Профессор Вильчур - Тадеуш Доленга-Мостович

Служанка знала его, а может быть, даже догадывалась, что их соединяют какие-то более близкие отношения. Видимо, она не предполагала, что пани хотела бы скрыть свое присутствие дома. Спустя несколько минут она вернулась и сообщила:

– Извините, пан доктор, но пани нет дома. Она уехала в Константин. Я передам пани, что вы звонили.

Он положил трубку совершенно уверенный в том, что его обманули. Он хорошо знал расположение комнат в особняке Добранецких и место, где находился телефонный аппарат, поэтому понимал, что служанка не могла не знать, что ее пани нет дома. Более того, она была уверена, что пани дома, потому что сказала, что доложит ей. По всей вероятности, она доложила и услышала от Нины распоряжение сообщить об отъезде в Константин.

Его охватила злоба. Разумеется, вранье, но с какой целью?.. Цель могла быть только одна: другой мужчина. Странно было лишь то, почему Нина не позвонила сама, сообщая о своем отъезде, ведь таким образом она бы застраховала себя от возможного разоблачения. А он знал, что она была достаточно ловкой, чтобы организовать все как можно правдоподобнее.

Ответ на его сомнения появился раньше, чем он ожидал. Появился он в образе посланца с письмом. На листке бумаги было написано лишь несколько слов: " Должна обязательно навестить Стефу в Константине. У нее опять сердечный приступ. Я в отчаянии, что не увижу тебя сегодня. Н."

Доставая из кармана чаевые, он спросил гонца:

– В котором часу вы получили это письмо?

– В пять, но это не я получил, а мой коллега. Он не мог доставить и попросил меня, а я не подумал, что здесь что-нибудь важное.

После ухода посланца Кольский еще раз прочитал письмо и презрительно отбросил его, но листок затрепетал в воздухе и, как бумеранг, упал ему под ноги. Он поднял его и разорвал на мелкие кусочки.

– Значит, так!.. Так, дорогая пани! Ну, посмотрим.

Он схватил шляпу и быстро спустился по ступенькам лестницы. Такси поблизости не было, и когда он, наконец, нашел его, то остыл уже настолько, что вместо Фраскатти сказал ехать в клинику. Его здесь не ждали, и, поскольку никого из старшего персонала не было, он застал в своем кабинете двух медсестер, попивавших кофе с пирожными в обществе какого-то незнакомого парня. Он был настолько переполнен злобой и желанием отомстить, что заорал на них:

– По какому праву вы здесь?! Кто вы?! И что за попойки в моем кабинете?!

Оторопевший юноша вскочил и с ужасом глядел на своих приятельниц, как бы ожидая от них спасения. Однако те молчали как заколдованные.

– Разве вы не знаете, – все более резким тоном говорил Кольский, – что это недопустимо?! Что я не допущу чего-то подобного в клинике?! Это нарушение дисциплины, которое не пройдет вам даром! Клиника – это не место для оргий! Это не пивная! Сколько живу, не видел еще ничего подобного.

– Извините нас, пожалуйста, пан доктор, – отозвалась одна из сестер, с трудом справляясь с дрожью в голосе.

– Здесь не может быть никаких извинений. Прошу вас оставить мой кабинет, и немедленно!

Они выбегали с такой поспешностью, что даже застряли в дверях. Кольский сел за стол и нажал кнопку звонка. В дверях появился санитар.

– Что это, черт возьми, за порядки?! – крикнул Кольский. – Кто сегодня дежурит?

– Доктор Пшемяновский.

– Пригласите ко мне доктора.

Спустя минуту перепуганный Пшемяновский появился в кабинете Кольского. Весть о том, что доктор Кольский застал в своем кабинете панну Будзыньскую и панну Колпевную вместе с их гостем, разошлась уже всюду, так что Пшемяновский сразу начал объясняться:

– Я действительно ничего не знал, пан директор…

Кольского с того момента, когда он стал выполнять функции доцента Ранцевича, называли директором. Обычно ему это нравилось, хотя официально он не имел этого титула. Сейчас, однако, он строго сказал:

– Я никакой не директор, и вы, коллега, должны об этом знать. Но, к сожалению, вы очень мало интересуетесь тем, что происходит в клинике. Поэтому во время ваших дежурств возможен такой скандал, что в моем кабинете медсестры устраивают попойки с какими-то юнцами, приведенными из города. Я предупреждаю вас, что буду вынужден доложить об этом профессору Добранецкому после его возвращения в Варшаву.

– Я был как раз на втором этаже при кровотечении…

Кольский прервал его движением руки.

– Я не прошу объяснений. Завтра будьте любезны вписать этот случай в персональную карточку обеих медсестер, отметив, что случилось это во время вашего дежурства…

После ухода Пшемяновского Кольский стал нервно ходить взад-вперед по кабинету. Каждый раз, проходя мимо стола, он машинально тянулся к кусочку пирожного и не успел заметить, как съел все. Такое состояние собственной растерянности почти развеселило его и смягчило.

Встретив во время вечернего обхода панну Будзыньскую, он сказал ей:

– Вы посоветуйте своей подруге, чтобы она впредь так не поступала. На сей раз я не сделаю никаких выводов.

Пшемяновскому он также дал понять, что инцидент исчерпан.

И все же он вышел из клиники подавленный и съедаемый ревностью. По дороге домой промелькнула мысль, что у Нины, когда он ей звонил, был как раз этот ротмистр Корсак. Он просто готов был поклясться, хотя хорошо знал, что ротмистр в настоящее время находится на маневрах где-то в Малой Польше, в ее восточной части. Придя домой, он решил проверить и позвонил ротмистру. Раздались успокаивающие длинные гудки. Никто не поднимал трубку. Был уже первый час ночи. Квартира ротмистра была пуста. Он уже хотел положить трубку, как услышал заспанный и гневный голос:

– Алло!

– Могу ли я поговорить с ротмистром? – спросил Кольский, изменив голос.

– Я слушаю, черт возьми, но вы не могли бы подобрать более подходящее время?!

Кольский положил трубку и стал лихорадочно думать. Как поступить? Как отреагировать на несомненное предательство Нины?.. Правда, у него не было неопровержимых доказательств, но ему достаточно было своей уверенности. В первые минуты он хотел написать Нине письмо, длинное письмо, злое, оскорбительное и унижающее. В голову приходили ядовитые эпитеты, едкие сравнения, иронические упреки. Такое письмо было достойной местью.

Однако заслуживает ли какой-то мести женщина типа Нины, трусливая, коварно изменяющая любовница? Ведь она могла с ним просто расстаться! Что касается ее моральных качеств, на этот счет у него уже не было никаких сомнений. Все казалось ясным: Нина отвела ему роль лишь заместителя на время отсутствия ротмистра Корсака.

Да, достаточно короткого, холодного письма, без каких бы то ни было объяснений и оскорблений, письма, выдержанного в жестком безразличном тоне и перечеркивающего все окончательно.