Открытие медлительности - Стен Надольный

То, что Худ держался так мужественно, было крайне важно. Мичман уже выглядел как покойник, но его оптимизм служил укором всякому, кто пытался хотя бы чуть-чуть себя пожалеть. Почему-то все были уверены: как только Худ умрет, всех ждет конец.

Когда они вышли к какому-то озеру, Джон приказал прорубить во льду прорубь, чтобы попытаться поймать рыбу, но тут оказалось, что сетей не осталось. Вояжеры сочли их слишком тяжелыми, чтобы тащить, теперь они лежали где-то далеко в лесу, под снегом.

Два часа спустя Жан-Батист Беланже споткнулся, как плохой актер, которому было сказано, что в этом месте он непременно должен споткнуться. Зато само место было выбрано превосходно: они как раз шли по краю глубокого обрыва. Последняя лодка разбилась вдребезги!

На ужин они разделили полусгнившую оленью шкуру, которую им удалось выцарапать из-под снега. Здесь не было даже «горной трухи», и костер развести было тоже не на чем.

«Если бы мне сейчас попался кот Трим, — подумал Джон, — я бы тут же подстрелил его и съел». Он испугался, но был слишком подавлен, чтобы запретить себе совершенно думать об этом, и вот уже коварная мысль пошла снова истязать его: кошачье мясо, что может быть вкуснее! Джон попытался направить свое воображение в другую сторону: студень из свиной головы. Но предательский мозг не желал подчиняться, подсовывая студень, напоминавший по вкусу «горную труху», и несчастного Трима, ни в чем не уступавшего телячьей вырезке.

25-го сентября некоторые вояжеры начали есть голенища сапог, на следующий день перешли на подошвы Худ тоже попробовал. Но много в него не влезло I)н посмотрел на Джона, с видимым усилием пожал плечами и прошептал:

— Жесткие, заразы! Если буду теперь покупать сапоги…

Днем Худ еще как-то держался, но по ночам он все время бредил, говорил о Зеленом Чулке и своем ребенке. Теперь у него есть маленькая девочка. Две индеанки есть у него, одна большая и одна маленькая.

Вот он в саду, у себя дома, в Беркшире, нужно скосить всю крапиву да чертополох, пока светит солнце.

— Невозможно слушать! — высказался Хепберн.

26-го сентября они вышли к большой реке.

Джон, с трудом заставив двигаться свой язык, прохрипел:

— Это река Копермайн. Нам нужно только перебраться на тот берег, и мы почти дома!

Понадобилось больше часа на то, чтобы они поверили ему, что это и впрямь Копермайн. Но теперь у них не было лодки.

— Строим плот, — слабым голосом распорядился Джон.

За три дня они соорудили некое подобие плота. Но как добиться, чтобы его не снесло, когда они будут переправляться? Ричардсон, в прошлом, если верить его словам, хороший пловец, вызвался переплыть на ту сторону, чтобы перебросить канат и устроить там «пристань». Он сотворил молитву, разделся до нижнего белья и поплыл. У него тут же все свело от холода. Полуживого, они вытянули его из воды, сняли одежду, чтобы растереть снегом. В ужасе уставились они на голое тело — восемнадцать пар глаз на изможденных лицах. Соломон Беланже первым обрел дар речи.

— Mon Dieu! Que nous sommes maigres![1] — выдохнул он со стоном.

У Бенуа, того, что из Сент-Ирие-ла-Перш, неожиданно начался очередной приступ тоски, ему вспомнился родной дом, он принялся громко всхлипывать, и вскоре уже снова плакали все. Чужой плач действовал заразительно. «Похоже, мы все превратились в малых детей, в трехлетних младенцев», — подумал Джон, утирая слезы. В отчаянии они бросились растирать Ричардсона. Он снова пришел в себя, но они продолжали из последних сил упорно тереть его дальше, словно надеясь вернуть ему прежний облик, хотя, кроме снега и слез, им нечего было ему предложить.

Снежная буря. Первый плот оторвало и унесло стремниной. Только на втором плоту, 4-го октября, им удалось перебраться через реку. Главное теперь не терять ни минуты.

— До форта Энтерпрайз осталось всего сорок миль!

Джон неустанно повторял:

— Скоро все кончится, осталось всего сорок миль!

Вот только сколько времени понадобится, чтобы

преодолеть эти сорок миль, если ты больше не можешь? На что способна человеческая воля? Собственно говоря, теперь это была задача воли командовать: «Вперед!», «Только вперед, не умирать!» Но воля так и норовила увильнуть, сбиться куда-нибудь в сторону, объединиться с глупым телом и с важностью перебирать причины, по которым гораздо лучше было бы плюнуть на все и упасть, заснуть или умереть. Воля оказалась дамочкой крепкой, но тщеславной и до странного легко подпадающей под чужое влияние. Возьмет и вдруг заявит в гордом возмущении: «Нет, это выше человеческих сил! Мужественный человек не побоится сделать паузу!» А несчастное, усталое тело, едва услышав такое заявление, недолго думая, тут же отзывалось и, увлекаемое силой тяжести, ложилось. Хорошо еще, что такое происходило не со всеми одновременно!

Джон пока еще не упал, но он знал, его держит только то, что он командир. «Моя система не охраняет меня от неожиданных поворотов судьбы, — подумал он. — В некоторых ситуациях я на своем месте, в некоторых — нет, и от этого можно умереть. Нужно было все-таки сварить суп. Нам нужно было все-таки… Если я буду отвлекаться, то…»

Вдруг он увидел перед собою город Лаут, посреди мирных лугов со множеством коров, вдалеке — холмы и леса, он даже увидел баржи, которые шли по каналу. Потом он оказался в городе, увидел жителей, прогуливавшихся по обеим сторонам улицы, они любезно здоровались, вели себя почтительно и прекрасно понимали друг друга. А на другом конце города — огромная гора. Да это же он сам! Только он и другие горы на самом деле путешествовали. Только он один был командиром. Он держал для других веревку…

Очнувшись, он обнаружил подле себя Августа, который сидел и насвистывал какую-то мелодию.

— Почему ты свистишь? — спросил Джон.

— Свист отпугивает смерть, — ответил переводчик.

Джон поднялся.

— Ах вот оно что. Я думал, что я гора и мои ноги могут идти дальше без меня. А где остальные? Доктор Орм еще не появился?

Август испуганно смотрел на него, Джон резко развернулся и пошагал дальше. Теперь он знал, чего он боится больше всего на свете: что он угодит в море безумия, перевернется и затонет, как дурное судно, доставшееся неумелому штурману. Страх подгонял его, заставляя идти все быстрее и быстрее. Ему казалось, будто предвестники помешательства уже протягивают к нему свои руки: еще немного, и он поверит в черта и в то, что мертвые могут гнаться за ним и непременно догонят, раз они медленнее его самого. Кроме дурных судов бывают еще суда невезучие.

«Бек, вот кто сводит меня с ума, — подумал он. — Не доверяю я ему, справедливо или несправедливо, не знаю. Но он сводит меня с ума. Я должен его отослать».

Секстант, компас, план расположения форта Энтерпрайз, форта Провиденс, важнейших озер и рек — все это получил Бек от Джона в дорогу. Поделили боеприпасы: Беку выделили пятую часть всех запасов, не меньше. В конце концов, он берет с собой только четырех человек, но притом самых сильных: Сен-Жермена, Соломона Беланже, Бопарлана и Августа. Кроме того, он раньше остальной части отряда доберется до форта Энтерпрайз, где всего уже будет в достатке. Пусть берет пользуется! Даже если запасов окажется меньше, чем ожидалось, даже если Бек со своими людьми съест слишком много, все равно это лучше, чем открытый бунт быстрых против медлительных.

Похоже, его система все-таки действовала: Джон Франклин продолжал быть командующим, позволяя другим не уронить чести и достоинства.

Бек отправился вперед, Франклин остался. Все равно еще нужно было дождаться Самандре, Вайяна и Креди, состояние которых стало значительно хуже, чем у Худа.

Полчаса спустя появился наконец Самандре и сообщил, что двое других легли и не встают, никак их не поднять.

Ричардсон пошел по следам Самандре назад, чтобы посмотреть, что там с отставшими. Когда он их нашел, они лежали полуобмороженные на земле и не могли сказать ни слова. Поскольку он был слишком слаб, чтобы взять с собою хотя бы одного, он вернулся ни с чем.

Франклин подвернул себе ногу и теперь хромал. У кого еще достаточно сил? Они попытались уговорить Бенуа и Пельтье, которые еще хоть как-то держались, помочь дотащить товарищей, но уговоры не подействовали. Более того, вояжеры стали наседать на Джона: пусть отправит их вслед за Беком и вообще предоставит каждому самому решать, как ему двигаться дальше. Джон схватил Бенуа за плечи и хорошенько встряхнул:

— Вы не знаете, куда идти, понимаешь ты это?! Вы не знаете направления!

— Мы пойдем по следам мистера Бека.

— До первого снега или дождя, потом вы уже ничего не увидите! Тогда вам конец!

Нехотя Бенуа признал его правоту, но замерзших все равно отказался нести.

— Тогда мне точно придет конец!

Несколько минут Джон боролся с собой, а потом