Песнь огня - Розария Мунда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы вернулись к драконам и обнаружили, что у Пэллора из пасти свисала тушка горного зайца. Обычно мы не выпускали драконов из Большого Дворца на охоту – фермерам это никогда не нравилось, – но это не означало, что они не умели охотиться. Пэллор выглядел ужасно довольным собой, и меня захлестнуло облегчение. Я все утро гадал, как же нам добыть еду.
– Ты молодчина.
Он опалил мех и кожу на крошечном тельце, а затем разорвал на куски, кормя по очереди Аэлу, Энни и меня. Мясо получилось идеальной средней прожарки; жадно глотая куски мяса, так, что сок стекал у нее по подбородку, Энни торжественно изрекла:
– Это лучший завтрак, который я когда-либо ела.
Ее глаза потемнели от перелива эмоций. Я с трудом сдержал смех.
– Думаю, в тебе сейчас говорит Аэла.
Лично я жаждал хлеба, но у меня было чувство, что мы не увидим его в ближайшее время.
Когда туман перевалил через наш хребет, мы спустились по западной развилке Старой дороги и вошли в Дальнее Нагорье. Я удивлен, насколько сохранилась тропа даже спустя столетия, и здесь можно было пройти даже зимой. Хотя мы изредка замечали мелькавшие в просветах между деревьями деревеньки и поселения, нам не встречались другие путники. Ложные развилки, встречавшиеся нам на тропе через каждые несколько миль, вели к неглубоким пещерам, углублениям, вырезанным в известняке для укрытия.
– Возможно, это были укрытия контрабандистов? – предположил я.
Энни снова хмыкнула:
– Думаю, у них более древняя история. Папа говорил, их строили, чтобы прятаться от драконов, когда те еще бродили на свободе.
К середине дня ее повязки пропитались кровью и гноем, запятнав тунику на спине, ее била дрожь под мантией, которую я накинул на нее. Хвост Аэлы так сильно поник, что волочился по земле. Дорога расширилась у подножия холма, чей усеянный овцами склон я сразу же узнал. Теперь, когда мы увидели это место, я удивлялся, как не догадался раньше, что мы будем здесь проходить.
Конечно, мы уже достаточно близко, чтобы вступить в старые феодальные владения отца, и эта деревня – Холбинский Холм.
Деревня, где родилась Энни. Деревня, которую мой отец сжег дотла. Но сейчас я мог думать лишь об их кладовых.
– Энни, – сказал я, замедлив шаг. Дым поднимался из труб приземистых домов на вершине холма, вокруг царила манящая послеполуденная тишина. Мы уже несколько часов не видели патрулирующих драконьих всадников. Я представил, как грею онемевшие от холода руки у огня.
Энни, втянув голову в плечи, смотрела на Холбин. Ее уши слегка окрасились в коричневый цвет от остатков чая, который вместе с каплями пота стекал с крашеной головы.
– Нет, – сказала она, как будто точно знала, что я собирался предложить.
– Они могли бы нам помочь.
– Нет, – снова ответила Энни.
От одной мысли о хлебе у меня пересохло во рту.
– Нам даже не надо брать драконов, мы могли бы просто пойти и попросить…
– Ты знаешь, что случилось, когда я в последний раз приезжала домой? – Энни, обернувшись, сердито уставилась на меня. – Меня оплевали. Они ненавидят меня. Так же как все на этом острове, они ненавидят меня. Они не захотят нам помогать.
Услышав, как безапелляционно Энни говорила о том, как к ней относятся, я почувствовал себя так, словно меня огрели хлыстом. Мне нечего было ей сказать. Я чувствовал, как во мне поднимается отчаяние.
– Возможно, я мог бы…
– Ты? – На мгновение умолкнув, она окинула меня гневным взглядом, а затем расхохоталась: – Уверена, что твоя популярность среди простолюдинов Каллиполиса не распространится на Холбинский Холм, Лео.
Мое лицо вспыхнуло, словно мне дали пощечину.
– Пойдем, – сказала она, отворачиваясь.
Ярость придала ей сил, и она ускорила шаг. Не оглядываясь, она уводила нас прочь от Холбина.
* * *
Мы не разговаривали до наступления сумерек. Тропа начала неуклонно подниматься вверх, все чаще нам встречались ступеньки, и хребет, который должен был предстать перед нами завтра, – самый высокий из всех.
– Это там.
Энни вытянула шею, чтобы рассмотреть отвесную стену, уходившую вверх и закрывавшую небо над нами. У ее подножия огромный сугроб укрыл собой деревья на протяжении миль, а Старая дорога исчезла совсем.
– Здесь можно пройти пешком?
В ее вопросе был резон: я помнил, как добирался сюда на драконе вместе с отцом. Но мать и слуги пошли другим путем, через развилку от Аврелианского Пути, которая вела к лестнице, и теперь я просто должен был найти ее.
– Путь есть. Мы поищем его утром.
Мы укрываемся в одной из известняковых пещер у Старой дороги рядом с водопадом талой воды. Дохнув искрами, Пэллор развел костер из сырых дров, а Аэла со стоном погрузилась в ледяной бассейн. Когда наши спины согрелись у костра, мы с Энни стянули сапоги и опустили покрытые волдырями ноги в воду рядом с ней.
По моей просьбе Энни закатывает тунику, чтобы я проверил повязку на ее спине.
– Весь остров тебя не ненавидит, – сказал я ей.
Она сидела ко мне спиной, узелки позвоночника выпирали из яростно покрасневшей кожи. Она покачала головой:
– Я работала во дворце с девушками, это были милые девушки из Чипсайда, так вот они рассказали все, что думают об этой стерве-командующей.
Я набрал в ладони воды, чтобы обмыть ее ожоги.
– Ты не, – городское ругательство прилипло к моему языку, как старая каша, – стерва-командующая.
Она закрыла глаза, и влага начала просачиваться из-под ее закрытых век.
– Это больше не имеет значения.
Я не мог понять почему. Но в ее голосе прозвучало что-то похожее на облегчение.
– Иксион теперь Первый Наездник, и они могут забыть обо мне. Я… ушла в отставку.
И тут я понял, что Энни решила, что навсегда покончила с Каллиполисом. Я потянулся к ее руке, чтобы развязать повязку.
– А ты не думаешь, что люди заслуживают лучшего?
Энни пожала плечами:
– По крайней мере, с Фрейдой они не голодают.
Энни, избавь меня от речей из пропагандистских газет для железного сословия.
Это была фраза из тех времен, когда мы только стали Стражниками.
Ее глаза вспыхнули:
– Ты оставил их Иксиону и Фрейде.
Нет. Я пришел спасти их
