Цесаревич Алексей - Элизабет Хереш

Увидев своего отца, Алексей вскрикивает. Лицо царя мертвенно-бледное. Еще никогда он его таким не видел. Какое-то время Николай стоит с опущенной головой. Затем надломленным голосом произносит всего несколько слов: «Германия объявила нам войну». И уходит.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Война начинается

«Этого не может быть!» — вскрикнула Александра, — вспоминает Анна Вырубова реакцию царицы на неожиданное объявление Германией войны России — И продолжила «Конечно, войска были мобилизованы, но только на границе с Австрией!» Она выбежала из комнаты, и я услышала, как Александра вошла в кабинет царя Полчаса оттуда были слышны возбужденные голоса Затем она вернулась и повалилась на диван в отчаянии от того, что узнала «Война! — задыхаясь бормотала она — А я и понятия не имела об этом! Это конец всему!» Мне нечего было сказать. Я также мало, как и она, понимала непостижимое молчание государя в подобный час и, как всегда, мне было больно от того, что мучило ее. Мы просидели в молчании до одиннадцати вечера, когда, как обычно, император вышел к чаю, но он был рассеян и подавлен, и чаепитие прошло почти в полной тишине». Еще в тот же вечер Николай принял своего министра иностранных дел, председателя Совета Министров Горемыкина, других министров и послов союзнических держав, Палеолога и Бьюкенена. Бьюкенен передал телеграмму короля Георга V, на которую царь незамедлительно ответил. В ней отразились его мысли по поводу объявления войны.

«Я бы охотно принял твое предложение, если бы немецкий посол не передал моему правительству сегодня после обеда ноту, объявлявшую войну.

После предъявления ультиматума Белграду Россия неустанно прилагала усилия по отысканию мирного решения конфликта, вызванного действиями Австрии. Целью этих действий было разбить Сербию и сделать ее вассалом Австрии. В результате нарушилось бы равновесие сил на Балканах, жизненно важное для моего государства, как и для всех великих держав, желающих мира в Европе. Однако все предложения, включая Твое, отвергались Германией и Австриец, и только тогда, когда благоприятный момент тля оказания давления на Австрию миновал, Германия выказала готовность к посредничеству. И даже тогда она не выступила ни с каким конкретным предложением.

Объявление Австрией войны Сербии заставило меня распорядиться о частичной мобилизации, однако ввиду угрожающего положения мои военные союзники настоятельно потребовали всеобщей мобилизации, принимая во внимание краткие сроки, за которые, в отличие от России, способна мобилизоваться Германия. Постепенно с учетом всеобщей мобилизации в Австрии, бомбардировки Белграда и концентрации войск на границе Галиции а также тайных приготовлений к войне в Германии, я был вынужден пойти но этому пути. То, что это было оправданно и необходимо, доказывает теперь это внезапное объявление войны Германией, для меня весьма неожиданное, после того, как я дал императору Вильгельму самые категоричные заверения в том, что мои войска не предпримут враждебных действий, пока будут продолжаться переговоры. В этот торжественный час я хотел бы еще раз заменить Тебя, что сделаю все что в моей власти чтобы избежать воины. Сейчас, поскольку она мне навязана, я полагаюсь на то, что Твоя страна не откажет в поддержке Франции и России в борьбе за сохранение равновесия сил в Европе.

Да благословит и хранит тебя Бог

Ники»

«Я увидел государя только на следующий день, вспоминает Жильяр об утре следующего за объявлением Германией войны России дня. Он вышел к завтраку, чтобы поцеловать наследника перед тем, как отправиться в Петербург, чтобы в Зимнем дворце официально объявить о вступлении России в войну с Германией. Он был еще бледен, как накануне вечером, но глаза его горели. Мне он сказал, что только что получил известие, что Германия без объявления войны вторглась в Люксембург и напала на французские пограничные заставы».

Тем самым Россия оказалась вдвойне в состоянии войны с Германией: в силу германского объявления войны России и реагируя на нападение на Францию, российского партнера по союзу.

Алексея крайне разочаровывает го, что он не может сопровождать своих родителей в Петербург для оглашения военного манифеста; он еще не в состоянии ходить. Для царя тем более болезненно, что в этот драматический момент, когда так важно мобилизовать патриотические чувства, ему придется показаться перед народом без наследника.

Согласно традиции своих предшественников царь зачитывает манифест о вступлении России в войну в Георгиевском зале Зимнего дворца. Николай торжественно обещает, что не заключит никакого мира, «пока хоть один вражеский солдат будет находиться на российской земле», и зовет свои армии в бой уже ранее употреблявшейся царем Александром I по случаю вторжения Наполеона формулой: «с мечом в руке и крестом в сердце».

Когда Николай появляется на балконе Зимнего дворца, его с ликованием встречает необозримая людская толпа. После объявления войны население России, которое еще только что было расколото на различные лагеря — верных правительству и оппозиционеров, в один миг объединили столь сильные патриотические чувства, что царь был искренне тронут такими проявлениями энтузиазма.

Впрочем, слышны отдельные встревоженные голоса. Распутин телеграфирует с больничной койки из Сибири свои предостережения. По свидетельству очевидцев, царь рвет и выбрасывает эту телеграмму. Вскоре после этого письмо из Сибири. «Я скажу это снова, — писалось в нем. — Нева обагрится кровью, а Россия потеряет всех до последнего человека». На сей раз Распутин в «хорошей компании», так как озабоченность проявляет и Витте.

Бывший премьер-министр, вернувшийся после объявления войны из-за границы в Петербург, облекает свои опасения за Россию в более рациональную форму, чем Распутин, но его предвидение было еще примечательнее:

«Эта война — безумие! Да ни один разумный человек гроша ломаного не даст за этот вспыльчивый и заносчивый балканский народец, сербов, которые даже не славянской крови, а перекрещенные турки. […] Что нам ожидать от этой войны? Расширения территории? Но разве государство Вашего Величества еще недостаточно велико? Разве в Сибири, Туркестане, на Кавказе, да и в самой России у нас нет бесконечно широких просторов, еще даже не открытых? Завоеваний? Восточной Пруссии? Разве среди подданных государя еще недостаточно немцев? Галиции? В ней полно евреев! Константинополь, чтобы установить [христианский] крест на Святую Софию? Босфор, Дарданеллы? Какая химера! И даже если, что совершенно нереалистично, исходить из полной победы и допустить, что Гогенцоллерны и Габсбурги настолько ничтожны, что станут умолять о мире, — это будет означать не только конец германской гегемонии, но и провозглашение республик по всей Европе. Одновременно это был бы и конец царизма. Предпочитаю умолчать о том, что нам следует ожидать в случае нашего поражения».