Небеса ликуют - Андрей Валентинов

Два месяца назад мне виделись турецкие войска у Чигирина. Я ошибся и тут — янычары уже подступали к кордонам Короны Польской. Их пока мало, только авангард, но силистрийский паша торит путь остальным.

Вавилон двигался на Запад. Татары, турки, московиты, дончаки — все собрались под золотой булавой capitano Хмельницкого. А с ними шла Русь — бесконечные толпища в жупанах, кожухах, свитках и просто драных рубахах. Пики, сабли, мушкеты, бердыши, келепы, косы…

Смертные враги помирились. Православный крест и Полумесяц бросали вызов Европе.

— Вижу, вы чем-то удивлены?

Проще всего было отшутиться. Но слишком в точку попал вопрос.

— Признаться, да, Эвлия-эфенди. Я ожидал увидеть здесь взбунтовавшихся казаков и посполитых…

— А увидели нас? — Улыбка стала шире, маленькие глазки задорно блеснули— — Чего же удивляться, брат Адам? Вы думаете, это война гетьмана Богдашки? Нет! Это наша война! Гетьман Богдашка бил челом Его Величеству Падишаху, и тот милостиво соизволил взять его под свою высокую руку и даровать власть над Роксоланией. Мы здесь для того, чтобы поддержать нашего данника. Это уже Турция, брат Адам!..

Да, самое страшное случилось. Две сотни лет казаки держали кордоны, не пуская османов на север. Двести лет! И вот…

Теперь я начал понимать своих земляков. В Крыму и таврийской степи татары казались обычными людьми. Заунывные песни, плов из казана, веселые белозубые усмешки. Люди как люди. Но для тех, с кем пришлось говорить в Каневе и Стародубе, это была сама Смерть — Смерть на злых лохматых конях.

Ядвига попала к ним в руки два года назад. Только раз она решилась рассказать, что было с ней, когда ее, привязанную к хвосту коня, волокли к Перекопу. Как только выжила? Не сошла с ума, не наложила на себя руки?

Хмельницкий пустил Смерть в самое сердце Руси. Туркам даже не нужно посылать превеликое воинство. Зачем? Гетьман Богдашка сам положит Роксоланию к истанбульскому порогу.

— …Хотя, надо сказать, в Силистрии климат несколько лучше! Он улыбался, он был доволен, самодовольный толстяк, неторопливо цедящий кофе. Уж не ему ли поручено возвести первую мечеть в Варшаве или Кракове?

— Напрасно Казимирка, круль Лехистана, так легкомысленно отнесся к предложениям Высокой Порты! Наши требования были более чем умеренны, но… Но, дорогой брат Адам, к чему такие скучные материи?

Было заметно, что муфтию приятно подбирать мудреные греческие слова. Казалось, он смакует халву.

— В такой сумрачный вечер как-то не хочется беседовать о погоде…

Кажется мне предлагали переходить к делу. Я облегченно вздохнул.

— Вы правы… брат Эвлия. В такой дождливый вечер приятнее всего поразмышлять на богословские темы.

Хихикнул. Подмигнул. Снова хихикнул и наконец — захохотал.

— Брат Адам! Брат Адам! Что за приятного собеседника послал мне Аллах!

Я вздохнул. Век бы с этим смешливым не видеться, но сегодня, увидев белые янычарские шатры, я вдруг понял, что судьба дарит мне редкий шанс.

Черная Книга в распадающейся под руками обложке далеко. Но мне она пока не нужна.

— Не могли бы вы, эфенди, просветить меня по поводу некоего Ибн Араби, известного также как Сын Платона?

Послышался странный звук. Кажется, мой собеседник подавился смехом.

— Что?! Брат Адам, но… Извините, вы не шутите?

— Увы, нет.

Щеки опали, зато глаза явно начали вылезать из орбит. Я чуть не попятился.

— О, Аллах! О великий и милосердный, чьи три тысячи имен запечатлены в сердцах всех правоверных! Десять лет в медресе! Десять лет с каламом в руках, среди пыли, среди выживших из ума старцев! Помилуйте, друг мой! О чем угодно! О ценах на соль, о лучших способах кастрации, о преимуществах латинского паруса перед прямым!.. Помилуйте!

Я ждал. Конечно, толстяк мог попросту выставить меня за полог — прямо под разыгравшийся с вечера дождь. Но я был гость, а эта земля — уже Турция.

…К тому же он наверняка принял меня за польского лазутчика. Оно и к лучшему!..

— Хорошо! О, Аллах! Мои рубцы на плечах вновь начинают чесаться! Кстати, вы где учились, брат Адам?

— Римский коллегиум Общества Иисуса Сладчайшего, — улыбнулся я.

— Вот как!.. Я напишу великому муфтию Аквавиве, чтобы он распорядился преподавать в коллегиуме не только Аристотеля и Фому Аквината. Что вас интересует?

Что? Очень многое! Но для начала…

— Промежуточный Мир и ва-ль-Кадар.

— Ва-ль-Кадар или аль-Када?

Левый глаз смотрел прямо, а в правом плясали бесенята. Кажется, меня решили объегорить.

— Да все вместе, — вздохнул я.

— Хорошо! Да поможет нам обоим Аллах, великий и милосердный, вместе с праведным халифом Али, а также с Абу-Бекром и Османом, мир с ними со всеми!

Он привстал, подобрался, втянул живот, хитрые глазки блеснули.

— Содрогнитесь, о брат Адам, как когда-то содрогался я, ибо сейчас нам предстоит досконально обсудить вопросы аллегорического толкования Корана, поговорить об учении «ар-Рахма», что означает «Божественная милость», о первопричинах творения, о «макамат» и «ахвал», сиречь о «стоянках» и «состояниях» Божественного, а также о проблеме «аулийа», то есть иерархии святых подвижников.

Последнее мне что-то напомнило. Уж не брата ли Азиния?

— Промежуточный Мир и ва-ль-Кадар, — повторил я как можно вежливее. — Об остальном — в следующий раз!

— Так и я пытался просить моих наставников в Дамаске и Каире. А они, знаете, все за палку брались. Он вновь осел на подушки, махнул рукой.

— Вы Каббалу изучали? Ну, книгу «3огар»?

Я только моргнул. На этот раз меня принимали за сьера Гарсиласио.

— Если изучали, то советую просто обновить ее в памяти. Ибо все премудрости факиха Мухии ад-дина Абдаллаха Мухаммада… ну и так далее вполне вмещаются в ее обложку.

Кажется, на этот раз толстяк не шутил. Да и мне стало не до шуток.

— Но, Эвлия-эфенди! «Зогар» — это тайная книга иудеев!.. Он скривился, ладонь-бабочка вновь взлетела на воздух.

— Да бросьте! Все эти мудрствования были известны в Индии и Тибете еще за тысячу лет до Пророка! Ни в Каббале, ни в учении суфиев, которых так чтил Араби, ничего нового нет. Между прочим, «Фусус аль-хикам» и «Зогар» писались в одно и то же время и практически в одном месте. Считают, что их авторы были даже знакомы. А в общем, это ересь!

— Простите? — совсем растерялся я.

— Мы, мусульмане, куда более терпимы к инакомыслию, чем люди Писания. Но даже для нас, правоверных суннитов, некоторые суфийские откровения — дикость. Представьте себе, если кто-нибудь бы вам сказал, что душа смертна, цель человека — не только слиться с Господом, но и поглотить его…

— К-как?

— Поглотить, — не без удовольствия повторил он. — Кажется, я верно подобрал греческий эквивалент. И ко всему — чернокнижие, заклинания, юродство, грязные штаны, пляски на площадях…

— Ва-ль-Кадар, — вновь напомнил я.

— Ну-у… — Эфенди явно скис. — Если это вас действительно интересует… Ва-ль-Кадар или аль-Када — название ночи, когда ангелы определяют судьбу людей на ближайший год. Так написано в Коране. Ночь ва-ль-Кадар — Ночь Предопределения…

Выходя из шатра, я оглянулся. Янычары стояли ровно, не двигаясь, не шевелясь. Густая цепь часовых в одинаковых острых тюрбанах и мокрых от дождя кольчугах. Чистые, бритые, кормленые…

Знают ли тысячи моих земляков, мокнущих возле костров, что они пришли воевать и умереть за то, чтобы Эвлия-эфенди возглашал кыблу с амвона разоренных храмов Христовых? Турция! Здесь уже Турция!

Когда червям на праздничный обедДобычей лакомой достанусь я,О, как вздохнет обрадованный свет —Мои враги, завистники, друзья!

Этим вечером шевалье дю Бартас был явно не в духе. Я даже не решился спрашивать, дождь ли тому виной, гаснущий костер, от которого тянуло сизым дымом, грязная дорога — или все вместе.

В ход пустят пальцы, когти и клыки:С кем спал, где крал, каким богам служил.Испакостят их злые языкиВсе, чем поэт дышал, страдал и жил.

Лягнет любая сволочь. Всякий шутНа прах мой выльет ругани ушат.Пожалуй, лишь ростовщики вздохнут:Из мертвого не выжмешь ни гроша!

— Бросьте, друг мой! — не выдержал я. — К чему повторять такое? Слушайте, у нас, кажется, еще осталась горилка!

Дю Бартас молча помотал головой. Слипшаяся от воды бородка уныло свисала вниз, напоминая кусок мочала.

Я поглядел вокруг. Возле соседних костров было тихо. Уставшие за день люди давно заснули, укрывшись чем попало от беспощадного дождя. Рядом негромко похрапывал сьер еретик. Ему повезло — густая крона старого ясеня, под которым мы расположились, почти не пропускала воду.