Собака Баскервилей. Острие булавки (сборник) - Гилберт Честертон

– Дело не в том, что они не видят решения. Дело в том, что они не видят самого вопроса.

– Действительно, – сказал аристократ. – Возможно, я тоже его не вижу.

– Этим данное дело и отличается от всех остальных, – сказал отец Браун. – Преступник, кажется, намеренно предпринял два разных шага, каждый из которых в отдельности мог быть успешным, хотя вместе ничем, кроме провала, они закончиться не могли. Я пришел к выводу, и полностью уверен в своей правоте, что листовка с большевистскими угрозами и вырезанное на стволе дерева признание в самоубийстве – дело рук одного человека, убийцы. Вы можете возразить, что листовка была оставлена строителями, что какие-то рабочие-экстремисты захотели поквитаться со своим работодателем и сделали это. Даже если бы это было правдой, все равно остается непонятным, зачем им понадобилось, зачем вообще кому-то понадобилось оставлять ложную улику, указывающую на самоубийство. Но я уверен, что все было не так. Никто из рабочих, как бы воинственно он ни был настроен, не пошел бы на такое. Я неплохо знаю этих людей и хорошо знаю их лидеров. Нужно обладать нездоровой, с точки зрения обычных людей, фантазией, чтобы предполагать, что такие люди, как Том Брюс или Хоган, могли пойти на убийство человека, если они могли разделаться с ним на страницах газет или испортить ему жизнь массой других способов. Нет, искать нужно не среди возмущенных рабочих, искать нужно того, кто сперва сыграл роль возмущенного рабочего, а потом – работодателя-самоубийцы. Но, во имя всего загадочного, зачем? Для чего ему это понадобилось? Если этот человек изначально предполагал, что сработает его план с самоубийством, зачем же он испортил свой собственный замысел, предварительно вывесив листовку с угрозами? Вы можете сказать, что мысль о самоубийстве пришла ему потом, и он решил, будто это для него будет безопаснее, так как самоубийство вызвало бы меньше шума, чем убийство. Но и этого не могло быть. Он ведь уже знал, что наши мысли направлены в сторону убийства, в то время как его главной заботой было бы, наоборот, заставить нас не думать об убийстве. Подобная мысль была бы крайне неразумной, мне же представляется, что убийца, напротив, очень умен. Вы можете это как-то объяснить?

– Нет, но я понимаю, что вы имели в виду, – ответил Стэйнс, – когда говорили, будто бы я не вижу даже самого вопроса. Выяснить нужно даже не то, кто убил Сэнда, а почему кому-то понадобилось обвинять кого-то другого в убийстве Сэнда, а потом приписать самому Сэнду самоубийство.

Брови отца Брауна были насуплены, зубы крепко сжимали сигару, кончик которой ритмично то разгорался, то затухал, словно пульсирующий нерв напряженно работающего мозга. Потом он произнес так, будто обращался к самому себе:

– Действовать нужно очень внимательно и осторожно. Это все равно что распутывать клубок нитей, в котором каждая нить – отдельная мысль. Угроза убийства перечеркивает версию о самоубийстве. По логике вещей он не должен был наводить нас на мысль об убийстве. И все же он это сделал… Следовательно, у него были для этого другие причины. Причины настолько веские, что он даже пошел на то, чтобы ослабить свою вторую линию защиты, а именно версию о самоубийстве. Другими словами, листовка с предупреждением об убийстве нужна была не для того, чтобы навести нас на мысль об убийстве, а для того, чтобы переложить ответственность за убийство на кого-то другого. У него на то были какие-то свои, исключительные причины. Его план должен был включать в себя листовку с обещанием убить Сэнда, независимо от того, бросала ли она подозрение на других людей или нет. Так или иначе прокламация эта была необходима. Но для чего?

Напряженно размышляя и продолжая курить, выпуская в потолок густые клубы дыма, он просидел еще пять минут. Потом заговорил, внимательно подбирая слова.

– Чего еще можно было добиться прокламацией с угрозой убийства, кроме подозрения, что убийц надо искать среди забастовщиков? К чему она привела? Очевидно одно: она дала результат, обратный тому, на который была рассчитана. В ней говорилось, что Сэнд не должен увольнять рабочих, и по сути это было единственное, что действительно могло заставить его пойти на такой шаг. Нужно вспомнить, что это был за человек, и какую имел репутацию. Если человека называют «железным» даже в наших глупых газетах, если его считают прекрасным спортсменом все самые выдающиеся ослы в Англии, он просто не может себе позволить отступиться от чего-то под страхом получить пулю. Это все равно что явиться на королевские скачки в Аскоте в белой шляпе с белым пером. Это разрушило бы того внутреннего идола или идеал, который для любого мужчины, если только он не последний трус, дороже жизни. А Сэнд не был трусом. Он был смел и к тому же порывист. Действие письма было мгновенным: племянник Сэнда, более-менее связанный с рабочими, сразу же принялся твердить о том, что вызову надо дать немедленный достойный отпор.

– Да, – кивнул лорд Стэйнс, – я это заметил. – Секунду они смотрели друг на друга, а потом Стэйнс медленно, с особой интонацией признес: – Стало быть, вы полагаете, что преступник добивался…

– Локаута! – решительно воскликнул священник. – Забастовки, чего угодно, лишь бы прекратить работу. Ему позарез было нужно, чтобы работа прекратилась и как можно скорее; вероятно, чтобы как можно скорее к работе приступили штрейкбрехеры; и наверняка ему было нужно, чтобы были уволены члены профсоюзов. Вот чего он на самом деле добивался. Один Бог знает, для чего. И он выполнил свой замысел, не особенно задумываясь над тем, что кто-то усмотрит в этом связь с террористами из большевиков. Но потом… Потом, я думаю, что-то пошло не так. Тут я могу только гадать и предполагать, но единственное объяснение, которое приходит мне в голову: что-то начало привлекать внимание к истинному источнику зла, то есть к той причине, по которой он действительно добивался прекращения работ на стройке. И он пошел на крайнюю меру, отчаянную и непоследовательную: попытался оставить новый след, ведущий к реке. Сделано это было с единственной целью – отвлечь внимание от стройки.

Отец Браун посмотрел вокруг через похожие на две луны очки, оценивая роскошь комнаты, качество мебели и сдержанный лоск представительного аристократа, вспомнил два чемодана, с которыми владелец прибыл в новую, тогда еще не обустроенную и пустую квартиру, и довольно неожиданно сказал:

– Одним словом, убийца испугался чего-то или кого-то в этом доме. К слову, а почему вы решили поселиться именно здесь?.. И еще к слову, молодой Генри рассказал мне, что вы, въезжая сюда, назначили ему здесь встречу. Это правда?

– Ничего подобного, – возразил Стэйнс. – Я получил ключи от его дяди накануне вечером. Я понятия не имею, зачем Генри явился сюда в то утро.

– Вот как! Что ж, в таком случае, я, пожалуй, понимаю, зачем он сюда приезжал… Я думаю, вы застали его врасплох, подойдя к дому в ту самую секунду, когда он собирался из него выйти.

– И все же, – произнес Стэйнс, внимательно глядя на священника блестящими серыми глазами, – вы и меня считаете загадкой, не так ли?

– Я считаю вас двойной загадкой, – ответил отец Браун. – Во-первых, мне непонятно, почему вы решили отойти от дела, которым занимались совместно с Сэндом. Во-вторых, почему после этого вы решили поселиться в доме, построенном Сэндом?

Стэйнс какое-то время задумчиво курил, потом стряхнул с сигары пепел и позвонил в колокольчик, стоявший у него на столе.

– С вашего позволения, – сказал он, – я приглашу на наше совещание еще двух участников. Этот звонок для Джексона, невысокого детектива, вы знаете его, он дожидается в коридоре, а Генри Сэнда я загодя попросил зайти ко мне, так что он будет чуть позже.

Отец Браун встал, прошел через комнату и остановился у камина, глубокомысленно сдвинув брови.

– Тем временем, – продолжил Стэйнс, – я охотно отвечу на оба ваших вопроса. С Сэндом я расстался, потому что узнал, что в деле происходят определенные махинации, и кто-то на нем греет руки. Сюда я вернулся и занял эту квартиру, потому что хотел на месте узнать правду о смерти старшего Сэнда.

Когда в комнату вошел детектив, отец Браун повернулся, но головы не поднял и, глядя себе под ноги, на прикаминный коврик, задумчиво повторил:

– На месте…

– Мистер Джексон подтвердит вам, – сказал Стэйнс, – что сэр Хьюберт обратился к нему для того, чтобы выяснить, в чьих карманах оседают деньги фирмы, и он доставил ему результаты своей работы за день до исчезновения старика Хьюберта.

– Да, – медленно произнес отец Браун, – и теперь я знаю, куда он исчез. Я знаю, где искать тело.

– Где? – тут же спросил хозяин квартиры.

– Здесь, – ответил отец Браун и топнул ногой по коврику. – Здесь, в этой уютной комнате, под этим роскошным персидским ковром.