Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи

Судя по всему, в Ферраре не знали об этих происшествиях, во всяком случае, никаких свидетельств на этот счет не имеется. Однако, вместо того чтобы послать за невестой (а ведь год уже близился к концу!), герцог Эрколе потребовал церковных бенефиций для своего внебрачного сына, красавца дона Джулио, и кардинальскую шапку для своего советника, Джана Люки Кастеллини да Потремоли. Столь явное затягивание со свадьбой не могло не привлечь внимания, и по Италии поползли слухи. Это обстоятельство сильно тревожило папу, и в конце концов герцогу Эрколе пришлось отправить объяснения послу во Флоренцию. Задержка, сообщил он, вызвана простой необходимостью обновить гардероб, как-никак приближается зима. Д'Эсте упирались до последнего. В ноябре герцог Эрколе конфиденциально сообщает императору Максимилиану, что, поскольку приближается такое время года, когда движение по дорогам становится опасным, он чувствует необходимость отложить свадьбу с Борджиа до весны, но, признается Эрколе, теперь он не может отложить свадьбу, поскольку это приведет к разрыву отношений с папой. Итак, в письме Лукреции герцог просит завершить выполнение условий брачного контракта, так как «любая задержка чревата неприятностями». Увидев, что папа выполнил свою часть сделки, герцог обвиняет в задержке свадьбы своих посланников. Наконец 8 декабря 1501 года из Феррары отправляется авангард кавалькады, состоящий из интендантов и сенешалей. На следующий день герцог Эрколе со старшим сыном отправился во дворец Чертоса, резиденцию кардинала Ипполито, своего второго сына, с поручением возглавить при поддержке младших братьев дона Ферранте и дона Сиджизмондо, свадебную свиту из Рима в Феррару. Жених должен оставаться в Ферраре.

В состав свиты входил еще один человек, к которому герцог Эрколе испытывал полное доверие, – проницательный советник герцога, Джан Люка Кастеллини да Потремоли, полностью осведомленный во всех вопросах, связанных со свадьбой: от приостановок свадебных торжеств со стороны семейства д'Эсте до подробностей переговоров, которые он от лица герцога обсуждал с посланниками папы. Герцог был высокого мнения и о Никколо да Корреджо, человеке, совмещавшем в себе качества воина, политического советника, поэта и гуманиста, и, кроме того, доверял графу Юджоччионе деи Контрари, первому барону герцогства и мужу кузины Альфонсо, Дианы д'Эсте. Эрколе, скорее, меньше доверял собственным сыновьям, которые были чересчур молоды (старшему из сыновей, кардиналу, было лишь двадцать пять лет), и он с трудом понимал их. Однако герцог знал, что поскольку все они члены семейства д'Эсте и имеют хороших консультантов, то, безусловно, выполнят все как положено. Кроме трех сыновей Эрколе, в свиту входили еще три представители семейства д'Эсте: Никколо Мария, епископ Адрии, Мелиадузе, епископ Комаччио, и один из кузенов Альфонсо, по имени Эрколе. Фамильные драгоценности семьи д'Эсте, которые носили Элеонора Арагонская и Анна Сфорца, достали из сундуков, чтобы передать новой невесте.

Как только новость об отъезде свиты из Феррары достигла ушей понтифика, он тут же набросал два коротких послания, датированных 8 декабря, одно – герцогу Эрколе, а другое – кардиналу Ипполито. Затем Александр VI, пригласив Сарацени и Беллингьери, бурно выразил свою радость и признательность в адрес посланников. Папа, вспомнив о днях молодости, о временах герцога Борсо Феррарского, плавно перешел к обсуждению достижений герцога Эрколе и неожиданно поинтересовался, кто выше: он или герцог? Сарацени затруднился с ответом, поскольку, сказал он, видел их только врозь, но точно знает, что его хозяин выше его самого. Папа встал, чтобы сравнить свой рост с Сарацени, и «обнаружил, что Его Святейшество выше». Александр пришел в восторг и продолжил разговор, сообщив, что будет рад видеть возлюбленного герцога, и в очередной раз намекнул, что хотел бы в скором времени лично приехать в Феррару, что, несомненно, облегчит расставание с Лукрецией. Он на самом деле любит Феррару, что же касается Альфонсо, то он любит его как сына и считает единственным и неповторимым. У понтифика не было слов, чтобы в полной мере выразить охватившую его радость.

Кавалькада из Феррары в середине декабря оказалась во Флоренции, 17-го проехала Поджибонси, озеро Больсена и 20 – го въехала на территорию понтифика. Лукреция ускорила приготовления; приданое было готово и имело тот безукоризненный вид, который присущ совершенно новым вещам. У женщин, которым позволили полюбоваться приданым, перехватило дыхание при виде двух сотен блузок, часть из которых была расшита золотом и жемчугом. О нарядах Лукреции слагались легенды. Чеготам только не было: платья из бархата, парчи, атласа; расшитые золотом, серебром и цветами; обшитые золотой каймой; с рукавами, отделанными жемчугом, etc. Самые бедные женщины, обсуждая платье стоимостью 20 тысяч дукатов или шляпу за 10 тысяч дукатов, скрашивали этими разговорами о чужом великолепии свои серые будни.

В восемь часов утра 23 декабря феррарский кортеж, насчитывающий пятьсот всадников, собрался в Понте-Молле в ожидании папских церемониймейстеров. Спустя два часа, то есть в десять часов утра, кавалькада опять пришла в движение. Ее возглавляли слуги кардинала д'Эсте и его братьев, за ними слуги остальных членов свадебной свиты в нарядных костюмах (те, чья одежда не соответствовала моменту, отправлялись в хвост, к грумам и конюхам). Далее ехал сам кардинал с братьями, доном Ферранте и доном Сиджизмондо, два епископа д'Эсте, Мелиадузе и Никколо Мария, новый феррарский посол в Риме, монсеньор Бельтранто Костабили, советник герцога Джан Люка Кастеллини да Потремоли и, наконец, остальные аристократы, слуги и грумы.

В Понте-Молле кавалькаду встречали люди, представляющие Джованни Борджиа, кардинал Монреальский, кардинал Коста и кардинал Сантаджело. Начиная с этого момента, состоялись встречи: с губернатором Рима, сенатором, хранителем, начальником канцелярии, различными папскими секретарями и переписчиками – одним словом, с папским двором. Наконец, недалеко от Пьяцца-дель-Пополо они завидели кавалькаду герцога Валентинуа, «и тут мы увидели великолепных жеребцов, представленных нам в самом выгодном свете», как замечает Джан Люка да Потремоли, подчеркивая тщеславие, свойственное Валентинуа. Чезаре ехал в сопровождении восьмидесяти алебардщиков, одетых в папские цвета – желтый с черным. Сам герцог был великолепен – «весь в золоте и драгоценных камнях» – верхом на лошади, у которой, «казалось, были крылья». Чезаре церемонно поприветствовал гостей и занял место рядом с Ипполито д'Эсте; теперь братья Ипполито ехали за ними вместе с французским и испанским послами. Монсеньор ди Адриазанял место рядом с губернатором Рима, епископ Комач-чио рядом с секретарем понтифика, Адриано Кастелли, представлявший короля Англии, и Кастеллини – рядом с венецианским послом, который в свойственной ему аффектированной манере принялся расточать комплименты советнику герцога Эрколе, приводя его тем самым в невероятное смущение.