КУДЕЯР - Артамонов Иванович

Все так и покатились со смеху от Филькиного кривлянья. Каждому охота принять участие в игре, придуманной Елфимом.

— А мы с Кудеяром кем будем? — спросил Олекса.

— Кудеяру быть дружкой, а тебе, Олекса, — свахой.

Вновь дружный смех. Без дела остался лишь Ичалка.

— А Ичалке кем быть?

— Ичалке же самый завидный чин достался — быть ему постельницей!

— Верно, Елфим; здорово ты удумал!

— Свадьба у нас в воскресенье будет, послезавтра- сватовство, а в субботу — как положено — каравай испечём.

— Девишник забыл, какая же свадьба без девишника!

— Ишь, чего удумал! Да где же мы в лесу девок найдём? Или ты, Филя, сам голосить да косу расплетать невесте будешь? А может, и в баню её поведёшь? До свадьбы невеста должна сготовить жениху венчальную одежду — рубаху да порты, справишься ли, Любаша?

Девушка кивнула головой, в глазах её были слёзы.

На следующий день с раннего утра Филя с Корнеем уехали за вином и всякой снедью, необходимой для свадьбы. Ичалка в клети[113] работал топором-делал для новобрачных постель. Любушка занялась шитьём, а Елфим, Кудеяр и Олекса отправились на охоту в надежде добыть к свадьбе кабанчика, зайчатины или дичи. Вечером все собрались в добром расположении духа, шуткам-прибауткам не было конца.

Наутро — сватовство. Филя с Олексой нарядились в сарафаны, жених со своими людьми удалился из избы. Вот в дверь постучали.!

— Кто там? — тонким бабьим голосом спросил Филя.

— Явились бояре от молодого князя, — ответил вошедший первым Олекса-сваха. — Прослышали мы, будто в этом доме молодая княгиня несказанной красоты живёт, и решили попытать счастья, нельзя ли купить её для нашего сокола?

— Ишь, чего захотели! Да моя княгинюшка совсем молода и думать ей о князе по молодости лет не пристало.

— А уж князь у нас хорош! Волосы у него — словно солнечные лучи, все им дивуются; личико белее снегу, брови чёрные, как у соболя, очи ясные, как у сокола!

— Уж больно вы нежданно-негаданно явились, словно снег на голову. Дело-то вон какое великое, оно так быстро не делается.

Олекса между тем продолжал величать Корнея:

— А уж сокол наш — всем на диво. На шапочку его все заглядываются, приезжают бояре на неё поглазеть. Шуба же у князя — словно звёздное небо, вся-то она расшита золотом, по плечам вытканы райские птицы, они поют, воспевают, эй, Корнея утешают! Князь наш умнее всех, он по городу идёт-всех одаривает, а речь заведёт — заслушаешься. Любит сокол наш ходить по пирам, по сговорам, по девишникам, от хороших песен сердце его радуется. Все, кто знает, — почитают его: мать родная, сёстры верные, а пуще всех — красные девицы. Как завидят его на улице, так и в терем зовут высоконький, угощают мёдом сладеньким и в постель кладут пуховую, приговаривая:

Ты спи, душа, проспися,

Ума-разума наберися.

Быть Корнею воеводой, носить ему шубу соболью! Счастлива будет с ним молодая княгинюшка, возьмёт она в белые руки черепаховый частый гребешок, чтоб чесать его золотые кудри да скатным мелким жемчугом их унизывать.

— Вижу — всем хорош ваш князь, да пошто же он жениться спешит?

— Он желает верную подругу иметь, вместе с ней детишек нажить.

— Молода моя княгинюшка, ей девичество мило — не замужество. Я пойду её спрошать: хочет ли она вместе с князем поживать да добра наживать.

Филя постучал в дверь клети. Тотчас же явилась Люба.

— Хороша молодая княгинюшка! И статью и умом взяла. Да в кого же ты такая уродилася? — спросил Олекса.

— У батюшки росла, у сударыни матушки нежилася, — ответила, как положено, невеста.

Филе ответ был по сердцу: Люба верно подыгрывала им.

— Уж я берегла её и лелеяла, не давала ветру дунути, не позволяла дождю капнути. В зелёном саду под яблонькой умывала её калиною, утирала малиною, приговаривая:

Ну будь же, моё дитятко, бела,Без белен лицо белёшенько,Без румян щёчки краснешеньки!

Гляну я на своё детище — душа радуется, у неё лицо бело — белее снегу белого, щёчки алые, словно зоренька, глаза ясные, брови чёрные.

— Принесли мы вам хлеб честной, не побрезгуйте — отведайте его.

Филя взглянул на Любашу и, получив её согласие, стал резать каравай. Это означало, что родители невесты не прочь отдать своё детище жениху.

— Дорогая моя дочушка, желаешь ли ты с девичеством разлучиться, стать женой князя Корнея?

— Как батюшке, как маменьке, так и мне.

— Молодая княгинюшка, нравится ли тебе наш князь? — Елфим указал на Корнея.

Любаша глянула на жениха, вся зарделась и, потупившись, чуть слышно произнесла:

— Нравится.

— А тебе, молодой князь, люба наша лебёдушка? — спросил Филя.

— Очень даже люба!

— Коли так, благословляю вас иконой Божьей Матери, будьте счастливы во веки веков, — Елфим передал икону молодым.

— А я благословляю вас хлебом. — Филя поднёс новобрачным на вывернутой шубе крупно нарезанные ломти.

Кудеяр вручил невесте чарку, а жениху — ведёрко с мёдом. Все по очереди стали подходить «под чарку» поздравлять молодых.

— Отведай, княгинюшка, мёду, не горчит ли он?

— Горько, горько! — закричали вокруг.

Пришлось Корнею с Любой целоваться.

— Примите от родителей жениха поминок. — Елфим протянул Корнею кошелёк с деньгами.

— Ну а теперь, гости дорогие, бояре честные, садитесь за стол! — Филя широким жестом показал на приготовленную заранее еду. — Отметим помолвку!

Накануне свадьбы, в субботу, принялись печь свадебный каравай. Дело это нешуточное — какая же свадьба без каравая? Кудеяр, назначенный дружкой, обратился к «родителям» новобрачных Елфиму и Филе:

— Честные мать с отцом жениха и невесты, дайте ваше родительское благословение выпекать каравай.

Караваем предстояло заняться матери молодой княгини. Филя с важным видом приступил к делу: насыпал в дежу[114] муку, добавил тёплой воды и старую закваску, прихваченную в кабаке, в котором они с Корнеем покупали вино, и, засучив рукава, тщательно стал перемешивать. Работа была ему знакомой — в Белозерске, в кабаке Пиная Тихонова, ему не раз приходилось печь хлебы. Запалив от лучины три свечи, подставил их под дежу — так положено по обычаю при изготовлении свадебного каравая.

Когда опара поднялась, Филя вывалил тесто на чистую столешницу, посыпанную мукой, замесил его, обвалял в муке и посадил на лопату, В это время Кудеяр рассыпал колоски жита[115] по углам избы. Дежу поставили на пол, а около печи положили зажжённый веник. Кудеяр схватил приготовленный заранее кнут и со свирепым видом погнался за свахой. Олекса с визгом бегал от него до тех пор, пока трижды не перешагнул через горящий веник. Когда Филя сунул лопату в печь, все запели:

Заюшка по полю рыщет,Свашенька кочергу ищет,Чем жар нагребатьИ каравай сажать.

— А теперь, чтобы каравай задался, дружка и сваха должны выпить по чарке! — приказал Елфим.

Кудеяр с Олексой поцеловались три раза и выпили. Все сели за стол, уставленный обильной едой: были тут и жареная зайчатина, и половина молодого кабанчика, добытого Елфимом с Кудеяром, кокурки[116], испечённые Любашей.

А как насытились, вновь запели:

Наш дружка неучёный,Каравай недопечённый,Зажги, дружно, свечку,Взгляни, дружко, в печку.

Кудеяр, запалив свечу, полез в печь. Каравай был уже готов, испускал чудесный, неповторимый хлебный дух.

У Корнея на двореСвои кузни новыеИ ковали молодые.Вы берите молоты,Разбивайте печеньку,Доставайте каравай,Доставайте яровой.

По древнему обычаю Кудеяр с Олексой колотили по печи палкой. Вынув каравай, уложили его в решето на слой овса, покрыли полотенцем и отнесли в клеть. Все встали из-за стола, чтобы проводить дружку с караваем.

А на следующий день, в воскресенье, — свадьба. Любаша, покраснев от смущения, вручила Корнею сшитые накануне штаны и рубаху. Все подивились её мастерству: хоть и холстина была невзрачной, и нитки одноцветны, да дивный узор по вороту рубахи и поясу штанов был на загляденье. Корнею поминок пришёлся по душе. Взамен он подарил Любушке красивые сапожки, купленные в селе, куда они с Филей ездили за вином.

Дружка, перевязанный через плечо полотенцем, с плетью в руках вышел на крыльцо. Тотчас же Ичалка подогнал тщательно вычищенных, запряжённых в сани коней. Появился Олекса с лукошком в руках — свахе полагалось нести осыпало, в котором лежали хмель, зерно, гребешок и кусок коровьего масла. Зерном и хмелем сваха осыпала свадебный поезд. На передние сани сел Кудеяр с молодыми, а на вторые — все остальные. В тихом зимнем лесу зазвучала песня: