Великое Лихо - 2 - Сергей Волков

Блистал он златым и багряным, и везде, где нога божича юного ступала, расцветала земля, яснилось небо, и люди жить начинали складно да ладно, славя сына Яра и Зимцары.

Прослышал про это Худ-Змей, что в Пекле живет, и карами для душ людским ведает. Пуще всего любил Худ-Змей муки душ людских, и чем больше их в Пекло попадало, тем милее ему было, тем радостнее. Однако все меньше и меньше стали попадать души в Пекло - Светозар умел все мысли людские вызнавать, и плохие, злые да кознявые осветлять, одабривать светом своим живоносным. И люди добрыми становились, а души добрых людей, известное дело, не в Пекло, а к Чурам на небо после смерти попадают.

В тоске и лютой злобе засыхал в Пекле Худ-Змей. И вот задумал он погубить Светозара, погасить свет его яркий. Выполз Худ-Змей из Пекла, залез повыше на ствол Древа Мирового и плюнул слюной своей вниз, на землю. И везде, куда капли слюны попали, выросли травы ядные - белена, дурман, цикута-смертонос, и всякие другие. И оказалось, что если выжать весь ядовитый сок из трав тех, много больше его окажется, нежели в слюне Худ-Змея было.

Пополз змеина по земле, и всюду нюхом своим отыскивал он травы ядные и жевал их, сок высасывая, и вскоре набрался яду и раздулся, точно лягуха, через соломину надутая, Луня вон у нас мальцом забавы такие любил...

Шык снова потянулся за водой - после беготни по Славным Палатам у волхва сушило горло. Луня, не ожидавший такого оборота в рассказе, обижено буркнул:

- Не надувал я лягух никогда, это Вычач все. Что я, лиходей какой, тварь живую губить из баловства?

- Не знаю, не знаю. - прикинулся Шык, потом махнул рукой с улыбкой, пустое, мол, шучу, и продолжил: - Раздулся, значит, Худ-Змей, набрался яду, и снова на Древо Мировое полез, с тем, чтобы Светозара углядев, выплеснуть на него весь яд и залить им свет животвороный.

А Светозар той порой задумал страны полуночные осветить, чтобы не стояла там тьма по полгода, чтобы морозы да холода отступили и люди смогли жить в тех краях. Испросил Светозар дозволения у отца-матушки и отправился в путь-дороженьку.

Мало ли, много ли прошел Светозар, но вот пришел он к горам высоким, что страны полуночные от земли иной отделяют. Притомился Светозар и отдохнуть решил перед тем, как за дело задуманное взяться. Прилег он у подножия горы высокой и задремал на чуть всего. Тут-то и выследил его Худ-Змей, а выследив, окатил тварник светорожденного ядом, коего немало насобирал он внутрь тела своего.

Яд черный волной дымящейся затушил пламя живоносное, смыл красу с облика Светозарова. Закричал от боли божич, и клик его по всей земле прокатился, и плакали люди, слыша его, ибо поняли все, что красота из мира уходит, навсегда, навечно...

Услыхали голос Светозаров и отец его, и матушка. Страшно разгневались они. Зимцара на голос сыновий поспешила, а Яр светлоокий с небес вниз, к земле сырой, ринулся, расправу творить над Худ-Змеем поганым. Испугался Худ-Змей, обернулся вороном черным и помчался над горами, над морями, в Пекло свое поспешая вернуться.

Яр смотрит - стая воронов летит. У всех ветер поет в крыльях, а у одного - воет. Ударил Яр мечом огненным, полетели перья ворониные, пал на земь Худ-Змей, перекинулся туром черным, и по долам, по степям помчался, в Пекло свое поспешая вернуться.

Яр глядит - стадо турово бежит. У всех земля звенит под копытами, а у одного - стонет. Ударил Яр мечом огненным, расселась шкура турова, снова пал на земь Худ-Змей, но не дал ему Яр в этот раз уйти, взмахнул он мечом своим в третий раз и срубил Худ-Змею башку его поганую.

После бросился Яр светлоокий следом за Зимцарой к сыну своему, но увидал лишь жену свою, горько плачушую, да старичка рядом, ликом темного, спиной горбатого.

Спросил Яр у старичка: "А где ж сынок наш, Светозарушка? Не видал ли ты его, дедушка?" Отвечал ему старичок: "Сгинул сынок ваш, пропал на веки вечные. Нет больше Светозара, нет света животворного..."

В печали великой вернулись Яр светлоокий и Зимцара багряновласая на небо и с той поры не могут они глядеть друг на друга, ибо боль и тоска о сыне пропавшем живет в сердцах их, а светом своим, что в Светозара вместе был слит, напоминают они друг дружке о нем.

Вот потому-то и выходит сперва после ночи темной на небо Зимцара, раскидывает свои власы окрест, мир озаряя предвесничьим светом, а после спешит уйти, светлоокому Яру место уступая.

И не знают боги светлые, что не сгинул, не пропал Светозар бесследно. Стал он после яда Худ-Змеева тем самым старичком черноликим, Скрытом назвался, и ушел из земель, людьми населенных, в леса дремучие, скрылся в чащобах непролазных, спрятался в буреломах непроходных, ибо страшен и отвратен показался ему его новый облик, и стыдно стало Светозару на глаза божьи и людские показываться.

Смыл яд красу его, потушил пламя, но не смог он душу потравить, не смог добро из неё выесть. Начал Скрыт, что некогда Светозаром был, людям помогать, но на иной лад. Теперь дарил он тем, что сумеют его желания угадать, дар особый - в чужих умах читать, мысли распозновать, но лишь тем дар этот жаловал Скрыт, кто душой чист был, кто светлые помыслы имел и для благ людских применить его мог...

Шык вдруг горестно вздохнул, замолк опять, и молчал на этот раз долго, глядя куда-то внутрь себя. Все тоже молчали, терпеливо ожидая, когда волхв продолжит свой сказ. Наконец Шык пошевелился, точно очнулся ото сна, провел рукой по бороде и вновь зазвучал его хрипловатый голос:

- Долго, очень долго бродил я по землям рода Выдры, минула зима, потом весна, потом лето, и лишь в начале осени удалось мне выйти к потаенному починку, что и починком-то назвать было нельзя, так, скит одинокий, избушка да сараюшка на краю болота, а кругом чащоба глухая да топи непроходные.

Хозяин местный однако ж меня приветил, накормил, напоил, одарил словом добрым. Я, по дурости неразумной, сбрехнул ему, что по случаю нечаянному попал в дом его, а он все кивал да посмеивался, и невдомек мне, пню дубовому, в тот миг было, что все мысли мои мужичок этот неказистый знает, что сквозь меня он глядит, как сквозь паутину на луну.

Погостевал я у отшельника, что Ошачем звался, а сам все про капище заповедное выведать старался. Но молчал Ошач, усмехался только. Собрался он как-то раз на охоту, сказал, что дня на три уйдет. Обрадовался я, думал, успею за это время капище отыскать, оно ж где-то рядом должно быть, коли Ошач приглядывает за ним, иначе ж несподручно.

Ушел он, а я котомку в руки - и полез в болотины да буреломы. Цельный день лазил, лазил, одежу изодрал, промок, ноги сбил, морду всю исцарапал, а ничего не отыскал. Ночь кое-как перебился на кочке сухой посреди топи хмарной, а поутру снова кружить окрест избушки Ошачевой начал. И снова ничего.