К вящей славе человеческой - Вера Камша

«Часть правды»… Хайме знал все, это Коломбо что-то проглядел, и не «что-то», а случившееся в доме. Голубь мог заметить их с де Гуальдо над трупом Гомеса, подслушать разговоры у фонтана, проследить за уходящими, но тайну Хенильи фидусьяр не знал и смерти Арбусто не видел, а покойник не был дураком. Из доклада Гомеса он понял все или почти все. О том, что истину можно установить через фидусьяра, капитан, к своему несчастью, не знал. А брат Хуан, опять-таки к своему несчастью, не знал, что фидусьяр может следить за спутником не только с его плеча.

– Моя вина. – Хайме стремительно опустился на колени, но не рассчитал, вернее, не учел старую рану, бессонную ночь и яд. Окно с голубями подернулось рябью, и рябь эта понеслась по кругу, словно Хайме оказался на ярмарочной карусели, все кружилось глухо урчащим мутным колесом, и только взгляд лысеющего апостола продолжал буравить душу. – Моя вина! – Суадит более чем прав, с такой головой не выдержать не то что допроса с пристрастием – долгого разговора. – Я хотел скрыть чужой грех… Он пятнал… честь… Онсии…

– Брату Хуану нужен врач! – Пленилунья. Тоже хочет скрыть грех, правда, другой, вот и тянет время, а Торрихос молчит… Он ничего не знал. Он и вправду ничего не знал! Господи, неужели эта тварь теперь говорит только со святыми?

– Святой отец, я могу… Я здоров и должен понести наказание.

– Ты его понесешь! – пообещал Фарагуандо. – Но Господь не для того исцелил тебя, чтобы ты наносил себе вред, изнуряя свое тело. Ты предназначен для иного. Поднимись и сядь.

Подняться было еще трудней, чем упасть, но Хайме это как-то удалось. Альгвазил принес воды, врач-мундиалит, словно карауливший за дверью, вцепился в руку.

– Ты угоден Господу , – струной прозвучало в мозгу, – и Он послал ангела, чтобы исцелить тебя и открыть тебе истину, но ты убоялся людского недоверия и скрыл услышанное.

Ангел, открывший истину… Суадит, пообещавший легкую смерть? Если б Хайме стоял, он бы свалился еще раз. Импарсиал покосился на окно – Коломбо, раздуваясь от гордости, восседал между голубем Торрихоса и чужаком. Если это был бред, то на удивление четкий, хотя альконийский холм Хайме тоже видел как наяву.

– Святой отец, – врач, как и Санчес, смотрел только на великого Фарагуандо, – я подозреваю худшее… Необходимы срочные меры…

– Ангел Господень уже исцелил меня, – прервал лекарское блеянье Хайме. Если происходящее не сон, Фарагуандо ответит. Неважно что, главное, будет ясно, на каком они свете. И Торрихос что-то да поймет.

– Ты признаешь, что по малодушию скрыл случившееся с тобой и отрекся, как отрекался Петр?

– Моя вина, – пробормотал Хайме, с трудом разбирая собственный голос.

– Ему можно говорить? – забеспокоился Пленилунья.

– Весьма нежелательно.

– Капитан Арбусто , – холодно прозвенело в голове, – был «новым христианином», тайно отправлявшим суадитские обряды. Исполненный гордыни и злобы, он проник в Закрытый трибунал, чтобы вредить Мундиалитской церкви. Подстрекаемый суадитами, синаитами и хаммерианами, он убил великого Хенилью и в насмешку над ним развратил его вдову.

– Маркиза не была любовницей Арбусто, – выдохнул Хайме, прежде чем сообразил, что говорит. – Этого не могло быть…

– Подобранную в грязи славнейшим из полководцев блудницу совратил сообщник убийцы, тоже новый христианин, — отчетливо произнес знакомый чистый голос. – Соблазнителюбыли обещаны тридцать тысяч дукатов, но Арбусто, суадит душой и телом, не захотел платить…

– Ты был отравлен и не видел, как убийца разоблачил себя и как зло пожрало зло, – снизошел до объяснения Фарагуандо, и Хайме понял, что если и сошел с ума, то не в одиночестве. На плече что-то привычно шевельнулось. Коломбо… А он и не заметил, как фидусьяр занял свое место, но что же здесь творится?! Папские голуби не лгут, а в доме Коломбо не было! Не было, но этого не доказать, даже если он рехнется окончательно и вступится уже за честь Протекты…

– Я поклялся защитить… честь Хенильи! – Если фидусьяры способны врать, как об этом до сих пор не узнали?! Или это тайна лишь для несведущих? – Святой отец, хаммериане, узнав о падении Марии, возликуют.

– Ложь да не станет орудием Господа! Ты согрешил, хоть и движимый благими намерениями.

Хайме не ответил, отстраненно глядя на исповедника Хуаны снизу вверх. Возвышающийся над столом и целым миром Фарагуандо напоминал разгневанного апостола не только взором, но и лицом. Расписавший дворцовую церковь художник был не просто добрым мундиалитом, он был мундиалитом умным.

– И все же честь Хенильи – это честь Онсии, – развернул знамя Пленилунья, – а честь Онсии – это честь ее величества. Ее поругание приведет в восторг врагов нашей веры, ведь Онсия – ее оплот и ее надежда.

– Да, это так, – согласился с извечным врагом Торрихос, – Мария де Хенилья была обласкана ее величеством. Весть о том, что Мария недостойна оказанной ей чести, опечалит и оскорбит государыню.

– Даже сотня блудниц не унизит одного праведника, – отрезал Фарагуандо, – как не унизил Господа поцелуй Иудин. Моя духовная дочь узнает все сегодня же.

– Судьбу вдовы Орла Онсии решит ее величество, – отступил, но не сдался Пленилунья, – но сейчас важнее всего поймать сбежавших преступников и освободить герцогиню де Ригаско. Для этого следует сохранить тайну…

Пленилунья говорил долго и убедительно, но Хайме почти не слушал – просто не мог. Суадитские дукаты, ангелы, убийцы, прелюбодеи, фидусьяры смешались в один неимоверный ком, куда кто-то сунул отравленную иглу. Ее нужно было найти, но инкверент был слишком измотан и растерян.

– …трудно не согласиться, – это уже не Пленилунья, это Торрихос, – поймать преступников необходимо, но меня безмерно удивила легкость, с которой глава Закрытого трибунала признал вину своего капитана. Я хочу знать, что за этим стоит. Капитан Арбусто дель Бехо возбуждал подозрение или дело в чем-то другом? Только ли один он проник в Протекту или у него есть сообщники?

– Сообщников у Арбусто дель Бехо нет и не могло быть, – устало вздохнул Пленилунья, – иначе ему не потребовались бы люди со стороны.

– Помнится, вы только что называли их доблестными воинами и борцами с хаммерианской ересью.

– Я полагал их таковыми, но человеку свойственно ошибаться. Перед лицом неопровержимых доказательств…

Вот оно! Пленилунья отказался от борьбы, когда влетел Коломбо. Это означает одно – герцог знает о фидусьярах!

– Сеньор Пленилунья, – подался вперед Торрихос, – вы изменили свое мнение после возвращения голубя брата Хуана? Другого объяснения я не нахожу.