Великий океан - Иван Кратт

— Довольно, — остановил его правитель и отвернулся. — Хватит сего. Последняя строчка будет знаком.

Больше он не произнес ни слова и даже не заметил, как ушел Лещинский.

То, чего не ждал никогда, не думал, ни единым помыслом не растравлял свое сердце, свершилось. Годы лишений и труда, невероятных усилий имели свой счет, свою цену, и цена та оказалась ничтожной. Предательство открывало глаза. Друзья и удача, Павел, немногочисленные преданные — все покидало, оставался страх, ненависть, грозное, ненужное имя…

Сутулый и обмякший, стоял он у окна, утренний ветер шевелил остатки волос. Не для себя, для родины, для России мечтал, боролся, молился, проклинал. Падал, чтобы подняться, поднимался, чтобы упасть. Всю жизнь. Передышки не было… И как насмешка, звучала похвала одного из высоких акционеров: «Имя его громко по всему Западному берегу до самой Калифорнии. Бостонцы почитают его и уважают, а американские народы, боясь его, из самых отдаленных мест предлагают ему свою дружбу…»

Так же, как всегда, он аккуратно сложил книги, вытер перо, надел теплый кафтан. Солнце уже золотило починенный после шторма ставень, от мокрых досок поднимался пар. Наступал день, хлопотливый и напряженный, — обычный день крепости.

На колокольне перестали звонить. Как видно, Ананий начал службу. Молился он теперь часто один — Баранов запретил промышленным ходить в церковь по будним дням, но упрямый и взбешенный архимандрит продолжал каждое утро служить обедню. С правителем он почти не встречался. После того как Ананий повторил попытку собрать всех крещеных индейцев побережья, уже в Якутате, Баранов явился к нему домой, выставил за дверь прислужника-креола и, не повышая голоса, раздельно и коротко заявил:

— Коли ослушаешься еще раз, пеняй на себя.

Правитель подошел к шкафу, медленно повернул ключ. Это тоже было каждодневной привычкой. Уходя, он всегда запирал свои книги, ключ передавал Серафиме или Павлу. Возле комнаты крестника не остановился и не прислушался к кашлю. В первый раз молча прошел мимо.

Во дворе он окончательно успокоился. Привычная толчея у засольных ям, куда сгружали ночной улов, ожидающие возле лабазов звероловы, алебарды будочников, цепь алеутских байдар, уходивших в море, ржавый дым над печью литейни…

Он принял рапорт начальника караула, засунул в карман корявую бумажку с числом ночевавших в форту индейцев, назначил новый пароль. Мятый листок напомнил о заговоре, но правитель поспешил отогнать даже мысль о нем. Решение принято, и ничто не остановит расплаты. Борьба удваивала силы, слабым он никогда не был.

Подошел Лука. Промышленный похудел, бороденка его совсем выгорела от ветра и солнца. Две недели провел он на островке в бухте Лысьей, ладил с боцманом зимовье для бобрового заповедника.

— Александр Андреевич… — зашептал он невнятно, как всегда, когда рассчитывал выпросить что-нибудь у Баранова. — Сейчас хотел добыть хоть кружку рому. Полмесяца в глаза не видел. Маловажный лов ноне… Господа промышленные обижаются…

Он моргнул веками, оглянулся, словно собирался сказать что-то очень секретное, да так и умолк. У восточного палисада послышались возгласы, грохнул мушкетный выстрел, с треском и протяжным скрипом захлопнулись ворота. Оттуда уже бежали обходные, а вслед за ними, торопясь и перескакивая бревна, приближался Павел.

Он был без шляпы, кафтан расстегнут, выползла из-под воротника белая шейная косынка. Прямо перед собой в вытянутой руке он держал какой-то странный предмет, похожий на клок черного древесного мха. Длинные пряди развевались на ветру.

Когда Павел приблизился, Баранов и сбежавшиеся звероловы увидели, что он нес скальп. Пучок ссохшейся кожи и жестких обгорелых волос. Все, что осталось от Гедеона, отпущенного, наконец, Ананием для обращения диких в веру христову. Скальп был доставлен на Озерный редут. Принесший его пожилой индеец сидел теперь у огня в крепостце и спокойно ждал смерти.

Миссионер был убит во время свадьбы вождя самого многочисленного племени по ту сторону Скалистых гор. Монах пытался помешать многоженству. Хитрый молодой индеец много дней терпел его исступленные проповеди — никто их все равно не понимал, выпытывал в минуты передышки сведения о крепости, войске, кораблях, допускал Гедеона свободно бродить по селению. Но как только монах перешел к действиям, вождь собственноручно, не покидая священного круга, пустил в миссионера стрелу.

Острый наконечник пробил Гедеону горло. Монах рухнул прямо в костер. Померкло пламя, брызнули искры. А потом главный жрец снял с Гедеона скальп.

Баранов молча взял скальп, поднял голову. Сколько раз они с Ананием удерживали безумного монаха! Индейские племена откровенно заявляли через охотников, что первого присланного миссионера убьют!

Долгие годы беспрестанной борьбы научили Баранова понимать и уважать чужие обычаи. Но он был бессилен помешать глупости, косности, — все было против него.

Он глянул на столпившихся зверобоев, недавних сподвижников, может быть, жаждущих теперь только сигнала. Впереди стоял Павел. Он еще не совсем отдышался от быстрого бега и устало вытирал лоб. Сын, надежда подступающей дряхлости…

Баранов вдруг круто повернулся, заложил руки за борт кафтана. Угрюмый и властный, стоял он перед промышленными.

— Спалить и уничтожить дотла… Коли попадется вождь, отрубить голову, воткнуть на пику. Пускай узнают силу… Поведешь отряд ты… Афонин.

Не глядя на толпу, избегая встречного взгляда Павла, он как-то сбоку кивнул старику и ушел к лабазу. Длинные волосы скальпа волочились по камням. Правитель, не замечая, нес его в руке.

Глава восьмая

Дни становились короче, по утрам накоплялся иней. Во двор крепости ветер заносил жухлые листья, они медленно кружились и липли к мокрым, отсыревшим камням. С Шарлоттских островов поступила весточка от Кускова. Передал шкипер бостонского клипера, заходившего чиниться в Ново-Архангельск. «Вихрь» благополучно миновал острова, шел оттуда прямо в Калифорнию.

Баранов снова казался прежним — властным и решительным — сам следил за снаряжением Афонина в поход против индейского племени, расправившегося с Гедеоном, усилил везде караулы, сменил гарнизон Озерного редута. Вечером под воскресенье вызвал Лещинского, окончательно условился о дне встречи заговорщиков. Теперь пора. Сердце должно молчать.

И Лещинский торопил своих. Упирал на то, что скоро наступят холода, нужно покинуть Ситху до затяжных штормов. Бывший помощник боялся теперь встречаться с Павлом. Боялся он и встречи с Робертсом. Срок, назначенный пирату, тоже подходил к концу.