Последняя аристократка - Лариса Шкатула

Спать больше не хотелось. Было пять часов утра, рассвет ещё и не начинался; она уткнулась лбом в затянутое инеем оконное стекло кухни и задумалась. Кажется, семейство Яна Поплавского оказалось не в лучшей ситуации. Он хотел уберечь их от преследований НКВД, а бедные его женщины попали в другой переплет, ничуть не менее опасный…

"Ян! — чуть не закричала она в темноту. — Ян! Что же мне делать?! С твоей семьей плохо, а я не знаю, как им помочь…"

И вдруг услышала издалека — или ей показалось? — как мужской голос, она даже не поняла, чей, сказал: "Попробуй сделать что-нибудь. Кроме тебя этого никто не сумеет".

Наташе хотелось зароптать: почему вдруг на неё так много свалилось? Она только завела свою семью, у неё только начался медовый месяц, у Кати такие проблемы, а теперь ещё и ЭТО. И устыдилась. Неужели Ян стал бы раздумывать, что да как, если бы семья Наташи попала в беду?!

И представила себе, что сказала бы ей Любава: "Ты и так слишком долго спала, вместо того чтобы жить полнокровной жизнью!" Ей показалось или в голове у неё действительно кто-то хмыкнул, вроде: "Взялась за ум!"

Но думать о помощи попавшей в беду семье Поплавских — это одно, а вот действенная помощь — совсем другое. Наверное, все-таки для начала надо разобраться со своими проблемами.

Тихо отворилась дверь на кухню, и вошла Катерина. Несмотря на перенесенные волнения, выглядела она хорошо, только некая затравленность плескалась в глазах.

— Поспала хоть немножко? — спросила её Наташа.

— Спала, как младенец, даже странно, — с расстановкой проговорила Катя. — Никто из убиенных во сне не являлся и пальцем не грозил…

Наташа понимала, что Катерина сама себя растравляет, будто хочет наказать за то, что не испытывает ужаса перед содеянным. Ей кажется это ненормальным, она подозревает в себе не женщину, а чудовище, и от таких размышлений находится на грани психического срыва. Потому Наташа её просто спросила:

— У тебя был выбор?

— Они не оставили мне выбора, — мрачно отозвалась та, и Наташа подумала, что если она не убедит Катю посмотреть на случившееся другими глазами, подруга до конца жизни будет себя изводить и окончательно лишится покоя.

— Ты согласна поехать с нами в Туркмению? — спросила она, чтобы хоть ненадолго увести мысли Катерины от её несчастья.

— Вначале я должна похоронить мужа, — напряженно ответила та и вдруг разрыдалась. — Что я скажу Севке? Что собственными руками лишила его отца?

— Ты скажешь, что его отец погиб от руки врага, который пробрался в ваш дом под видом близкого человека, — суровей, чем хотелось бы, сказала Наташа. — Я не хотела тебе говорить, но несколько раз нечаянно подслушала его мысли. Он постоянно думал о том, как ему выслужиться перед органами, и, видимо, он спокойно препроводил бы тебя в лагерь на веки вечные, ничуть не угрызаясь сомнениями насчет этичности своего поступка…

— Но ты мне ничего не говорила!

— Не говорила, — согласилась Наташа. — Считала себя не вправе вмешиваться в твою жизнь, но она, как видишь, сама расставила все по местам… Только об одном тебя прошу: похорони Федора и вместе с ним свое самоедство. Я бы не хотела видеть, как ты угасаешь на глазах из-за гибели человека, который такой жертвы недостоин… Прости, что я так о мертвом, но тебе ещё предстоит поднять на ноги двоих сыновей и обеспечить им нормальное будущее. Я не говорю, забудь, я говорю: прости себе этот нечаянный грех, который ты совершила ради меня, ради моей семьи и, кто знает, может ради себя самой, как ни страшно это звучит!.. А когда ты немного успокоишься, я обращусь к тебе с просьбой, о которой не будет знать никто, кроме тебя.

Катерина вздохнула, помолчала и сказала:

— Ты можешь говорить теперь же. Я готова тебя выслушать.

— Ну, раз ты хочешь сейчас, — вроде неохотно согласилась Наташа. На самом деле, подключая Катерину к активным действиям, она была уверена, что за заботами острота случившегося понемногу сойдет на нет.

Глава восемнадцатая

Тело у Юлии было царственным. Белым, гладким. Аполлон не уставал им любоваться. Через знакомых охотников он достал двадцать шкурок чернобурой лисы, а женщины в мастерских сшили из них покрывало, в которое он любил закутывать Юлию, будто ребенка. А потом медленно разворачивать драгоценный сверток, целуя каждый кусочек появляющейся на свет плоти.

Прежде он никогда не думал о детях, а теперь вдруг все чаще стал представлять, что Юлия родит ему дочку, такую же красивую, как сама. И Аполлон станет и её наряжать, как королеву. И сделает для любимой женщины все, что она захочет. Жаль только, что она не хотела даже слушать о каких-то там детях!

Сначала он караулил Юлию, как евнух обитательниц гарема. Без его ведома она не могла сделать и шагу. В случаях, когда ему надо было ненадолго уехать, он оставлял подле неё охранников с самыми суровыми наказами. Так что и те стерегли хозяйскую женщину пуще глаза.

Но за три года, которые Юлия прожила с ним, Аполлон ни разу не смог уличить её ни в чем предосудительном. Она была ему верной женой. Даже если бы она глянула в сторону какого-нибудь мужчины, ему бы тотчас донесли. Но Юлия не глядела. И почти всегда сидела дома. Как и положено верной жене. Пусть и гражданской.

Странно, но Аполлон никогда не заговаривал с возлюбленной о том, чтобы узаконить их отношения. Наверное, боялся, что Юлия расхохочется ему в лицо. Или скажет что-нибудь уничижительное. Грубое. То, что развеет в его глазах её светлый образ. Вот если бы она сама заговорила об этом… Но Юлия молчала.

Между тем, втайне от своего ревнивого майора она собиралась опять встретиться с Арнольдом и предложить ему завершить прежде обговоренную сделку, главной ставкой в которой была его любимая скрипачка. Юлия догадывалась, что ради неё бравый старлей пойдет на многое.

Сегодня она заставила кухарку налепить любимых Аполлоном пельменей с осетриной и, пока та готовила обед, пошла к конторе мужа, якобы для того, чтобы позвать его домой к праздничному столу. Она вспомнила, что не отмечала с Аполлоном пусть не круглой, но даты — тринадцать лет со дня их встречи.

Теперь она шла и молила Пресвятую Богородицу, чтобы первым из конторы вышел Аренский и она успела бы поговорить с ним о своих делах.

Кажется, Богородица опять её услышала, потому что первым из дверей конторы вышел тот, кого она ждала. Теперь, на виду у всех, она могла спокойно постоять, делая вид, что говорит о каких-нибудь пустяках, но без лишнего кокетства, обычно, как говорят с другом мужа. И не пытаются при этом с ним флиртовать.

— Арчи, ты думал о моем предложении? — спросила Юлия, и сердце её почему-то тревожно забилось; а что если она все придумала и он вовсе не настолько привязан к своей Джульетте? Что если работа, карьера для него важнее, чем все скрипачки Союза вместе взятые. Тогда он преспокойно расскажет Аполлону о её просьбе и будет выглядеть в глазах последнего героем, а Юлия? Простит ли её Ковалев или отправит назад в зону? Об участи Яна в таком случае страшно даже думать!