Последняя аристократка - Лариса Шкатула

— Кто из мужчин забудет свою первую женщину? — уголками рта улыбнулся он.

— Я очень постарела?

— Ты расцвела красотой зрелой женщины, которая привлекает мужчины вернее, чем юношеская прелесть. Но что с тобой случилось?

— На самом деле ничего. Я притворялась больной, чтобы он пригласил тебя, — призналась она. — Ты в заключении в лагере, а я — заключена в этом доме. Мой коротышка-поклонник запер меня в своей меховой тюрьме! — она с ненавистью пнула дорогущее меховое одеяло. — И теперь ни за что никуда не отпустит! Я так и умру здесь!

Она заплакала. Но тут же постаралась взять себя в руки и продолжала.

— Я увидела тебя в толпе заключенных и поняла, что ты — моя единственная надежда. Сколько тебе дали?

— Восемь лет. Статья пятьдесят восьмая.

Юлия махнула рукой.

— Я знаю, все порядочные люди тут по пятьдесят восьмой. А политических — сколько бы им не дали — на свободу не выпускают, так что и не надейся. Вот увидишь, как только кончится твой срок, тебе сразу ещё добавят за что-нибудь. Они нарочно так делают, мне мой тюремщик все рассказывает. Придумай что-нибудь, чтобы мы могли видеться, потому что сейчас нам нельзя долго говорить, я его знаю, — она пренебрежительно кивнула в сторону двери, — он больше пяти минут не выдержит, ворвется. Так что, пока иди.

Она так же бессильно откинулась на покрывало и застыла в прежней позе. Ян пошел к двери и действительно столкнулся нос к носу с Аполлоном, который эту самую дверь уже открывал.

— Ну, что? — жадно выдохнул он.

— Тяжелая форма депрессии. Если не лечить, будет прогрессировать. Нарушение сна, отсутствие аппетита…

— Так и есть, она вообще от пищи отказывается! — выкрикнул Аполлон. — А среди ночи, когда бы я не проснулся, лежит с открытыми глазами и смотрит в потолок… Доктор, её можно вылечить?

— Можно, — сказал Ян. — Правда, это дело не одного дня. К тому же потребуются кое-какие лекарства, которые трудно достать, а также, по возможности, такой докторский саквояжик…

— Знаю, знаю, — замахал руками Аполлон. И добавил уже другим тоном. Ты мне её, парень, только вылечи, слышишь? Я все для тебя сделаю! Я здесь все могу, сам поймешь. Для начала на хозработы тебя переведу… Если ты и правда такой врач, как о тебе говорят, ты и на Соловках не пропадешь… Но это все потом. Сейчас для тебя главное Юлию на ноги поднять. Садись вот за этот стол, бери бумагу, ручку и пиши, какие лекарства тебе для этого нужны.

Глава девятнадцатая

Тяжелее всех смерть Федора перенес его родной сын Сева. Пока отец лежал в гробу, он ни на минуту не хотел отойти от него — мальчику казалось, что отцу очень одиноко и он просто не знает, как его здесь любят. Он на что-то обиделся и не хочет вставать, а лежит с закрытыми глазами и сердится на своих домашних.

— Папа, папочка, — пытался окликнуть его Сева, но тот не отвечал.

В конце концов к вечеру он заснул прямо на табуретке подле гроба, и Борис отнес его в кровать.

Зрелище горюющего сына стало для Катерины страшным испытанием. Однажды она даже сорвалась и стала говорить Севе, что это она, его мать, во всем виновата. Наташа, которая теперь ни на шаг от подруги не отходила, увела её в другую комнату и попросту усыпила, защитив сном, как коконом, её измученный мозг

Воздействие Наташи оказалось таким сильным, что на другой день подругу еле разбудили.

Павел смерть отчима переносил спокойнее своих родных. Ему отчего-то было жалко не мать, а Севку, который остался без отца, такой ещё маленький, и как бы мать их строго ни воспитывала, ребенку все равно нужна мужская рука.

Скорей всего, Пашка повторял чьи-то высказывания, но он этого не замечал и слегка гордился тем, что в его голову приходят такие взрослые мысли.

Федор заменил ему отца, которого он помнил довольно смутно. Заменить-то заменил, а вот к сердцу мальчика путь так и не нашел. По Головину он вроде скорбел, но в глубине души считал, что Федор Арсентьевич мать недооценивал и как бы снисходил к ней, чего она не замечала, а её старший сын чувствовал почти болезненно.

На похоронах Катерина упала в обморок, и Сева, обо всем забыв, кинулся к упавшей матери: испугался, что она может последовать за отцом в эту страшную, холодную, засыпаемую снегом яму.

Но и после похорон Катерина ходила, как потерянная, в глазах её появился какой-то лихорадочный блеск, так что её сыновья, Наташа с Борисом и даже Оля, словно сговорившись, старались теперь не оставлять её одну.

Исцелить подругу окончательно у Наташи никак не получалось, видимо, не хватало обычных медицинских знаний и навыков — она всерьез не пользовалась своим даром уже много лет.

В конце концов пришлось пригласить к Кате профессора Подорожанского, который нашел у неё сильнейшее нервное потрясение и стал лечить привычными методами, попеняв Наташе, что своим непрофессионализмом она просто может загнать болезнь внутрь.

— Я хорошо знаю нашего общего знакомого и вашего родственника Яна, — говорил он. — Много лет мы работали вместе, я наблюдал, как развивается его талант, но могу без хвастовства сказать: бывали случаи, когда к процессу излечения проходилось подключаться и мне.

Он тяжело вздохнул и посетовал:

— Все собирался заняться изучением вашего феномена, да как-то руки не доходили. Теперь Яна в северные края угнали, когда ещё свидимся? С внучкой нас разлучили. Вы не слышали, как они там? Два письма от Танюшки получили, и уже больше месяца — никаких известий.

— Знаете, Алексей Алексеевич, — доверительно сообщила ему Наташа. — Я ведь в командировку в те края собираюсь. Если дадите мне адресок, навещу ваших Танюшку и Варвару, а на обратном пути привезу от них весточку.

— Конечно, конечно, — обрадовался Подорожанский, не вникая, какая командировка может быть у цирковой артистки в те края, — а то моя Шурочка совсем извелась от беспокойства.

Так без особых объяснений Наташа получила адрес Знахаря или сельского врача Петра Алексеева, у которого, судя по всему, жили дочь и жена Яна Поплавского. И, если верить Наташиному ясновидению, им сейчас угрожала самая реальная опасность.

На прощание Подорожанский заметил, что неплохо бы Катерине Остаповне поменять обстановку, хотя бы отправиться на лечение куда-нибудь в теплые края, так что теперь уже Наташа стала торопить мужа, чтобы он поскорее оформил документы на перевод в Туркмению, куда она собиралась взять с собой и Катерину с сыновьями. Предварительный разговор о том у них состоялся, и подруга в ответ на её предложение ответила коротко:

— Мне все равно.

Борис наконец оформил документы на перевод в Туркмению, и они вместе с Катериной и её сыновьями стали готовиться к отъезду, никого о том не оповещая. Даже то, что Катерина уволилась из наркомата, его сотрудниками воспринялось вполне естественно — Головина стала болеть, потому решила найти себе работу попроще.