Уинстон Черчилль. Последний титан - Дмитрий Львович Медведев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из других тем Черчилль в своих эссе «“Все или ничего” Людендорфа», «Война подводных лодок» и «Дуврский барраж» повторяет высказанный в «Мировом кризисе» тезис, что в годы Первой мировой войны «знатоки и эксперты, как правило, ошибались, а политики часто оказывались правы». Признавая профессионализм военных в решении боевых задач, он считал, что они «знакомы лишь с частью проблемы» и не владеют, в отличие от политиков, ситуацией в целом. Они видят лишь фрагмент, причем только в своей – «узкой плоскости», не учитывая международных, политических, финансовых и технологических факторов. Поэтому их отличают «ограниченные и местечковые взгляды». Поэтому «разносторонность всегда вызывает у них недоверие». Поэтому «за пределами технического аспекта они беспомощны» и им необходима «помощь государственных деятелей, финансистов, промышленников, изобретателей, психологов». На этот раз он доказывает свой тезис на примере споров о внедрении конвойной системы для транспортных судов и защиты Дуврского пролива, когда «гражданская власть опиралась, надавливала и, в конечном счете, наносила разящий удар в правильном направлении». Также он указывает на концентрацию у немцев власти в руках военных, что привело к принятию ошибочных решений и последовавшим за ними поражениям. «В Германии не было никого, кто мог бы противостоять Генеральному штабу, а также привести их волю и особую точку зрения в гармонию с общим спасением государства, – указывал Черчилль. – Александр, Ганнибал, Цезарь, Мальборо, Фридрих Великий, Наполеон – все они видели ситуацию целиком. А Людендорф изучил только первую главу»{215}.
Взгляды Черчилля хорошо передает известный афоризм министра иностранных дел Наполеона и первого председателя Совета министров Франции Шарля Мориса де Талейран-Перигора князя Беневентского (1754–1838): «Война слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным». Это высказывание часто повторял другой глава правительства Франции Жорж Клемансо (1841–1929), настолько часто, что ему иногда даже приписывают его авторство. Черчилль восхищался Клемансо, называя его «одним из величайших людей мира». Он написал о нем несколько эссе, тщательно изучив его биографию и бережно сохранив воспоминания о личных встречах. Подобное отношение во многом определялось схожестью их мировоззрений. «У меня нет политической системы, и я оставил все политические принципы, – однажды признался Клемансо нашему герою. – Я человек, который справляется с событиями по мере их появления и в соответствии с тем, как я их вижу». Активный сторонник итерационного подхода Черчилль думал точно так же, вспоминая строки из романа Октава Фёйе (1821–1890) «Господин де Камор»: «Все принципы одинаково правильны и одинаково ложны в зависимости от обстоятельств». За близостью взглядов следовала и родственность судеб двух государственных деятелей. Находясь много лет в большой политике, они оба не имели поддержки большинства, оставаясь по сути независимыми одиночками, которым, несмотря на их выдающиеся достижения, никогда не доверяли и к которым обращались исключительно в период кризиса. Цельные личности, они находили отдушину в творчестве. Поистине автобиографичными выглядят следующие строки, которыми Черчилль описывает жизнь французского государственного деятеля в период безвластия: «Исключенный из парламента, он потерял трибуну для обращения к стране. Ничего страшного. У него было другое оружие: перо. Он писал, чтобы есть и пить, защищая свою жизнь и честь. И то, что он писал, читалось повсеместно. Так он выжил. И не просто выжил, а восстановил позиции; не просто восстановил позиции, но повел наступление; не просто повел наступление, а добивался победы». Фактически, в этом небольшом фрагменте Черчилль описал и предсказал свою судьбу в 1930-х и 1940-х годах. Предсказал он и другое. Возведенный на вершину власти, чтобы спасти Отечество, Клемансо, этот «суровый, властный человек с мировым авторитетом», был отправлен в отставку после того, как победа была одержана. Аналогичная судьба постигнет и самого Черчилля.
В свой сборник Черчилль вставит эссе «День с Клемансо», в котором описана совместная поездка с французским премьером по линии фронта в марте 1918 года после масштабного наступления немцев в рамках операции «Михаэль». Испытывая недостаток в актуальных и достоверных сведениях о резко изменившейся на фронте обстановке, Ллойд Джордж направил во Францию Черчилля. Когда о прибытии британского гостя доложили Клемансо, он решил лично сопровождать его в поездке, поразив своей энергией и самоотверженностью. «Мы вчера пятнадцать часов гоняли на автомобилях по ухабистым дорогам, объезжая фронт, – делился Черчилль с супругой. – Я выдохся вконец, а он продолжал сохранять бодрое расположение духа, и это в 76 лет!» Черчиллю импонировал подход Клемансо, который не гнушался выйти из своего кабинета и лично направиться на передовую, чтобы своими глазами увидеть, что происходит; самому оценить, какие эмоции испытывают руководители на местах; своим личным присутствием поднять боевой дух у простых солдат и офицеров{216}.
Тему непосредственного и дистанционного управления Черчилль уже поднимал в «Мировом кризисе». В сборнике помимо очерка о Клемансо он также рассматривает этот подход в эссе «Массовые эффекты в современной жизни». Свои рассуждения он начинает с тезиса о том, что «Ганнибал и Цезарь, Тюренн и Мальборо, Фридрих и Наполеон больше не вскочат на своих коней на поле боя, больше не станут словом и делом среди пыли или под светом утренней зари управлять великими событиями», «они больше не разделят опасности, не вдохновят, не изменят ход вещей». «Воин с сердцем льва, чья решительность превосходила все тяготы сражений, чье одно только появление в критический момент могло изменить ход битвы, исчез», – констатирует Черчилль, отмечая дегероизацию современного военного руководителя, который «сидит в командном пункте в 50–60 милях от фронта, слушая отчеты по телефону, как будто он всего лишь наблюдатель», или читает телефонограммы, «написанные кровью и сообщающие, что в таком-то месте взорваны железнодорожные пути, в таком захвачен земляной вал». Для таких полководцев война сродни бизнесу, а сам он напоминает «управляющего на фондовой бирже», хладнокровно подсчитывающего прибыли и убытки, измеряемые человеческими жизнями, и так же хладнокровно ожидающего удачного момента для нанесения решающего удара. Черчилль отказывается признавать их героями, относя к великим лишь тех, кто в процессе достижения цели готов рискнуть многим, включая собственную жизнь. Пройдет несколько лет, начнется новая война, и станет очевидно, что век героев не прошел, но обличье героизма, по мнению Черчилля, изменилось. «Есть множество людей во всем мире, готовых самоотверженно сражаться в этой войне, но их имена навсегда останутся неизвестными, их подвиги никогда не будут отмечены. Это война неизвестных воинов», – скажет он в одном из военных выступлений 1940 года{217}.
Отмечая изменения, произошедшие в подходах и методах управления, которое отныне стало обезличенным, Черчилль указывает на более серьезную метаморфозу – сокращение роли индивидуального начала и распространение «доктрин, рассчитанных на массы». На протяжении всей своей жизни британский политик был стойким апологетом индивидуализма, еще в 1901 году заявив о своей «искренней вере в индивидуальность». В сборнике он напишет, что «история человечества по большей части представляет собой рассказ об исключительных человеческих созданиях, мысли, действия, качества, добродетели, победы, слабости и преступления которых оказывали основное воздействие на наши достижения». Но научно-технический прогресс и война привели к сокращению числа независимых и сильных персоналий, которые, оказавшись в комфортных условиях, потеряли в «дальновидности, инициативности, изобретательности и свободе». Учитывая, что человек-массы получил больше прав и стал жить в бытовом плане лучше, чем его правители несколько веков назад, в недовольных речах Черчилля можно обнаружить нотки элитарности и снобизма, но гораздо сильнее в них звучал страх за будущее человечества. Черчилль разделял тезисы Ортега-и-Гассета о том, что масса – эта амальгама посредственности, превратится в великого уравнителя, уничтожающего все «непохожее, недюжинное и лучшее». Наш герой догадывался о возможных переменах, заявляя еще в 1899 году, что «новый век станет свидетелем великой
