Мир, где меня ждут. - Марина Дементьева

Не прекращая проклинать себя и выискивать всевозможные способы наказания, приличествующие за проявленную им непростительную глупость, Демиан выскочил из замка. Резко сменив траекторию движения на девяносто градусов, он со скоростью пикирующего на жертву ночного летуна кинулся туда, где раздавались уже различимые его обостренному слуху охотника душераздирающие крики. Крики эти предательским ножом били по оголенным нервам, заставляя сердце мучительно сжиматься от чужой и своей боли.

Треклятая дверь, как оказалось, всё еще снята с петель, и из дверного проема вырываются наружу потоки света явно магического происхождения. «Безмозглый идиот! — взвыл Демиан. — Ну, чего мне стоило сотворить простейшее бытовое заклятье «Реконструкции»? Где вообще была сегодня моя голова?»

Молодой человек на бегу выбросил вперед сжатый кулак, и тяжелая доска превратилась даже не в стружки, а в мелкую, закружившуюся в воздухе пыль, — Демиан частенько грешил тем, что неправильно рассчитывал затрачиваемую на заклинание силу, перманентно перебарщивая с мощностью. Вот и сейчас «Стальной кулак» вышел гораздо более разрушительным, чем того требовалось его создателю. Разметав по молекулам многострадальную дверь и изрядный кусок фасада в придачу, магический заряд взорвался в воздухе, не найдя себе иного выхода. Еще не успела осесть пыль, как молодой маг ворвался в помещение, и замер, потрясенный открывшимся видом.

Ранее флегматично покоившийся на каменных ладонях статуи тускло светящийся Первоисточник теперь напоминал миниатюрное взбесившееся солнце. Потоки света и тугой, почти материальной энергии били во все стороны. Если взглянуть на всё это буйство силы магическим взглядом, то можно увидеть гигантский белый вихрь, взмывший над Телларионом на добрый десяток лиг — такой мощной была беснующаяся первородная магия. Первоисточник покинул свое привычное место и взлетел в воздух на двадцать футов. От яростно мерцающего молочно-белого шара ответвились как бы четыре руки — красно-оранжевая, голубая, желто-зеленая и темно-синяя. И потоки эти устремились к статуям носительниц. Нет, уже не статуям! Сила четырех стихий била в тела живых, но ничего не понимающих от боли и потрясения девушек. А там, наверху, откуда проистекала вся энергия, корчилась и изгибалась мучимая невероятными пытками еще одна девушка, которая и стала катализатором этого невероятного, невиданного процесса. Марина.

Позади раздался шорох мягких сапог по песку и прерывистое от бега дыхание. Не оборачиваясь, волшебник узнал новоприбывших. Ошарашенный увиденным Трей, взволнованный мастер Коган, тяжело пыхтящий мастер Грайлин, отвыкший от подобных упражнений. За их спинами маячили потревоженные криками молодые маги, прервавшие свои занятия; испуганные женщины из обслуги; стали стекаться более опытные маги, способные загодя почувствовать наметившиеся в Реальности колебания и потрясения. Многоголосый гвалт хлынул в уши, кто-то хлопал Демиана по плечу и повторял какой-то один вопрос. Но молодой маг ничего этого не замечал. Безучастно, как бы со стороны, он наблюдал приковавшимся взглядом за будущей хранительницей Единства. Вот только почему он видит как там, под самым сводом, бьется и извивается совершенно другая девушка, не имеющая к Марине никакого отношения?

Очередной отчаянный крик, словно за шиворот, выдернул его из ступора. Внутри что-то болезненно сжалось. А кругом царила растерянность и полное непонимание происходящего. Девушка продолжала исступленно бороться, но силы ее были явно на исходе, и Демиан отчетливо видел, как раздвигается перед нею земля и Тьма протягивает хищные щупальца к бьющейся в агонии жертве. «Что она творит? — бесцветно удивился колдун. — Она же не выдержит навалившейся на нее боли! Погибнет, так и не став хранительницей! Не знает, что от нее сейчас требуется. А это — как раз один из тех редких случаев, когда сопротивление смерти подобно! — И решил с прорывающейся яростью: — Нет, я не отпущу ее во Тьму!»

Почти не надеясь на то, что обезумевшая от мучений жертва Первоисточника услышит его крик, Демиан бесстрашно шагнул вперед, не обращая внимания на проносящиеся в опасной близости смертоносные вихри. Запрокинул вверх голову и проорал, вложив в этот призыв всю силу убеждения, на какую только был способен:

— Перестаньте сопротивляться, Марина! Откройтесь Первоисточнику!..

…Едва Марина прикоснулась к таинственному магическому артефакту, она взмыла вместе с ним в воздух, наяву испытав на себе ощущение невесомости. Вот только не сумела она вдоволь насладиться этим чувством, выделить его и осознать. Потому как всё, что захватило ее сознание — это боль, непередаваемая словами, нечеловеческая вспышка боли. Не в силах сдержаться, девушка исторгла ужасающий животный вопль существа, мучимого страшной болью. Обезумевшее сознание билось и агонизировало — нечто чуждое и инородное пыталось пробиться сквозь все естественные заслоны, охраняющие его целостность и неприкосновенность. Всё тело скручивала чья-то безжалостная рука, сухожилия звенели гитарными струнами, суставы выворачивало, сердце билось какими-то кошмарными судорожными толчками. Но самое страшное всё же было другое — Марине казалось, словно какой-то раскаленный инструмент с острыми рваными краями раздирает живую плоть, сжавшуюся в отчаянном безнадежном сопротивлении. И чем сильнее девушка сопротивлялась, цепляясь за жизнь из последних сил загнанного в угол зверя, тем ужасней становилась боль, тем упорней стальные крючья вгрызались в ее истерзанное тело. Не помня себя, Марина послала куда-то в бесконечность свою отчаянную мольбу, до краев наполненную страданием. На это ушли ее последние силы, и теперь лишь обезумевшая воля продолжала неравный, обреченный на поражение бой. Глаза застлала мутная багровая пелена, сознание катилось по скользкому обрыву в ту самую пропасть, которая сейчас показалась измученной жертве дорогим домом, где она, наконец, отдохнет, где исчезнет эта боль, прекратится бесчеловечная пытка… «Умереть, только бы умереть поскорей!» — молилась и рвалась прочь из изломанного, искалеченного тела душа. Но бездна, к которой она с таким отчаянием и надеждой стремилась, вдруг дрогнула и в страхе отшатнулась, не выдержав яростного напора, пришедшего извне, из океана боли. Знакомый мужской голос, теперь не походивший сам на себя из-за новых интонаций, прорвался сквозь все заслоны боли и покров страха, эхом заметался в затухающем сознании. Он грозил, умолял, приказывал, он не давал выбора, принуждал, утешал, дарил надежду… И Марина доверилась, бездумно подчинилась этому отчаянному приказу.