Дело принципа - Денис Викторович Драгунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он лежал на диване без подушки, закинув голову на валик, спустив одну ногу вниз, а рукой держась за ворот рубашки. Галстук был слегка распущен. Я присмотрелась к нему и никак не могла понять, дышит он или нет.
Вот на это я совсем не рассчитывала.
Рядом с ним на столике лежал листок бумаги. С адресом. Я взяла этот листок и на цыпочках, пятясь, вышла из комнаты, аккуратно прикрыв дверь.
Позвала Генриха и горничную и сказала, что сегодня до вечера они свободны, и посоветовала им сходить в город, а сама, одевшись, вышла наружу, дошла до кофейни «Трианон», выпила для бодрости чашечку крепкого кофе, а для храбрости малюсенькую, на две чайные ложечки, рюмку коньяку и, выйдя оттуда, тут же схватила извозчика. И только усевшись в коляску, укутав ноги пледом, я развернула листок и прочитала адрес. Если бы я была мещанка, я бы, наверное, присвистнула. Но я была Тальницки унд фон Мерзебург. Поэтому я слегка выругалась в уме и сказала кучеру: «Инзель! — и для понятности перевела на местный язык: — Сигет».
Значит, моя бедная несчастная мама, старая больная голубка и прочие фантазии моего папы, который сейчас, вот в эти минуты… да я знать не хотела, что с ним сейчас, вот в эти минуты!.. на самом деле жила в Инзеле — самом богатом и аристократическом районе Штефанбурга, на небольшом острове, который соединялся с нашим берегом, с Нидером, широким старинным мостом, а с другим берегом, с частью города под названием Хох — висячим железным мостом, по которому, кажется, не могли ездить кареты. Можно было идти только пешком. Если кому-нибудь, живущему в Хохе, надо было съездить на Инзель, ему приходилось сначала по одному из трех больших мостов переехать на Нидер, потом доехать до левого — если смотреть с берега на реку — до левого края Эспланады, и вот там по единственному проезжему мосту въехать на этот заповедный остров.
В свое время остров был и в самом деле заповедный. От того времени сохранились две дубовые, обшитые медью будки у начала моста на нашей стороне и у его конца уже на самом острове. У будок стояли гвардейцы в одежде восемнадцатого века. Это были отставные солдаты с большими декоративными алебардами на руках, но зато с самыми настоящими медалями на груди. Это была выгодная и почетная должность. Туда назначали особо отличившихся ветеранов. Стражников было довольно много, потому что караул у этих будок менялся каждые три часа. Плюс резерв, плюс разводящие. То есть самое маленькое сотня вот таких ветеранских пенсий. Старики были загляденье — высокие, с огромными седыми усищами. Посеребренные наколенники и налокотники сияли. На касках дрожали цветные перья. Но глаза были добрые.
Однако на Инзель никто просто так не ездил. Говорили, что в каждой из этих будок есть электрическая кнопка, а раньше был колокол. И в случае чего ветераны-сторожа могли вызвать уже совершенно настоящую, не декоративную, а крепкую и суровую полицейскую охрану. Так что в Инзель ездили только хозяева особняков и роскошных квартир — там было несколько современных больших домов — и их гости.
Проезжая мимо первого стражника, я крикнула: «Мое почтение! Адальберта-Станислава Тальницки унд фон Мерзебург!» Он кивнул мне и отдал честь. Второй, очевидно, увидев, как мне отдает честь первый, тоже пристукнул алебардой и отдал мне честь без всяких вопросов. Мы въехали в прекрасную тенистую аллею, мощенную большими, аккуратно пригнанными одна к одной плитами, так что наша коляска катилась, почти совсем не подпрыгивая на стыках.
XIII
Аллея скоро закончилась небольшой треугольной площадью, от которой — как бы в длину острова — шли четыре улицы. Я заглянула в бумажку с адресом. Адрес был такой: улица IV — римскими цифрами, дробь улица 15 — арабскими. Как интересно! Значит, в Инзеле улицы никак не назывались, а нумеровались вот так — вдоль и поперек. Папа рассказывал, что так устроены улицы в Нью-Йорке. Ах, как я хотела съездить в Нью-Йорк! Вернее, сплавать. Правда, после позапрошлогоднего происшествия с «Титаником» расхотела и сейчас ни за какие коврижки бы туда не поплыла. Хотя люди плавали все равно. На огромных пароходах, туда-сюда. А были еще храбрецы, которые плавали из другого конца Америки в Японию, из Сан-Франциско через Гонолулу в Иокогаму, то есть вообще через Тихий океан.
Люди вообще так устроены. Как муравьи. Их топят, а они все равно плывут.
Вот так, чередуя печальные мысли о неисправимо глупом роде людском с красиво звучащими словами вроде «Гонолулу» и «Иокогама», я ехала вдоль длинной улицы, собственно, тоже аллеи, где за чугунными коваными воротами виднелись невообразимой красоты дома. Даже слишком невообразимой красоты, сказала бы я. Очень много там было колонн, скульптур на мраморных фризах, зеркальных окон и широких мраморных ступеней.
Каждый воображал себя королем на своем небольшом, не больше четверти десятины, кусочке земли. Княжеские и герцогские гербы украшали ворота, а иногда и над воротами такой вот кованый герб держали в руках два бронзовых воина. Я бы на месте хозяев побоялась каждый день проезжать под этим гербом, потому что уж больно далеко были вытянуты руки этих древнеримского вида молодцов. А ну как обломятся? Хорошо еще, если карета будет закрыта. А если коляска? Таким гербом по башке — и конец древнему княжескому роду!
Я засмеялась.
Извозчик обернулся. «Кстати, — сказала я, — наш адрес четыре дробь пятнадцать. Четвертая римская дробь пятнадцатая арабская, так сказать… Мы правильно едем?» — «Я первый раз на Инзеле, — сказал извозчик. — Ничего. Найдем. Сейчас полицию встретим и найдем».
Но никакой полиции, вообще никого встречного не было. Странно. Как будто мы ехали по какому-то спящему или мертвому городу. Хотя, по всему видать, люди здесь жили. За какими-то воротами кучер распрягал легкую двухколесную коляску. За другими воротами гувернантка бегала с ребенком по лужайке и громко учила его французскому, прямо как госпожа Антонеску. Мне даже на миг показалось, что это она. Но нет, конечно, не она. Это была какая-то совсем молодая девица. Наконец я увидела табличку
