денице, Бормане и т. д.

Звонок…

ЧУЙКОВ (берет трубку): Снова докладываю о Гиммлере. Кребс считает, что это был удар предателя. Они якобы не знали. У него все тот же лейтмотив: Гиммлер, услышав сообщение о смерти Гитлера, создаст свое незаконное правительство. Где подлинник завещания? Они говорят, что в Берлине. Немцы хотят создать новое правительство, иначе будут драться до последнего. Где Гудериан? Он в санатории в Южной Баварии. Где Геббельс? В Берлине. Где бумаги? Направлены маршалу.

СОКОЛОВСКИЙ (к Кребсу): Когда вы объявите о Гитлере и Гиммлере?

КРЕБС: Тогда, когда мы придем к соглашению с вами о новом правительстве.

СОКОЛОВСКИЙ: Маршал считает, что сначала надо объявить Гиммлера изменником, чтобы помешать его планам.

КРЕБС: Я готов это сделать, это очень умный совет. (Он оживился.) Это можно сейчас же сделать с разрешения доктора Геббельса. Я снова прошу послать полковника, чтобы оповестить его об этом же.

ЧУЙКОВ: Я бы просил передать Геббельсу, что до капитуляции не может быть нового правительства.

КРЕБС: Сделаем паузу. Создадим правительство…

ЧУЙКОВ: После полной капитуляции.

КРЕБС: Нет.

СОКОЛОВСКИЙ: У вас есть Геббельс и другие — и вы сможете объявить капитуляцию.

КРЕБС: Только с разрешения Деница, а он вне Берлина. Мы могли бы послать Бормана к Деницу, как только объявим паузу. У меня нет ни самолета, ни радио.(Атмосфера накаляется.)

ЧУЙКОВ: Сложите оружие, потом будем говорить о дальнейшем.

КРЕБС: Нет, это невозможно. Мы просим перемирия в Берлине.

ЧУЙКОВ: У вас есть коды, шифры и так далее?

КРЕБС: Они у Гиммлера. Если вы разрешите паузу — мы придем к соглашению.

ЧУЙКОВ: Только на основе капитуляции, после которой Дениц сможет прийти к нам, как это сделали вы.

КРЕБС: Надо Деница вызвать сюда. Пропустите его.

СОКОЛОВСКИЙ: Капитулируйте — и мы пропустим его немедленно.

КРЕБС: Я не полномочен это решить.

ЧУЙКОВ: Немедленно капитулируйте. Тогда мы организуем поездку Деница сюда.

КРЕБС: Сначала связь с Деницем, потом капитуляция. Я не могу без Деница капитулировать. (Подумав.) Но я все же мог бы спросить об этом Геббельса, если вы отправите к нему полковника.

СОКОЛОВСКИЙ: Итак, мы пришли к следующему: немецкий полковник идет к доктору Геббельсу узнать, согласен ли он на немедленную капитуляцию?

КРЕБС (прерывая): Будет ли перемирие, или до перемирия Геббельс должен согласиться на капитуляцию?

СОКОЛОВСКИЙ: Мы не разрешаем запрашивать Геббельса о перемирии.

КРЕБС (снова упирается): Без Деница ни я, ни Геб-бельс не можем допустить капитуляцию.

ЧУЙКОВ: Тогда вы не создадите правительство.

КРЕБС: Нет, надо создать правительство. Потом решать вопрос о капитуляции.

ЧУЙКОВ (звонит маршалу Жукову): Докладываю о ситуации. Кребс настаивает на своем. Так. Значит, ждать? Без Деница он не хочет, а Дениц якобы ничего не знает о событиях. Кребс просит ему обо всем сообщить. Тогда будто бы последует решение. Послать полковника или другое лицо к Геббельсу, а потом, может быть, послать человека к Деницу? Машиной в Мекленбург и обратно 200 километров. Послать за ним нашего офицера — Дениц может ждать его на линии фронта?

(Слышны артиллерийские выстрелы… Пауза. Нас — четырнадцать человек, из них трое — немцы.)

ЧУЙКОВ (по-прежнему у аппарата): Удобнее ехать полковнику. Есть!

(Кребс что-то быстро пишет в тетрадку.)

КРЕБС: Можно ли мне поговорить с полковником?

ЧУЙКОВ: Пожалуйста.

(Кребс и полковник фон Дуфвинг вышли. Скоро вернулись.)

ЧУЙКОВ (берет трубку): Приказываю связать наш батальон на переднем крае с немецким батальоном и дать Геббельсу с нами связь.

КРЕБС: Правительство Германии должно быть авторитетным.

ЧУЙКОВ: А вы считаете, что при полном поражении Германии еще сохранился авторитет Гитлера?

КРЕБС: Вы видите наши страдания. Может быть, авторитет фюрера несколько меньше, но он еще велик. Его мероприятия никогда не смогут измениться. Новые люди, новые правительства будут основываться на авторитете Гитлера.

(Какой-то фанатик! Он говорит серьезно. На мундире — генеральские красные петлицы с золотом, узкие погоны, ленточка зимы 1941 года, «риттеркройц»,[31] ордена, железный крест. Лысая голова.)

КРЕБС (продолжает): Может быть, база будет шире, демократичней. Я это допускаю. Но мы хотим сохранить себя. И если Англия и Франция будут нам диктовать формулы капиталистического строя — нам будет плохо. (Эк, куда загнул!)

ЧУЙКОВ: Мы не хотим уничтожать немецкий народ, но фашизма не допустим. Мы не собираемся убивать членов национал-социалистской партии, но распустить эту организацию надо. Новое германское правительство должно быть создано на новой базе.

КРЕБС: Я думаю, уверен, что есть только один вождь, который не хочет уничтожения Германии. Это — Сталин. Он говорил, что Советский Союз невозможно уничтожить, и так же нельзя уничтожить Германию. Это нам ясно, но мы боимся англоамериканских планов уничтожения Германии. Если они будут свободны в отношении нас — это ужасно.

ЧУЙКОВ: А Гиммлер?

КРЕБС: Разрешите говорить прямо? Гиммлер думает, что германские войска еще могут быть силой против Востока. Он доложил об этом вашим союзникам. Нам это ясно, совершенно ясно.

ЧУЙКОВ: Тогда, господин генерал, мне окончательно непонятно ваше упорство. Драка в Берлине — это лишняя трата крови.

КРЕБС: Клаузевиц говорит, что позорная капитуляция худшее, а смерть в бою — лучшее. Гитлер покончил с собой, чтобы сохранить уважение немецкого народа.

(Трагикомическая логика!)

Мы расспрашиваем генерала о подробностях самоубийства Гитлера.

КРЕБС: Было несколько свидетелей: Геббельс, Борман и я. Труп, по завещанию, был облит бензином и сожжен. Фюрер попрощался с нами, предупредив нас. Мы отговаривали его, но он настаивал на своем. Мы советовали ему прорваться на запад.

(Дискуссия о национал-социализме, о германском милитаризме и т. д. Немецкий генерал упорен.)

10 часов 15 минут.

Огромная усталость.

Звонок. Советское правительство дает окончательный ответ: капитуляция общая или капитуляция Берлина. В случае отказа — в 10 часов 15 минут мы начинаем новую артиллерийскую обработку города.

ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ДУХАНОВ: Команду я дам.

КРЕБС: Я не имею полномочий. Надо воевать дальше, и кончится все это страшно. Капитуляция Берлина — тоже невозможна. Геббельс не может дать согласия без Деница.

(Звонок… Сообщают, что посланный генералом Кребсом полковник попал под обстрел и не может перейти фронт.)

КРЕБС: Это большое несчастье. Могу ли я говорить с переводчиком? Я же просил сделать паузу.

ЧУЙКОВ: Мы не стреляем — немцы стреляют.

СОКОЛОВСКИЙ: Мы не пойдем на перемирие и на сепаратные переговоры».

На этом запись Всеволода Вишневского заканчивается. Генерал Чуйков завершил свою военнодипломатическую миссию, в которой показал себя не только полководцем, но и умелым дипломатом. Теперь ему снова предстояло вернуться к своей главной профессии. Закончилась и миссия генерала Кребса. Ему предстояло воевать только несколько часов, ибо Берлинский гарнизон уже начал переговоры о капитуляции.

Продолжение очерка:

Четыре доклада Сталину

В начале книги я рассказывал, как мне пришлось быть скромным участником великих событий, переводя те самые документы, которые привез Кребс Чуйкову. Точнее, не Чуйкову, а Жукову. Еще точнее: не Жукову, а Сталину. Из телефонных разговоров Чуйкова с маршалом ясно, что Жуков немедля информировал Верховного главнокомандующего о ночном визите начальника генштаба сухопутных сил Германии. Иначе быть и не могло.

Случай захотел, чтобы полвека спустя изрядно постаревший бывший капитан разведотдела штаба 1-го Белорусского фронта натолкнулся — уже как историк — на подлинные документы в архиве И.В. Сталина, из которых видно — каким же образом события этой ночи в Берлине стали известны в Москве, в Ставке Верховного Главнокомандования. Это была для меня волнующая встреча с прошлым.

Первый из этих документов — запись разговора, которая была принята в Москве дежурным офицером Ставки в 5 часов 05 минут 1 мая 1945 года за № д/1253. На записи жирным карандашом было рукой секретаря Сталина А. Поскребышева написано «От тов. Жукова» — и подчеркнуто. 5 часов 05 в Москве — это было 3 часа 05 в Берлине.