Прелюдия к большевизму - Александр Фёдорович Керенский

В то же время генерал Верховский, уже военный министр, попросил меня и почти настоял на получении разрешения направить целую военную экспедицию в Ставку и послал Алексееву следующую телеграмму:

«Сегодня я выступаю в Ставку с большим вооруженным подразделением, чтобы положить конец этой насмешке над здравым смыслом, которая все еще имеет место. Корнилов и другие (чьи имена следуют) должны быть немедленно арестованы; такова цель моей поездки, которую я считаю совершенно безотлагательной».

Излишнюю нервозность и агрессивность тона Верховского, вероятно, можно отчасти объяснить переговорами, состоявшимися 24 августа в Ставке, а также телеграммой за № 6457, которую он получил 27 августа от генерала Корнилова. Вот она: «В настоящий угрожающий момент во избежание гражданской войны и чтобы не допустить кровопролития на улицах Москвы, я приказываю вам подчиниться мне и отныне выполнять мои приказы».

В ответ на повторяющиеся запросы Верховского, а также запросы полковника Короткова я присоединялся к их «готовности», но призывал не выступать без моего разрешения. И лишь с великими усилиями, используя все мое влияние и упорство, я сумел избежать возможных осложнений в Ставке. Разумеется, в показаниях генерала Алексеева все это усилия добровольцев прорваться в Ставку преобразовались в некую «злую волю», которая хотела любой ценой «бросить войска на Могилев». Нетрудно догадаться, где генерал Алексеев искал источник этой «злой воли»! Ну, это не важно. Как бы то ни было, генерал Алексеев выполнил задачу разобраться с делами в Ставке, которая была ему доверена. Затянувшееся сотрудничество было невозможно для нас обоих. Алексеев предложил свою отставку, которую я принял без возражений.

Тем временем я не могу не вспомнить, что генерала Корнилова постоянно охраняли все время, что он находился в Быховской тюрьме, не только солдаты, но и его личный эскорт текинцев — тех самых, вооруженных автоматами, с которыми он пришел ко мне в Зимний дворец. Такая двойная охрана была назначена председателем следственной комиссии не только для того, чтобы воспрепятствовать побегу Корнилова, но также и для того, чтобы помешать солдатам предать его суду Линча. Я хорошо помню, как меня злобно атаковала за это пресса левых и как будущий сообщник дикого линчевания Н. Н. Духонина генерал Бонч-Бруевич появился передо мной во главе депутации от местных Советов с требованием «убрать текинцев из Быхова», поскольку революционный гарнизон не доверяет им, и также потребовал усилить охрану Корнилова. Я возмутился таким поведением со стороны генерала русской армии, который в прошлом был одним из наиболее преданных слуг царизма, и хотел убрать его из Ставки. И в то же время я вспоминаю, как честный Духонин ходатайствовал за него. Такова судьба!]

Параграф 29

Председатель. У меня больше нет общих вопросов. Может, какие-нибудь вопросы есть у моих коллег?

Колоколов. У меня есть вопросы.

Керенский. Я хотел бы снабдить мои показания общими выводами. Я думаю, для следственной комиссии окажется очень сложным и, вероятно, невозможным установить фактический ход событий и самих людей, которые принимали участие в организации движения Корнилова. Это на самом деле отчасти вина администрации и нашего правительства, что из-за отсутствия департамента расследований мы не можем обеспечить вас такими материалами, которые мог бы предоставить вам старый режим. Мы не можем представить их. Но лично я нисколько не сомневаюсь, что за спиной Корнилова стояла весьма определенная группа людей, не только объединенных подготовкой спланированного заговора, но и обладавших также большими финансовыми средствами и положением, позволявшим им забирать суммы денег из банков. Я ничуть в этом не сомневаюсь.

[Знаменитое письмо генерала Алексеева к Милюкову от 12 сентября, которое было опубликовано 12 декабря 1917 года в газете «Известия» Центрального исполнительного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов № 249, преобразовало это субъективное мое убеждение, которое никого не связывало, в очевидный факт, который никто не сможет отрицать. Главная цель письма генерала Алексеева состояла в том, чтобы привлечь внимание «честной прессы» к ужасному положению «явных участников заговора», которые были арестованы в связи с делом Корнилова и которых «невидимые участники заговора», «хозяева судьбы» и «кукловоды следствия» хотели отдать на суд самому примитивному из всех трибуналов — революционному трибуналу, который неизбежно вынес бы смертный приговор. Цель таких злонамеренных действий со стороны «хозяев судьбы» генерал объясняет очень просто: «Преступление Корнилова не было тайной для членов правительства. Вопрос обсуждался с Савинковым и Филоненко и через них — с Керенским. Только примитивный революционный военный суд мог замять участие этих людей в предварительных переговорах и соглашениях. Савинкову уже пришлось признаться об этом в прессе… Участие Керенского неоспоримо».

Прежде всего, генерал Алексеев должен был начать не простым утверждением, но доказательством этого самого «через них с Керенским», поскольку до настоящего момента никто в мире, кроме генерала Алексеева, ничего не знает об этом «через». Во-вторых, ни до ни после 12 сентября Савинков не «признавался» в прессе, что он виновен в заговоре, но просто ссылался на эти фактические переговоры и соглашения, которые нарушил Корнилов и которые не имеют никакого отношения к движению Корнилова. На каком основании генерал Алексеев строит свое предположение о моем «неоспоримом» участии? На передвижении 3-го кавалерийского корпуса, возглавляемого Крымовым; на телеграмме Корнилова за № 6394, посланной Савинкову в ночь на 27 августа в 2:30 утра, о введении смертной казни в Петрограде; и наконец, на телеграмме Лукомского за № 6406, в которой говорится о предложении, сделанном «от моего имени» генералу Корнилову Савинковым и Львовым. Вот и все. Для любого, кто ознакомился бы с этими моими показаниями и с моими объяснениями того же, думаю, должно быть ясно, что совершенно невозможно доказать этими свидетельствами мое участие в заговоре, если только кто-то не пожелает намеренно ложно истолковать факты. Генерал Алексеев не мог игнорировать ни рассказ о корпусе Крымова, ни подлинное значение телеграммы Лукомского и, наконец, истинные причины вызова войск в распоряжение Временного правительства, поскольку все документы, требуемые для установления правды, были ему доступны, так как он являлся начальником штаба Верховного главнокомандующего. В любом случае в начале сентября, когда он разрабатывал свое конфиденциальное разоблачение, у него была возможность получить любое объяснение, которое могло ему потребоваться, и от председателя следственной комиссии, и от меня лично.

Как он говорит, «невидимые участники желали уничтожить очевидных», которых те, кто все знал, обязаны были спасти. Кто они? Вот как об этом пишет Алексеев:

«Дело Корнилова не было актом горстки авантюристов; оно поддерживалось сочувствием и помощью больших кругов среди наших интеллектуалов… Вы, Павел Николаевич (Милюков), знаете до некоторой степени, что определенные круги нашей публики не только