«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается - Анатоль Имерманис

Вдруг Нора останавливается как вкопанная. В первый момент она даже не понимает, в чем дело, только ощущает пугающую пустоту. Постепенно до сознания доходит неоспоримый факт: «Советской Латвии» нет. И тотчас сам собой напрашивается горький вывод — товарищи Тайминя покинули его… Нора озирается по сторонам, словно в поисках опоры для своей рушащейся веры. Взгляд ее бесцельно блуждает по свинцово-серым водам, скользит по темному силуэту, уходит вдаль и возвращается опять к нему. Сомнений нет, на якоре стоит судно. И словно теплая волна перетапливает ледяное отчаяние в надежду, которая скоро превращается в уверенность: да, это «Советская Латвия». Вон светлая четырехэтажная надстройка с антенной радиолокатора, вздернутый форштевень. Советские моряки ждут своего штурмана или во всяком случае какой-то весточки от него. Весточки, которую Нора может доставить хоть сейчас.

Долго не раздумывая, девушка подбегает к мосткам, где городские рыболовы держат свои лодки. Первая с краю принадлежит дядюшке Петеру, ею можно бы воспользоваться, но, как назло, нет весел. Следующая тоже отпадает — старый скряга Транзис наверняка запер ее на два замка. И тут Нора замечает парня в брюках гольф. Где-то она его видела, и совсем недавно. Это же тот сторож, который впустил тогда в усадьбу бандита с радиоприемником! Предчувствие опасности заставляет девушку отступить. Теперь несколько минут дела не решают, главное — вообще хоть каким-то образом попасть на корабль. Самой ей это сделать не удастся, надо позвать Густава, пусть подвезет на своем катере. Нора круто поворачивается и, прежде чем парень в гольфах успевает ее задержать, скрывается в узком проходе.

Давно не видал такого праздника кабачок «Спасение моряка». Тут собрались все лоцманы города — случай вообще немыслимый при нормальной работе. «Закрытый вечер» — написано на небольшой табличке, повешенной на дверь. И действительно, случайному посетителю не нашлось бы места, где сесть. Столы сдвинуты вместе, горят все лампы, но даже их яркий свет не в силах рассеять дымовую завесу, подымающуюся от десятков трубок, сигар и сигарет.

Сдвигаются разом тяжелые пивные кружки, пенистое питье переливается через край.

— Нашему Берлингу — ура! — провозглашает Хеллер, дирижируя своей кружкой. — Упорство Берлинга победило.

Вздымаются кружки. Встает Берлинг.

— Берлинг в этом деле никаких особых заслуг не имеет. Выпьем, товарищи, за храбрость и выдержку, за лучшие качества моряков! И за всех, кто поддержал нас в этой борьбе!

— Ура! — подхватывает тост Хеллер.

Отчего не пошуметь, празднуя такую блестящую победу? Вновь дружно подымаются кружки, лоцманы кричат «ура!».

— Вот, товарищи! — стучит кружкой по столу Хеллер, чтобы привлечь к себе внимание. — Послушайте же?

— Слушайте! Слушайте! — помогают ему лоцманы. — Пусть Хеллер говорит.

— Так вот, товарищи, — обращается ко всем Хеллер, — многие из нас знают штурмана с «Советской Латвии» Аугуста Тайминя.

— Того, что работал с Берлингом? Помним, — согласно кивает седой лоцман.

— Знаем, знаем Тайминя! — слышится со всех сторон. — Еще бы, как не знать!

Берлинг пристально изучает Хеллера. Пока он еще не догадывается, что у старика на уме, но чутье подсказывает: будь начеку!

— Он, конечно, не член нашего профессионального объединения, — продолжает Хеллер, когда устанавливается тишина. — Но все моряки всегда были и остаются братьями.

— Яснее давай, Хеллер! — теряет терпение Берлинг. — Чего резину тянешь?

— Сейчас все будет ясно как божий день! — кричит Хеллер. — Неизвестные негодяи похитили Тайминя. Это была провокация, направленная против нас, против нашей забастовки! Аугуст Тайминь пострадал из-за нас! Прав был товарищ Берлинг — мужество и выдержка Аугуста Тайминя помогли нам одержать эту блестящую победу. И будет только справедливо, если мы, в свою очередь, выручим Тайминя. Я, старый Хеллер, весь свой век стоял за правду. Вы меня знаете! И я вам говорю; мы должны выручить Тайминя!

— Неужто Хеллер и впрямь становится человеком? — наклонясь к уху Берлинга, спрашивает Густав.

Берлинг молчит. Слишком еще смутны его подозрения, чтобы их было можно обосновать. Тем более нельзя их высказывать вслух.

— Да говори же, как мы можем ему помочь?.. — шумят лоцманы.

— Очень просто! По матросскому обычаю! — говорит Хеллер. — Нора узнала, где они его прячут. Освободим его своими моряцкими кулаками и доставим на советский пароход!

— Стоящее предложение! — соглашается седой лоцман.

— Молодец, Хеллер!.. Здорово!.. Правильно!.. — поддерживают и другие.

— Ей-богу, стал человеком, — говорит Густав. — Ты что молчишь, Эрик?

Берлинг решается.

— Товарищи, предупреждаю вас! — Он подымается, чтобы придать словам еще большую силу. — Борьба еще не окончена. Теперь нам надо быть особенно осторожными.

В кабачок вбегает Нора. Ее вид явно не отвечает царящей здесь праздничной атмосфере.

— Ну, удалось? — спрашивает Густав.

— Ты была на судне? — Берлинг тоже встревожен.

— Никак не получается. Хорошо еще, удалось улизнуть от этих субчиков. Те самые, что караулят Тайминя.

— Вы слышите, друзья? — надрывается Хеллер. — Есть лишь один путь. Освободить самим! Меня удивляет позиция Берлинга. Разве международная солидарность трудящихся — пустой звук для него?

— Папа, ты забыл, что Аугуст твой друг? — горячо упрекает его Нора. — Если ни у кого больше не хватает смелости, я сама освобожу Тайминя! Дорогу небось знаю!

— Я с тобой! — говорит Густав.

— Золотые слова! — орет Хеллер.

Венстрат собрал своих молодчиков в большом зале на первом этаже особняка. После телефонного разговора с Борком он вновь чувствует себя как рыба в воде. Дипломатичное обхождение с Тайминем, которого в два счета можно было бы сломить обычными методами, тонкая лавировка и бессмысленное торчание в этих неуютных комнатах — всем этим Венстрат уже сыт по горло. Теперь, по крайней мере, предстоит действовать, поставленная задача говорит об этом ясней ясного. И в голосе Венстрата проскальзывают хорошо знакомые его подручным интонации мурлыкающего кота. Они знают — чем тише он говорит, тем нетерпимей к возражениям.

— Здесь не должно остаться после нас ни малейшего следа, — отдает распоряжения Венстрат. — Ни намека на то, что мы тут были.

— Вылижем подчистую, — спешит заверить человек со шрамом.

— И чтоб ни одной пустой бутылки! Слышите, Смэш?

— А с певицей как быть? — интересуется полный мужчина.

«Ах, черт… Дикрозис в редакции… Дожидаться его прихода рискованно…» Венстрат колеблется не долее секунды:

— Тоже надо будет выкинуть вон отсюда. Смэш, вы матерый сердцеед, у вас богатый опыт; знаете, как отделаться от женщины. — Взблеск черных очков Венстрата мгновенно пресекает хриплый смех. — Кто тут рэкет? Вы, может, полагаете, что я вас развлекаю анекдотами? Нет, я командую! Останетесь последним, — обращается Венстрат к человеку со шрамом. — Не забудьте инструкции! Вы ничего не должны делать. Пальцем о палец не ударить! Не должны чинить ни малейших препятствий! Как только убедитесь, что его вывезли, сразу же смывайтесь!

— Фу-ты, — тихо отдувается человек со шрамом. — Третий раз твердит одно и то же…

В комнату вбегает человек в гольфах.

— Шеф… — взволнованно начинает он. Венстрат кидает на него уничтожающий взгляд.

— Операция еще не закончена. Как меня зовут?

— Виноват, господин Венстрат… Нора Берлинг приходила в порт. Хотела попасть на «Советскую Латвию».

— Ну, и вы что?

— Не допустил.

— Хорошо, — удовлетворенно кивает Венстрат. — И куда вы ее дели?

— Удрала! — Человек в гольфах пожимает плечами.

— Удрала?! — понижает голос Венстрат до еле слышного шепота. Неожиданный молниеносный удар кулака сшибает человека в гольфах наземь. — Я разве не сказал вам, что любого, кто попытается дать знать на корабль, надо пришить? Или вы хотите, чтобы из-за вас я отсидел те двадцать лет, что задолжал казенному месту?! Слушайте же вы, крысы! Я теперь сам отправлюсь в порт. Если здесь останется от нас хоть малейший след… полагаю, вам ясно, чем это пахнет. Думаете, законом? Нет, вот чем! — Коротким молниеносным жестом Венстрат выхватывает из-за пазухи спрятанный там в специальной кобуре револьвер и наставляет его на Смэша. — Ступай и скажи примадонне: если не удержит язык за зубами, обеспечу ее аплодисментами на том свете!

Задача Смэша легче, чем могла показаться в первый момент. По чистой случайности, он начинает разговор фразой, которая вызывает у неудачливой певицы условный рефлекс.

— Шеф велел сказать, гастроль окончилась. — И Смэш недвусмысленно указывает на дверь.