Отказать Пигмалиону - Наталия Миронина

– Прошу прощения сразу за два проступка – одет несколько вольно. Герр Тенин, по телефону я понял, что у вас костюмированный вечер, но вижу, ошибся!

– Нисколько, каждый здесь в своем образе, – галантно отвечал хозяин.

– И второй проступок – я перебил вашу беседу. Но вы меня простите, не каждый день встречаешь родного брата так далеко от дома и родной земли. Однако для нас, русских, мир становится тесен. Как в эти ваши любимые тридцатые для американцев.

Общество зашумело, Аля ойкнула, Вадим покраснел, а герр Тенин довольно улыбался. По всей видимости, он обожал подобные спектакли.

– Надеюсь, никто не будет сердиться за этот мой сюрприз. – Тенин, широко разведя руки, попытался символически обнять обоих братьев. – С Юрием мы познакомились несколько лет назад на моей выставке в Цюрихе. Не много соотечественников бывало у меня. Сами понимаете, по причинам государственно-политическим. Потом произошли всем известные события, и в музеях Европы появились толпы русских туристов. Потом они пришли в частные галереи и на небольшие выставки. Это удивительно и приятно. Юрий меня потряс своими дипломатическими способностями – он смог предотвратить конфликт между сторонниками «Берлинского сецессиона» и «Синего всадника». Мы подружились – наши художественные пристрастия совпадали. Да и вообще, выяснилось, что, несмотря на разницу в возрасте, образ жизни и место проживания, у русских людей есть одна замечательная черта – они готовы к общению. И это общение может начаться без заголовка, красной строки, заглавной буквы, оно может начаться, словно перевернули уже прочитанную страницу и перешли к следующей. Замечательное свойство! – Герр Тенин галантно поклонился в сторону остальных гостей, как бы признавая за ними множество не менее важных особенностей. – Мы не сошлись только в одном. Юрий обожает роскошные опасности – гонки на автомобилях, горные лыжи, подводное плавание. Я же предпочитаю тихоходный общественный транспорт и в грозу закрываю ставни во всем доме.

Когда же я впервые услышал фрейлейн Корсакову, я был потрясен. Я, старый любитель оперы, не пропустивший ни одной премьеры за последние десять лет, сразу распознал в этой девушке подлинный талант. В Зальцбурге я пытался попасть на все ее выступления, но фрау Вольц рассказала мне, что фрейлейн Аля только учится, да еще частным образом. Узнав все это, я попытался посодействовать карьере молодой певицы, но мне сказали, что есть лицо, которое принимает самое активное участие в ее судьбе. Мне даже назвали имя и фамилию. Сопоставив некоторые факты, а от своего друга Юрия я уже знал о существовании старшего брата, я рискнул. Мне казалось, что вам будет приятно видеть друг друга.

Герр Тенин улыбаясь смотрел на всех присутствующих. Аля во все глаза смотрела на Юрия Спиридонова – именно этот красивый мужчина был в той самой машине, которая ехала ей навстречу. Вадим же почувствовал раздражение. Оно проявилось на его лице в виде угрюмой полуулыбки. Казалось, в одно мгновение вернулось детство – это вечное соперничество блестящего, красивого, говорливого младшего брата и угрюмого молчуна Вадима. Все то, что было наработано за все эти долгие месяцы, – общительность, приятность манер, умение слушать и говорить – все это куда-то исчезло враз или померкло на фоне безусловной души общества – младшего брата. Люди, собравшиеся в гостиной, не могли не отметить разительного контраста.

– Я вас видела в машине. Когда гуляла. – Аля протянула руку Юрию. Она сделала это специально, дабы отвлечь внимание от Вадима. Аля уже хорошо его узнала и тотчас поняла, что он сердится. Не зная природы этого раздражения, она по своей душевной доброте приняла огонь на себя.

– А я вас узнал. Вас трудно не запомнить. – Юрий задержал ее руку в своей руке.

– Почему?

– Вы необычно красивы. Это я разглядел, хоть на вас были большие темные очки. А я вас напугал?

– Да, немного. Чужие места, безлюдно. Я действительно испугалась. Тем более что вы остановились и вышли из машины.

– Я хотел подвезти, но вы так стремительно улепетывали, что я сам растерялся.

Аля покраснела – слово «улепетывать» характеризовало ее как маленькую трусливую девочку.

– Я не улепетывала, я просто пошла гулять дальше.

– В любом случае я не хотел вас пугать. И еще, можно я дам вам один совет? Не носите черные очки.

– Почему?

– Такие глаза скрывать нельзя. – Этот прямолинейный комплимент Аля приняла с восторгом. Юрий был похож на тех искусных чтецов, в устах которых даже плохие стихи становятся гениальными.

Насладившись эффектом, герр Тенин завел разговор о последних букинистических и антикварных приобретениях, показывая гостям старинные тома, фарфоровые чашки и смешные деревянные фигурки, мелкие предметы утвари. Среди прочего выделялся портрет младенца, выполненный на деревянной панели. Портрет был не так чтобы стар и откровенно плох – несоразмерные конечности, яйцевидная голова и глаза, лишенные всякой живости. Однако герр Тенин преподнес его как необыкновенную ценность:

– Это Отто Кремциллинг. В возрасте двух лет. Кремциллинги обожали синий. Тот самый темно-синий, так выигрышно сочетающийся на их гербе с античным, чуть голубоватым матовым золотом. А знаете, кто написал?

О, это целая история… Написал друг семьи – за этим выражением стоит порой очень много – Карл фон Бух. Вот его герб! – И господин Тенин суетливо стал вытаскивать из стопки большой пожелтевший лист. Гости разглядывали нелепый портрет, потом герб этого самого Буха, понимающе кивали, и только Вадим, на секунду отвлекшись от тихого разговора с братом, вдруг невежливо произнес:

– Я не понимаю, чем хороша эта дилетантская работа?! Человек, который написал этого ребенка, никогда и нигде не учился. Вы посмотрите на пропорции…

Снова повисла неловкая тишина, которую нарушил тихий голос Али:

– Нет, правда, а чем так интересна эта картина?

– Тем, что здесь изображен отпрыск старинного немецкого рода, тем, что писал портрет член не менее доблестной немецкой семьи. Потомки этой семьи могли знать Генриха Вальпота, первого магистра!

– Помилуйте, но это потомки! И потом живопись не может гордиться геральдикой. – Голос Вадима окреп, в нем послышалась откровенная насмешка. – Что мне синий бархат Кремциллингов, если изображение смешно в своей неумелости. Впрочем, видимо, я равнодушен к титулам, а потому оценить прелесть этого полотна не могу.

– Братец, ты просто математик! Флер истории тебе не виден, он не просчитывается, он не подвластен логарифмической линейке. Листок, сам по себе ничем не примечательный, но изготовленный в наполеоновские времена, может послужить сюжетом для романа. Надо просто увидеть! Или знать. Чем больше знаний, тем больше простора для воображения, тем больше шансов получить удовольствие от окружающего тебя мира. – Юрий произнес это на отличном английском языке. («Двадцатая школа иностранные языки преподает отлично!» – усмехнулся про себя Вадим.)