Время спать - Дэвид Бэддиэл

Мы играем минут двадцать, в лучах восходящего солнца — совершенная гармония соединяет кошку, человека и дохлую крысу. Но вдруг Иезавель, внезапно охладевшая к болтающемуся на ленточке трупу, уходит, а я начинаю обматывать крысу ленточкой, чтобы потом эта мумия обрела покой в нашем мусорном ведре; и тут я застываю, мое внимание приковывает то, что Иезавель запрыгивает на кровать. Она принимается мягко переминаться с одной лапы на другую и при этом мурлыкать. Господи, мурлыкать. Затем она ложится, сворачиваясь в клубочек и загибая хвост, чтобы клубочек получился идеальный, и мгновенно засыпает.

Я гляжу на полуразодранную крысу. Подхожу к столу, открываю второй ящик снизу, где хранятся баночки со снотворным, и осторожно кладу ее в самый центр — это мой алтарь бессознательному.

22

Кабинет УЗИ гинекологического отделения Королевской больницы находится на пятом этаже, и добраться до него можно только на лифте. Мы с Диной прислоняемся к серой стенке лифта, который с грохотом ползет вверх; по пути сюда между нами чувствовалось напряжение, мы подолгу молчали, а если и разговаривали, то не касались непосредственной цели нашей поездки.

— Надо будет пройти через родильное отделение? — спрашиваю я.

— Она так сказала, — отвечает Дина, не глядя на меня.

У нее выражение лица, которое я видел, когда мы ждали механика из «Зеленого флага» на Вестбурн-парк-роуд. Лифт останавливается на втором этаже, это отделение психиатрии. Массивные металлические двери открываются, и вместе с большой группой практикантов заходит доктор Прандарджарбаш.

— Здравствуйте, — неуверенно говорит он, заметив меня и слегка вздрогнув.

— Я Габриель Джейкоби. Несколько месяцев назад я приводил к вам своего соседа, у него был каннабинольный психоз.

— Да-да, конечно, — говорит он. — Помните, Стив, я вам рассказывал про пациента с подозрением на шизофрению…

Стив, худощавый двадцатитрехлетний блондин в белом халате, с готовностью кивает, хотя глаза выдают его замешательство. Лифт отъезжает.

— Как у него дела? — интересуется доктор Прандарджарбаш.

Я пожимаю плечами.

— Сложно сказать.

Он кивает в ответ. В его глазах зажигается огонек подозрения, и он спрашивает, тыча в меня указательным пальцем:

— Подождите-ка, это же вы поучаствовали в драке в Роял Парк.

Стив смотрит на меня с интересом, возможно даже, не без уважения.

— Да, — признаюсь я, в моем голосе, как ни печально, чувствуется гордость за эту драку. — Но не бойтесь, я не собираюсь разносить эту больницу.

Он пытливо смотрит на меня, словно хочет внимательно выслушать.

— Глупость получилась, — объясняю я. — Столько всего тогда навалилось. Ник заставил меня отвезти его в больницу…

— Ник — это ваш сосед?

— Да. И он не захотел ложиться на лечение по доброй воле, вот я и вышел немного из себя. Доктор пытался меня успокоить, а я резковато с ним обошелся, а следующее, что я помню, — это когда на меня навалились дежурные.

— И чем все закончилось?

— Меня обвинили в нападении на врача.

Лифт остановился на четвертом этаже. Молодой араб в солнцезащитных очках помогает выбраться своему подопечному — бородатому старичку в кресле-каталке.

— Ну, — говорит доктор Прандарджарбаш, наклоняясь вперед и нажимая на кнопку «11», — насколько я помню, ваш визит сюда тоже не обошелся без происшествий.

— Да уж…

— Это была не его вина, — вступается за меня Дина; я думал, что ей сейчас не до того и она даже не слушает. — Что здесь, что там.

Доктор Прандарджарбаш с отвлеченным любопытством изучает ее задумчивое лицо. Лифт останавливается на пятом этаже. Мы уже выходим, когда он говорит, не переставая глядеть на свои длинные, возможно, даже с маникюром, ногти:

— Да, на буйного вы, пожалуй, не похожи. Я замолвлю за вас словечко — может, и удастся снять обвинение.

— Спасибо, — говорю я.

Пытаюсь поймать его взгляд, чтобы показать, что я действительно благодарен, но это сложно сделать на ходу, и двери уже закрываются. Я только успеваю заметить, что они со Стивом обсуждают уже что-то другое, оживленно жестикулируя.

— А Габриель — это ваш…

— Друг, — уточняю я.

При этом чувствую всю абсурдность этого определения, ведь я с Диной вытворял такое, что настоящий друг никогда бы себе не позволил. Доктор Левин — человек с обнадеживающим голосом, редкими зубами и цыганской копной седых волос — кивает головой и явно небрежным почерком записывает что-то в свой блокнот.

— Это мой постоянный партнер. Мы вместе около трех месяцев, — объясняет Дина.

— Ясно… — говорит он, не переставая писать.

Окна в кабинете закрыты шторами только наполовину, так что видны висящие в воздухе пылинки. Он отрывается от блокнота и спрашивает у меня:

— А вы на что-нибудь жаловались? Гнойники, боль при мочеиспускании, импотенция, неспецифический уретрит?

Да как вы смеете такое спрашивать?

— Нет.

— Некоторые опасные для матки бактерии могут переноситься мужчинами, и они даже не будут ни о чем подозревать…

— И… — говорю я.

У этого доктора Левина есть привычка обрывать предложение, будто вывод слишком очевиден, чтобы его озвучивать.

— Ах да! Наверное, будет лучше, если вы тоже проверитесь. Обследование проведем в клинике Мальборо. Это на восьмом этаже.

— А… — пытаюсь сформулировать я мысль, пока доктор что-то пишет на новом листе бумаги, — это происходит с помощью таких штук, которые похожи на маленькие зонтики?

— Нет, Габриель, маленькие зонтики — это когда тебе коктейль в баре приносят, — шутит Дина.

Спасибо за шутку, но я знаю, о каких зонтиках я спрашиваю. Эти зонтики не в коктейли засовывают.

— Да просто мазок возьмут, — отвечает он, протягивая мне лист бумаги. — Позвоните им и…

— Записаться на прием? — подсказываю я.

— Да.

Меня такая перспектива не очень радует. Однажды я проходил осмотр в кожно-венерологическом диспансере, это было несколько лет назад. Тогда я думал — причин на то было много, и о некоторых вы можете сами догадаться, — что у меня проблемы с предстательной железой. В тот раз мне тоже сказали, что возьмут мазок; это была сама страшная боль в моей жизни. А человека, который управлял тем «маленьким зонтиком», звали Эдвин. Я ни на что не намекаю. Просто его звали Эдвин. И все.

Но Дина глядит на меня так, что я понимаю: проверка еще не кончилась. По-моему, какая-то часть Дины радуется, что и моему половому органу придется помучиться. Я складываю лист вчетверо и кладу в карман.

— Напомните мне, — просит доктор Дину, переключая внимание на нее, — вы испытываете эти боли периодически в течение вот уже двух лет?

— Двух с половиной.

— Именно тогда у вас было воспаление в тазовой области…

— Да.

— Вам прописывали доксициклин?

Дина вздыхает.

— Да. Целых три раза. Но он так по-настоящему и не помог, и…

Она умолкает, но не оттого, что вывод очевиден, а потому, что не хочет говорить о том, что она, возможно, бесплодна.

— А когда вновь начались боли?

— Месяца два назад.

Он еще что-то отмечает в блокноте и убирает ручку.

— Что ж, давайте приступим. Проходите туда и переодевайтесь, а я пока все подготовлю.

Дина кивает и тянется к сумке, но она лежит с другой стороны, около меня. Я поднимаю сумку, отмечая столь несвойственную ей рассеянность — наверное, это все стресс. Мы встречаемся взглядами, и я изо всех сил пытаюсь освободить свой взгляд от всего, кроме любви. Защитные створки в ее глазах чуть приоткрываются на мгновение, и я успеваю заметить в них нечто не совсем мне понятное — разбитую надежду на что-то, страстное желание чего-то, от чего пришлось отказаться; она встает и уходит в смежную комнату.

Когда мы остаемся с доктором Левином наедине, возникает не просто ощущение легкой неловкости, я даже немного напрягаюсь; от осознания того, что в кабинете сидят двое только что познакомившихся мужчин и один из них уже знает, страдал ли другой неспецифическим уретритом, легче не становится. Я бесцельно смотрю по сторонам. Какое-то время он делает то же самое, а потом вдруг вспоминает, зачем он здесь, и отходит к кушетке в углу. Мурлыкая что-то себе под нос, он нажимает на какие-то кнопки стоящего рядом с кушеткой аппарата.

— Доктор Левин? — отвлекаю его я.

— Да?

— А в клинике Мальборо нет никого по имени Эдвин?

Он задумчиво хмурит брови.

— Эдвин? Хм. Эдвин. Эдвин, Эдвин, Эдвин…

Появившаяся из-за двери Дина в длинной белой рубахе одаривает нас несколько смущенной улыбкой.

— Переоделись? Давайте забирайтесь на кушетку! — командует он.

Несколько рассеянная бойкость доктора Левина что-то мне напоминает. Точно: медосмотры в начальной школе. Сначала врачи быстро прослушивали меня стетоскопом, а потом именно таким тоном говорили: «Ну а теперь приспусти штаны!» — и зачем-то просили кашлянуть. Наверное, людям, каждый день сталкивающимся с десакрализацией сокровенного, приходится разговаривать таким тоном — это своего рода самозащита.