«Афганистан, мой путь…» Воспоминания офицера пограничной разведки. Трагическое и смешное рядом - Юрий Николаевич Матроскин

ведет работу в основном с пастухами. На сотрудников разведотделов пограничных отрядов в 1920–1930 гг. легла основная тяжесть ожесточенной вооруженной борьбы с политическим бандитизмом и басмачеством в советском прикордоне. В 1940–1950 гг. пограничная разведка вела совместно с территориальными органами НКВД — МГБ — КГБ успешную борьбу с националистическим бандподпольем в Прибалтике, Западной Белоруссии и на Украине. А когда с началом Афганской войны пограничные разведчики вступили в ожесточенную борьбу с мятежниками, перед ними стояли задачи по обеспечению безопасности советско-афганской границы от внешних угроз, успешному выполнению боевых задач спецподразделениями Пограничных войск КГБ СССР на территории Афганистана и борьбе с незаконным перемещением через границу оружия, боеприпасов, средств подрывной деятельности и контрабанды. Также пограничные разведчики выполняли другие специальные задания руководства КГБ СССР. Кроме того, пограничная разведка, наряду с территориальными органами госбезопасности, вела контрразведывательную работу в советском прикордоне и дознание по делам о нарушении государственной границы. Для успешного решения этих задач пограничная разведка располагала и активно использовала свои подготовленные кадры, оперативные, специальные, оперативно-технические, специально-технические и технические (включая вертолеты) средства.

Разведотдел пограничного отряда на афганском направлении насчитывал несколько десятков офицеров и прапорщиков: разведчиков, контрразведчиков, радиоразведчиков, дознавателей и технических специалистов, входивших в группы разведки, контрразведки, дознания, оперативно-технических мероприятий, переводчиков, спецсвязи и фотолаборатории. Разведотделам отрядов были подчинены «оперативные пункты» — подразделения радиоперехвата, численность которых могла достигать ста человек. Организационно-штатная структура подразделений управления пограничного отряда и подчиненных ему спецподразделений была грамотно адаптирована к решению стоявших боевых и специальных задач, при которой основная часть разведчиков состояла на разведывательных должностях в штатах Пянджской ДШМГ и полевых опергруппах (ПОГ-1 и ПОГ-2), дислоцировавшихся на территории ДРА, но эффективно действовали в рамках единого оперативного замысла, планов разведотдела отряда и тесного взаимодействия между разведчиками. Как следствие, на каждом загранобъекте (в штатах ПОГ либо в качестве прикомандированных к ММГ-3 и УПЗ) имелось 1–2 сотрудника разведки. Разведчик обеспечивал начальника загранобъекта развединформацией, организовывал взаимодействие с руководством органов госбезопасности, милиции, внутренних («Царандой») и пограничных войск ДРА, а также одновременно неофициально выполнял советнические функции при отделах ХАД приграничных улусвольств. Во время проведения боевых операций офицеры-разведчики с помощью своих негласных источников и оперативных возможностей ХАД и «Царандой» обеспечивали добывание разведывательной информации о противнике, совместно с сотрудниками ХАД осуществляли фильтрацию и проверку задержанных и пленных. Выявленные душманы и их пособники передавались в органы ХАД для дальнейшего следствия.

Вот в такую боевую разведывательную службу мне и посчастливилось попасть служить. К этому моменту была прекращена практика направления разведчиков ДШМГ на операции в зоны ответственности других погранотрядов, где они не владели оперативной обстановкой. Поэтому, как и предполагалось, несмотря на то что по штату я был назначен на должность офицера по разведке Пянджской ДШМГ, мне предстояло с ней «прыгать» только на операциях в зоне ответственности «своего» погранотряда, а в остальное время — вести разведывательную работу с позиции загранобъекта «Артходжа», сменив на этой должности капитана Александра Абр-ва. Поэтому возникла парадоксальная ситуация: восемь месяцев я состоял в штатах Пянджской ДШМГ, но большинство ее офицеров даже не подозревало об этом.

Первые дни моей службы в разведке были полны новых впечатлений. Так, сразу бросилось в глаза взаимное уважение и большой такт в общении между сотрудниками. При этом «ненормативная лексика» в повседневном общении почти не присутствовала. Все сотрудники обращались друг к другу в зависимости от возраста по именам и имени и отчеству. Обращение по званию практиковалось только при проведении официальных мероприятий. В коллективе царила атмосфера взаимной доброжелательности, коллективизма, взаимовыручки и уместного юмора. Все сотрудники обладали высокими морально-нравственными качествами, о чем свидетельствовало господствово в нашей служебной деятельности «Трех правил оперработника», которые мне навсегда «вдолбили» в голову мои наставники: 1) не «залезь» в «девятку» — средства на оперативные расходы, ибо это порождает стремление к наживе и в конечном счете, может привести к попаданию в зависимость от состоящего на личной связи негласного помощника или от иноразведки; 2) не «залезь» на агентесу (т. е. не вступать в интимные отношения с состоящей на личной связи женщиной-негласной помощницей), ибо с этого времени имеется риск попасть в зависимость от нее и утраты способности объективного руководства ее деятельностью; 3) не обмани начальника, ибо маленькая ложь рождает провалы, а большая ложь — измену Родине. При этом меня учили не бояться докладывать своему руководителю обо всех «скользких» моментах и промахах в своей оперативной деятельности — тогда можно будет вовремя локализовать наступление негативных последствий. Умалчивание же о них может привести к тяжелым провалам и попаданию оперработника в конечном счете в зависимость, подстроенную иностранной разведкой. Эти заповеди неукоснительно соблюдали все наши офицеры-разведчики, вследствие чего у нас не было ни одного провала. А еще меня учили строго соблюдать «социалистическую законность» — строго руководствоваться советскими законами и ведомственными нормативными актами в своей деятельности.

Все это только обостряло мои чувства и ожидания: наконец-то я попал в таинственный мир разведки — ведь если служба на границе всегда была сильно романтизирована, то служба в разведке была еще более овеяна романтикой и над всеми разведчиками в каждом пограничном отряде незримо витал ореол романтической таинственности. Это ощущение усиливалось их положением в пограничных отрядах: хотя разведчики и стремились не выделяться среди пограничников неразведывательных служб, участвовали во всех отрядных мероприятиях, несли дежурства в управлении отряда, но по роду службы держались всегда несколько обособленно, а вход в «их царство» (то бишь в помещения отдела) для «простых смертных» пограничников был ограничен. К тому же им запрещалось проявлять какой-либо интерес к работе разведчиков.

С большим интересом я изучал и конспектировал ведомственные приказы и инструкции, с жадностью слушал рассказы, наставления и советы опытных сотрудников. Помню то ощущение, когда Владимир Кузьмич положил передо мной первое оперативное дело на нашего негласного помощника, с которым мне предстояло вести работу. Листая документы, я пытался найти ответ на вопрос: что толкнуло его на оказание нам такой рискованной для него помощи? Этот ответ конечно же был найден.

Именно в это время судьба свела меня с уже опытным разведчиком и боевым офицером старшим лейтенантом Бад-м Видади Рза-оглы, азербайджанцем, выпускником Высшей Краснознаменной школы КГБ СССР им. Ф. Э. Дзержинского, прекрасно владевшим языком дари, человеком с огромным сердцем и широкой душой, всегда готовым прийти на помощь в нужную минуту. Высокий, стройный, рано начавший седеть и лысеть, общительный, доброжелательный, по-восточному гостеприимный и высоко порядочный офицер, он стал моим боевым товарищем на всю оставшуюся жизнь.

У Видади за спиной была весьма редкая успешная операция по освобождению из плена советского солдата 203-й мотострелковой дивизии,