Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл

– Молодой человек предпочитает горячих крошек?…

– Мадам, прошу вас! – вмешался Плюмо. – Позвольте мне самому познакомить их.

Он начал сообщать noms de lit[88] женщин.

– Это Пони, – сказал писатель о даме, которая откидывала волосы за спину.

– Потому что у нее такая пышная грива? – поинтересовался Клод.

– Нет, тут дело в другом. Она использует в своей работе различные сбруи – отсюда и прозвище.

– А зннннаешь, – сказал Клод, с пьяных глаз вспоминая свою любовницу, – Александра тоже их любила. И еще порошок из шпанских мушек[89] – я его видел в ее шкафчике…

– Твоя женщина не тем пользовалась, – сказала хозяйка. – От мушек появляются волдыри. А ведь есть столько других способов… – Она вытащила пробку из графина и нанесла немного мятного крема на губы.

Плюмо обратил внимание Клода на другую девушку:

– Давай продолжим. Это Краб. Ее так назвали, потому что ее ноги смыкаются за спиной клиента подобно клешням. – Журналист зашептал: – Хотя есть и другая причина. – Плюмо потирал монетку, пока рассказывал. – Вон та, что в углу, – Хищница. Она сразу набрасывается на гениталии клиентов. А вот эту я прозвал Ангеликой. Она вдохновила меня на ту строчку в «Ксанасе», помнишь? – Плюмо процитировал сам себя: – «Ангелика вовсе не была застенчива. Она задирала юбку при каждом удобном случае, и весь мир мог на секунду увидеть ангела». – Проститутка подтвердила сказанное, повторив вышеописанное движение.

В конце концов Клод выбрал вместо всех представленных дам полусвета другую, Плюмо неизвестную, по имени Бретона. Хозяйка сказала, что это новенькая и весьма оригинальная дама. К удовольствию своих клиентов, она разыгрывает сказки, да так убедительно, как и не снилось Лафонтену.

– Через несколько часов, – сказала блудница, – ты будешь счастлив, как никогда.

Она оказалась права. И все же на следующий день Клод проснулся с неприятным осадком, оставшимся после бурной ночи. Он вновь страдал. Ведь Александра отвергла не только его, но и его интересы. Кроме того, наступил понедельник, и Клоду предстояло вновь подчиниться деспотии Ливре.

37

Дело об импотенции получило широкую огласку. Постановления суда, напечатанные крупным тиражом, облепили все доски объявлений вокруг церкви, провисев там почти три месяца. Дешевые водевили следовали традициям «Баллады импотента». Даже если Клод захотел бы забыть об Александре, ему бы это ни за что не удалось. Он больше ни с кем не делился своим горем, но от этого легче не стало. Спустя два месяца после ссоры и заключительного акта любви стойкий запах – пахучая смесь жонкили и пота – все еще витал на чердаке. Клод повсюду находил длинные светлые волосы (принадлежащие как самой мадам Хугон, так и ее парику). Один из волосков даже затянулся вокруг шеи юноши, когда он забылся беспокойным сном. Однажды Клод увидел, как светловолосая женщина, затянутая в тугой корсет, переходит улицу. Он выскочил ей навстречу в безумном порыве – но, увы, лишь для того, чтобы столкнуться со сварливой старушкой, охнувшей от неожиданности. Каждый раз, когда Клод слышал имя Александры на улице – что, собственно, происходило довольно часто, – он начинал искать ее взглядом, выворачивая шею в смутной надежде на встречу.

Иначе говоря, мадам Хугон стала его навязчивой идеей. Клод чувствовал ее запах, ее присутствие, видел и слышал ее повсюду. Он сотни раз мечтал о том, как однажды повстречает ее. Часто юноша представлял себе, как Александра пишет ему записку о перемирии, на манер невесты Фрагонара, – однако ни разу любовное письмо не достигло его дверей.

Все, что осталось у Клода, так это бумажные «перлы». Разрыв любовных отношений заставил его вспомнить о жестокостях и унижении, которые ему довелось испытать на собственном опыте. Клоду вновь пришлось вычищать «Тайны», полировать витрины, вытирать пыль и расставлять по порядку книги, иными словами, выслуживаться на каждом шагу. Он вновь познакомился с инструментами подчинения, которыми Ливре, не стесняясь, пользовался раньше. Продавец книг заявил, что Клод работает без вдохновения, и это было именно так.

Ливре унижал ученика как мог. Клод старался не обращать внимания на нападки хозяина. Безрезультатно. Все, о чем он мечтал, ограничивалось исчезновением из магазина или завершением своего ученичества. Однажды Клод даже сочинил что-то вроде списка pour и contre.[90] Аргументами за были финансовые и договорные обязательства, гордость и страх. Их значительно превосходили по числу аргументы против: цинизм, раздражительность Ливре, его желудочные клокотания, деградация ума, физические наказания, унижения и наконец отрицание талантов юноши как механика.

Плюмо и извозчик сочувствовали ему. Сочувствовали Маргарита и Этьеннетта.

Как-то раз Клод пожаловался журналисту:

– Я чувствую себя одним из этих «перлов», подвешенных на веревке.

– Тогда уходи. Мы уже говорили тебе об этом раньше.

– А как же договор?

– Что договор? Всегда есть способы, особенно если дело касается Ливре, расторгнуть его.

– А как же моя гордость?

Журналист покачал головой:

– Гордость – это отказ от слабости, эта связующее звено, клей, который позволит тебе заниматься делом, даже когда оно кажется безнадежным. Твой талант, эти вращающиеся и лязгающие механические чудеса, которыми набит твой чердак, смогут прокормить тебя, если ты решишься на побег из «Глобуса». Ты должен положить в основу своей самооценки собственные изобретения. Продавай билеты на посещение чердака. Привлеки внимание любопытных зевак. Я наверняка смогу напечатать небольшой буклет, если хочешь. Тогда, возможно, найдутся и покровители.

Клод позволил себе размечтаться, но только на секунду.

– Так как же вырваться из «Глобуса»?

– Ты однажды рассказывал мне о принципе маятника. Используй тот же принцип в затруднительном положении. Ты сделал ошибку, Ливре тебя наказал, а ты отвечай ему в равной мере. Только делай это с умом, тогда торговец решит, что ты просто недостаточно компетентен.

– Я не понимаю, при чем тут маятник.

– Не обращай внимания на определения. Просто освободись от его хватки. Ты должен заставить Ливре избавиться от тебя. Понимаешь?

– Продолжай.

– Снижай эффективность. Когда выставляешь книги, ставь их криво, да только не переусердствуй. Придумай что-нибудь с алфавитом. Разрезай страницы неправильно, пролей чернила. Протирай витрины не так, как нужно.

– То есть оставляя пятна на стекле?

– Если потребуется, то да.

Клод приступил к выполнению плана. Его настроение резко повышалось, когда он видел, как Ливре бесится. Плетка била не так больно, изощренные ругательства ничего не значили. Ливре называл его неуклюжим патагонцем, медной головой (так он отдавал дань работе Клода над металлом), безмозглым Буцефалом. Клод научился не обращать внимания на нападки и оскорбления, выполняя обязанности с удивительной нерасторопностью. Конец его ученичеству пришел через шесть недель после того, как Клод взялся за осуществление плана Плюмо. Произошло это во время еженедельного ужина с учителем. Клод хорошо продумал все тонкости: Ливре будет слишком увлечен проверкой качества приготовленной пищи, и его защита на время ослабнет.

Сначала Клод просто наблюдал. Ливре внимательно изучил картофель – он вернулся к картофельной диете, – убедившись, что тот тщательно вычищен, разварен и помят. Книготорговец нагнулся над тарелкой и, высморкавшись, понюхал ее края. Провел языком по зубам, будто в них что-то застряло. Снова понюхал тарелку. Затем сунул палец в пюре. Посмотрев на него, понюхав и потрогав, Ливре теперь, кажется, был готов к приему пищи. Он ел, как обиженный ребенок, нервно и без малейшего удовольствия.

Пока Ливре поедал картофель, Клод обдумывал план атаки. Плюмо, придумавший стратегию, назвал ее Kartoffelkrieg – «картофельная война». Правда, она не заключала в себе столько сложностей, сколько борьба за баварский престол. И тем не менее определенная доля риска все же присутствовала. Клоду пришлось скрывать свое презрение за маской притворного уважения. Наконец он начал:

– Месье, я больше не могу молчать. Вот уже несколько недель я замечаю, что вы недовольны моей работой. Это моя вина.

– Конечно, твоя. Чья же еще? Ты забыл, как нужно служить своему хозяину. Впрочем, я быстро тебя натаскаю – да, за уши оттаскаю, вот что я сделаю.

– Благодарю за такое внимание. Но мне кажется, что я бы лучше подошел для чего-нибудь другого.

– Ты – ученик продавца книг, Клод Пейдж. Я знал это с тех пор, как мы впервые встретились.

– Даже если и так, видно, не очень хороший из меня ученик. Я полагаю, что проявлю больше способностей в области механического искусства.

– Чушь! Я думал, мы это уже обсудили. Вопрос закрыт.

– Тогда его стоит снова открыть, – настаивал Клод.