Легенды о проклятых. Безликий. Книга первая - Ульяна Соболева

— Отвези десу Вийяр в замок и следуй ко рву, Саяр. — повернулся к дозорному, — Поехали покажешь.

ГЛАВА 17. ОДЕЙЯ

Что ожидало велеарию, посмевшую тайно встречаться с валласаром у стен замка Ода Первого? В лучшем случае заточение в Храме, а в худшем…меня бы закидали камнями насмерть или зарыли в землю по самую голову и оставили умирать на пустыре позора. Но я была в том возрасте, когда риск будоражит кровь, взрывает адреналин в венах, и когда меньше всего думаешь о последствиях. Да, и никто не следил за мной. Брошенная всеми, забытая и отвергнутая собственной семьей, я была предоставлена сама себе, а Моран скорее дала бы себя изрезать на куски, чем предала меня.

Мой сильный Хищник… я ждала его каждый день. Как же я была счастлива, когда издалека видела пыль, вышибаемую из-под копыт его жеребца, и сломя голову бежала по ступеням в сад, а оттуда к лазейке в стене. Запыхавшаяся, задыхающаяся, я смотрела, как он спрыгивает с коня и бежит ко мне, чтобы жадно стиснуть в объятиях, до хруста, до боли. Как яростно целует мое лицо, волосы, шею, руки и снова губы. Шепчет бессвязно на своем языке, прижимая меня к себе, зарываясь в мои волосы пальцами, вдыхая мой запах и закатывая глаза от наслаждения. Когда нас любят, мы это чувствуем кожей, каждой порой, каждым вздохом. О любви не надо говорить, она живет во взгляде, в прикосновении, в тембре голоса, в каждом движении. И я чувствовала его лихорадку, его одержимость мною и нежность. Безграничную, необъятную. Никто не смотрел на меня так, как он. Никогда. Прижимал мои руки к своей груди, где бешено колотилось его сердце, и долго смотрел мне в глаза. «Тоар, маалан…тоар нацехи…тоар ан мадара…кантра! Тип ах адах. Натаасен! Кантра! Маора! Маора?». И я быстро кивала головой, прижимала его ладони к себе, туда, где мое собственное сердце билось так же дико и необузданно. Потом, я узнаю от Моран, что значат на валласком эти слова…Он клялся, что будет любить меня до самой смерти. Будет моим всегда. Никому и никогда не отдаст меня. Он не сдержал своего слова…или сдержал…и любил до самой смерти. Только жизнь у него оказалась слишком короткой. И я не знала, почему нам было дано так мало времени на эту любовь. Словно все напрасно: и наши встречи, и наши чувства. Не было в них никакого смысла. Оборвалось так внезапно, так болезненно и так ужасно. Потому что нет ничего страшнее войны. Нет ничего и никого беспощадней, чем эта тварь, которая заключает в себе все самое жуткое, что человек может сотворить с человеком за клочки земли, во имя золота, во имя веры и во имя субъективной справедливости. Война забрала у меня счастье…у него она отобрала жизнь. И даже спустя десять лет, я понимала, что до сих пор мое сердце не принадлежит мне и моя душа всегда возвращается в прошлое. К нему. К мальчику, который поклялся любить меня до самой смерти.

Я безрассудно хотела ему отдаться, когда мы виделась в последний раз. Я изнывала от желания ощутить на себе тяжесть его тела. Физическая принадлежность своему мужчине, некая особая печать плоти на плоти, когда последующий уже не станет иметь никакого значения, будет вторым или третьим… ведь первого женщина запомнит навсегда. Даже если мы не будем вместе, даже если меня закидают камнями, а ему отрубят голову. Я хотела быть его. В полной мере. Я хотела, чтобы у меня остались эти воспоминания. Умом я знала, что валласар никогда не станет мужем лассарской велеарии. Отец не позволит.

Я видела эту страсть в его глазах, безумие, и сама сходила с ума точно так же. Он разбудил во мне женщину, разбудил во мне дикую лихорадку, и меня скручивало от едкого желания почувствовать его власть над моим телом в полной мере. Но он не брал…только ласкал до исступления. Изощренно, нагло и умело. Я стонала от наслаждения, впиваясь ему в волосы, когда он жадно вылизывал мою плоть, заставляя извиваться и кричать, как животное. Я цеплялась за его запястье, когда он брал меня пальцами и стонал вместе со мной, когда меня накрывало оргазмом, а потом, стиснув челюсти, хрипло рычал, пока я ласкала руками его плоть, а он направлял мою ладонь и смотрел мне в глаза, широко приоткрыв рот и выдыхая: «маалан…им имадан…!». Бесстыдно тянула его на себя, распахивая ноги, подставляя соски его жадным губам, задыхаясь в примитивном желании получить от него все, изнывая от болезненного, адского возбуждения, но он отрицательно качал головой и возвращал мою руку на свой член, пачкал ее семенем, сдирая траву дрожащими пальцами и запрокидывая голову, содрогаясь от наслаждения. Я плакала от разочарования, а он смеялся и целовал кончик моего носа и снова исступленно ласкал, пока я не забывала собственное имя, извиваясь в его руках.

А еще он любил мои волосы. Он был одержим ими. Он всегда их трогал, долго гладил, зарывался в них лицом, оплетал ими свою шею и смеялся, когда я затягивала узел посильнее, показывая, что он мой. В нашу последнюю встречу я срезала прядь волос его тонким валласким кинжалом, заплела в тонкую косичку и надела ему на палец. Я думала он будет смеяться, но он серьезно посмотрел мне в глаза и притянув к себе сжал до боли в объятиях. А потом срезал волосы у себя, и, когда я заплела их в такой же жгут, надел на палец мне. Я сняла их перед венчанием с Лу, а потом спрятала в мамин медальон. Все вещи пропали по дороге в Валлас…У меня ничего о нем не осталось, кроме воспоминаний. Иногда мне кажется, что я даже не помню его лицо… и это страшно…помнить чувства и забыть черты того, кого поклялась любить всегда. Но разве мы любим лица? Тела? Если это так, то грош цена такой любви.

Сейчас я понимаю, какими наивными и чистыми детьми мы тогда были. Искренними и настоящими. Как мало я похожа на себя ту, десять лет назад, жизнерадостную и верящую в чудо, в любовь, в сказку. Я прежняя исчезла вместе с началом войны и после посвящения в ниады.

Какое счастье заключалось просто в его улыбке, в его взгляде, в том, как он, прощаясь, несколько раз возвращался, чтобы поцеловать и так опухшие от поцелуев губы еще раз. Радость не живет вечно, а счастье — это слишком большая роскошь в этом мире, полном боли и смерти, чтобы длиться долго. Как я не хотела его отпускать тогда, как сжимала его руки и тянула к себе. Ведь еще было время до восхода. Время…неумолимый, страшный и безжалостный палач. Сколько всего он отнял у меня. Всех, кого я любила, забрал.

Я чувствовала, что мое счастье заканчивается…инстинктивно, на уровне подсознания. Понимала, что там полыхает его дом…что, скорей всего, полыхает от рук лассарского войска, и боялась отпустить его ладонь, потому что уже знала — не увижу больше.

Он вернулся в последний раз, соскочив с коня, сжимая меня снова до боли, вдыхая запах моих волос, лихорадочно зарываясь в них пальцами и шепнул мне на ухо: