Вор из шкатулки архимага (СИ) - Орлан Нари

— Да.

Когда Деян меня похищал, я была уставшая, сонная, вырывалась из последних сил и отчаянно мычала в руку, что зажимала рот. Да, я видела искрящийся круг и слышала фразу на непонятном языке. Но остальное расплывалось во мраке страха.

— И откуда у тебя сила?

— Если у вас, милорд, хватит ума не идти войной на горных жителей, которых вы ни разу воочию не видели, то, возможно, вы сами узнаете, откуда сила, когда заглянете к ним с мирными побуждениями. Они терпеливые ребята, но злить их ни в коем случае нельзя.

— Я тебя перемещу, — шагнул Деян ко мне, когда я начала поднимать чашу.

— Кринтару хотите все-таки забрать? Ну уж нет. Я ее разобью, когда вернусь домой.

В ответ Деян дернул уголком губ и отступил к источнику. Чаша легко помещалась в руку и держать вверх дном просто, как вкручивать лампочку. Я с подозрением провела Деяна взглядом — герцог открыл портал и пожелал хорошего пути.

Неужели я его настолько испугала, что он с легкостью отдал мощный артефакт, лишь бы от меня избавиться? Я едва подавила в себе смех. И продолжила — перед мысленным взором нарисовался родной двор, детская площадка, пышные вишни и стройные тополя. Каждый кустик, клумбы перед домом — все оживало в мельчайших деталях.

Руку пронзила дикая боль, будто она попала в мясорубку. Ее выкручивало, резало, жгло, боль опускалась ниже, по плечу на лопатки, а пошевелиться я не могла. Тысячи ножей терзали спину, прошивали грудь, кромсали сердце — слепящий свет сполз обручем с корсета на юбку, съехал на пол и прежде, чем он бы дотянулся до стены, я закричала:

— Кринтара тикара!

Пол задрожал. Пространство завертелось, точно я очутилась на адской центрифуге. Боль разрывала меня, невидимая сила тянула вверх, пульс медленнее и медленнее стучал в висках. Яркая вспышка ослепила — и рука с Кринтарой упала плетью. Меня сильно качнуло, я потеряла равновесие и чуть не упала. Или упала?

Вспышка утонула во тьме. Вихрь улегся. Я осмотрелась — рядом мрачный силуэт абрикосы, на которую я забиралась в детстве, чуть дальше детская площадка, а за ней родной подъезд. Я мигом понеслась к нему.

Стоп. А снять бокдуш? Держа левой рукой Кринтару, я пощупала правой за ухом — угол платка словно сросся с волосами! Я провела пальцем вдоль края ткани по щеке, нащупала зазор, подковырнула его и потянула платок от себя. Боль прострелила жуткая, будто я отрывала кожу от лица.

Бокдуш присосался, как пиявка! Радует то, что страж с мачете из кустов не выпрыгнул. Зато справа, от угла дома слышались пьяные голоса мужской компании. Лучше бы найти укромное место, где можно перетерпеть боль, пока буду его снимать.

Или вообще, какая разница, в чем я вернусь домой? И так на мне странные вещи: что платье средневековое, что огромные рубаха и штаны. А дома я запрусь в ванной и сдеру бокдуш.

Расскажу, меня похитил извращенец, одел в странные шмотки, и я от него сбежала — Дениска в магический мир не поверит. Дома он или на работе? Я на всех парах поспешила к подъезду и набрала на домофоне номер квартиры. Долгие гудки сжигали терпение. Нырнуть бы в тень и за секунду оказаться на пятом этаже. Но Кринтару не брошу. Ее бы сразу уничтожить, швырнуть с размаху об асфальт. Вот только не нужно ли такой серьезный артефакт уничтожать как-нибудь вроде: бросить в действующий вулкан.

Через минут пять настойчивых звонков в аппарате щелкнуло и послышался сонный детский голос:

— Алё… Кто там?

Родная моя, золотце… Как же скучала я!

— Маришка!

— Да… Сияна? Сияна, ты?

— Я, мое солнышко, это я. Вернулась я.

Радостный писк вонзился гвоздем в мозг — но я собрала все свои силы, чтобы успокоиться и не злиться.

— Я знала, ты вернешься! Знала… — Пауза. — Это мне не снится?

— Нет, малышка. Открывай скорее дверь.

По ступенькам к лифту я буквально взлетела. Секунды, которые спускалась кабина, показались мучительной вечностью. Быстрее бы обнять Маришку и прижать к груди. Но в лифте я застыла, не нажав на кнопку «пять». Зеркало! Перед ним я успевала расчесаться, когда спешила на работу. Теперь оно отражало скиамаску со светлыми волосами. Глаза мои стали лунными: зрачки пропали, белки рассекали два золотых серпа. В копне белых волос переливались блестки. Но главное — голову венчали роскошные рога, похожи больше на бараньи, чем на, допустим, оленьи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

У меня бы сердце остановилось от увиденного, но оно не стучало. Я рассматривала отражение, как невообразимо реалистичную картину. Вот картина зашевелилась, бледная худая рука потрогала рог — крепкий, с мелкими бороздками. Рука опустилась по волосам и забралась под платок снизу. Там гулял прохладный ветерок, лаская обнаженные кости.

Бокдуш лучше не снимать. Неизвестно, что случилось с шаманкой после того, как я ушла. Пути назад нет… Нет? Я не стану человеком? К кому бежать, кого просить о помощи?

Не сейчас — сестренка ждет меня дома. Я нажала на цифру пять, и лифт потащился вверх.

Маришка встретила меня на лестничной клетке. Радость на родном лице сменилась испугом, когда я выплыла из лифта.

— Ты что? Зачем босиком в пижаме выбежала за дверь?

Она не отвечала, ошарашенно рассматривая меня и комкая край футболки с зайчиками. Сморгнув слезы, я поставила Кринтару на пол, кинулась к Маришке — и подхватила на руки. Она сначала взвизгнула, засмеялась, но потом смех вытолкнули терзающие душу всхлипы. Я прижимала ее так крепко, как могла.

— Ты холодная… — пробурчала Маришка, шмыгнув носом.

— На улице холодно. — Я отстранилась, держа с небывалой легкостью сестренку одной рукой, и заглянула в родные голубые глазки. Нет, она не боялась меня, а усмехнулась:

— Классные линзы! Ты украла костюм к Хеллоуину?

— Почему сразу украла?

— Ты же говорила, на костюмы нет денег.

— Да, но это не значит, что нужно воровать. А костюм мне пришлось одолжить, потому что я бы по-другому не вернулась домой.

Я вытерла бледными пальцами дорожки от слез на щечках Маришки, завела ее спутанные волосы за уши. Поцеловать бы в лобик, но под платком пасть мертвеца.

— Дениска дома?

Она покачала головой.

— На работе.

В голубых глазках набирались слезы. Маришка вновь обхватила меня за шею руками и заплакала в плечо.

— Тише, тише. Не плачь много. Не то завтра придется в школу идти с опухшими глазами.

— Ты что? — слезы высохли. Отклонившись, Маришка с возмущением заявила: — Сейчас каникулы!

На пару секунд я оторопела. Меня всего неделю не было, да?

— Сколько меня не было?

— Почти два месяца! Ты не знала? — С таким же выражением лица сестренка возмущалась, когда я забывала купить ей новые краски. Между мирами время искажается? Не дождавшись от меня ответа, сестренка пробормотала: — Я немножко замерзла…

Второпях я занесла Маришку в прихожую и, забрав артефакт, захлопнула за нами дверь. Кринтару поставила на шкаф, возле которого на тумбочке появились незнакомые сувениры. Миниатюрная Эйфелева башня приковала взгляд.

— Кстати, мама вернулась…

— Серьезно?

У Маришки загорелись глаза.

— Да! Утром первого сентября. Она отводила меня в школу.

Радость смешалась с горечью в тошнотворный коктейль, и от него засаднило в горле. А разве кости саднить могут? Чувства — иллюзия? Я старалась не прислушиваться к тишине внутри себя — жутко не слышать ударов сердца и не дышать.

— Где она? — спросила я. Мама всегда чутко спала и вряд ли не проснулась бы от того, что Маришка открыла входную дверь.

— Она позавчера повезла папу лечиться заграницу. Мама сказала, что никогда нас не бросала, а уехала, чтобы заработать денег папе. А нам с тобой ничего не сказала, потому что ты бы не пустила ее, а я — проболталась. Дениска-редиска обо всем знал и молчал. Мама с ним созванивалась. — Сестренка надула щеки, а секундой позже просияла: — Но мама обещала нас больше никогда-никогда не бросать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Здорово.

Как хорошо, что когда прикрываешь платком лицо, можно не выдавливать улыбку. Искренне обрадоваться не получалось. Тень предательства омрачила счастье, к которому я стремилась через миллионы световых лет.