Статьи из газеты «Известия» - Дмитрий Быков

Есть и другая тенденция — высмеивать все эти ложные красивости и загадочности, как сделал, например, Рабле, спародировав Нострадамуса… до Нострадамуса: в «Гаргантюа и Пантагрюэле», первая книга которого вышла в свет за 15 лет до центурий, есть поэтический текст, полный высокопарных нелепостей. «Вот тот герой, кем кимвры были биты, боясь росы, по воздуху летит. Узрев его, народ во все корыта влить бочки масла свежего спешит. Одна лишь старушонка голосит: „Ох, судари мои, его ловите, ведь он до самых пят дерьмом покрыт, — иль лесенку ему сюда несите“». По-моему, это очень похоже на Нострадамуса: см., например, «В религиозной сфере большое наказание доносчику, зверь в театре ставит спектакль, изобретатель возвеличен самим собой, из-за сект мир станет путаным и схизматичным». Как хочешь, так и понимай. Мне еще очень нравится, как у него там в одном месте «ремесленники будут истреблены повсюду». Господи, ремесленники-то чем ему не угодили? Но в образную систему почему-то ложится. И средневековая Европа в самом деле была такой — лихорадочной, трясущейся, кровавой, верящей звездам, чумной, пиршественной, ни о чем не говорящей прямо; Нострадамус действует на умы как рыцарская баллада, как полуистлевший манускрипт, и почти вся мировая лирика обязана ему множеством ценных лейтмотивов, по-своему не менее ярких, чем сквозные метафоры Откровения.

Иное дело, что методами Нострадамуса широко пользуются и шарлатаны во всех сферах — от лирики до политологии, — и у всех срабатывает, ибо, как гениально заметил Леонид Леонов, чей роман «Пирамида» пронизан нострадамусовской пышной эсхатологией, — «Все достоверно о неизвестном». Но это нормально — им же нужен какой-никакой птичий язык, чтобы предсказывать обтекаемо. Нострадамус подарил им не худшую лексику — во всяком случае его предсказания интересней прогнозов Белковского, Павловского и Бжезинского, вместе взятых. Дело в том, что на все вопросы о будущем можно достоверно ответить единственным способом, который был продемонстрирован нам всем сравнительно недавно: «Когда выпадет снег? — Когда Бог даст». Правда, Нострадамус выразился бы красивее: «Когда великан восстанет из-за Пиреней, а злобный карлик испустит дух, предварительно пролив кровавый дождь на башню Греха и Сострадания». Хорошо, впрочем, и то, что Нострадамус по крайней мере не обещал всем вопрошающим сплошного благоприятствования и регулярных выплат. То есть кое-какая совесть у него все-таки была.

16 декабря 2008 года

Ой, доска кончается

Сначала — вынужденная уступка языческим верованиям, поскольку на Новый год без этого не обходится. Даже советская власть, на что была материалистична, давала в последней декабрьской «Международной панораме» обязательный сюжет из Японии, где сквозь зубы рассказывалось о местном гороскопе — типа что есть и в чем встречать, а потом жизнерадостно сообщалось, что и этот год, будь он Быка или Крысы, не принесет облегчения японским безработным, потому что инфляция.

От фамилии я не то чтобы натерпелся — само собой, во всех коллективах, от армейских до редакционных, называешься Быком, Бычарой или в крайнем случае Быкманом, и не сказать, чтобы меня это сильно коробило. Летом я с детства живу на даче, рядом коровий выгон, и хотя совхоз «Чепелевский» в девяностые пребывал в упадке, коровы продолжали пастись на опушке нашего весьма грибного леса, и дачники небрезгливо собирали ценный коровяк для полива огурцов. Быков я там навидался выше крыши. Сверх того, во время журфаковских практик считалось обязательным окунать людей, интересующихся культурой или историей, в сельское хозяйство или автопром, так что, пока я не трудоустроился, меня активно засылали в колхозы, и о доярках я писал регулярно. В результате этих наблюдений я установил, что называться быком не обидно: это животное умное, упрямое, сильное, трудновыводимое из себя, но если уж выведено — просить прощения бесполезно. Не знаю, как в остальном мире, но без всех этих прекрасных свойств в России делать нечего. Есть на кого равняться. Кроме того, быки привязчивы. Им не чуждо чувство ответственности. Быку всю жизнь приходится защищать корову, добрую, щедрую, полезную, в некоторых культурах — священную, но совершенно растяпистую. Взгляните в эти бесконечно грустные карие глаза: одно слово — корова. Добавим, что в российской фразеологии «теленок» — обозначение доброго, сильного и рассеянного мальца, доверчивого до крайности и мало способного к самозащите; если бы его доверие реже обманывали, глядишь, он так и дожил бы до бычьих лет в пьербезуховском состоянии, но жизнь у скотов, известно, скотская. В общем, бык всяко лучше, чем крыса, умнее, чем овца, сильнее, чем кролик, добрее, чем дракон, и вернее, чем кошка. Что означает «желтый земляной бык», я, по совести, не понимаю, потому что земляным бывает червь, и вообразить маленького, желтого, кольчатого быка, роющегося в почве, я не в силах при всем желании. Желтого — могу, в совхозном стаде был такой бык Борька, светло-рыжего, золотистого оттенка и довольно кроткого характера. Так что «желтый» и «мирный» применительно к быкам для меня синонимы.

В мифологии быку не на что жаловаться: не забудем, что именно бык украл Европу. На случай, если всем быкам захочется красть Европ, дочерей финикийских царей, — в Риме была придумана пословица: что позволено Юпитеру, того нельзя быку; но в этом-то и главная сложность. На нем же не написано, что он Юпитер. Положим, в «Метаморфозах» указано, что бык был с виду непростой — ослепительно белый, как девственный снег, но Серов на моей любимой картине взял и нарисовал его красным (предчувствуя, очевидно, превращение Восточной Европы в соцлагерь), так что отличить верховное божество среди обычных быков до сих пор проблематично. Ты ему что-нибудь запретишь, а он Юпитер — и как ты будешь выглядеть? На всякий случай быкам стараются не противоречить, вследствие чего многие Европы благополучно уводятся в стойло.

Литературные ассоциации не менее богаты. Маяковский предлагал модифицировать корриду — приделать к рогам быка пулемет, стреляющий по зрителям, и я двумя руками за это усовершенствование. «Дней бык пег, медленна лет арба» — ну и хорошо, потому что когда она слишком несется, колеса отваливаются, а пассажиры массово вылетают за кордон. Народной песней сделалось стихотворение украинского просветителя Степана Руданского, более чем приложимое как к украинской, так и к российской экономической ситуации: «Гей-гей, волы! Зерно поспеет, зальются золотом поля, вернет с излишком пот кровавый святая горькая земля. Минуют тяжкие заботы, настанут дивные деньки — чего ж вы встали, мои дети? Чего ж вы встали? Гей, быки!». Но самый знаменитый текст — конечно, «Идет бычок, качается», стихотворение совершенно про меня да и про львиную долю россиян, ежеминутно ожидающих кризиса: никакая стабильность этого навыка не отнимает. «Ой, доска кончается, сейчас я упаду!» — нормальное самоощущение человека, на чьей памяти сначала рухнула советская империя, затем либерализм, потом гламур, а скоро, кажется, крякнется и все постиндустриальное общество. При этом бычку невдомек, что с окончанием доски вовсе не кончается прогулка, что можно перейти, допустим, на линолеум или паркет, всюду жизнь, — нет, он умеет только по доске. При этом она все равно кончится, и придется адаптироваться к новым реалиям, и уже раз шесть в своей жизни бычок это успешно проделывал, — но страшно всякий раз по-новому, как перед рождением или смертью. Барто точно уловила главную черту бычка — консерватизм. Нет бы сказать: «Здравствуй, новая жизнь!».

Как-то так получается (в двенадцатилетние циклы в отличие от японских гороскопов я склонен верить), что год Быка непременно оказывается рубежным, знаменуя собой окончание некоей доски. 1997-й, между прочим, — начало американской рецессии и того самого азиатского кризиса, который в конце концов вызвал наш дефолт-1998; внутри России Лужков рассорился с Ельциным, что и предопределило предвыборную конфигурацию 1999 года с возвышением Владимира Путина. 1985-й — перестройка. 1973-й — разрядка (и одновременно, как ни странно, погром диссидентского движения в России, в феврале следующего года вышлют Солженицына, началась антисахаровская кампания). 1961-й — Гагарин и XXII съезд КПСС с выносом Сталина из Мавзолея. 1949-й — борьба с космополитизмом и торжество густопсовой реакции. 1937-й — большой террор. 1925-й — Сталин разгромил оппозицию и установил фактически единоличную, аппаратную власть. 1913-й — трехсотлетие дома Романовых, предвоенный пик русского развития, год, который Ахматова считала последним годом России (Георгий Иванов был с ней согласен). 1901-й — отлучение Толстого от церкви, окончательный раскол между обществом и властью. 1889-й — II Интернационал (и, кстати, историческое решение о провозглашении Первомая Днем рабочей солидарности). 1877-й — Балканский кризис и небывалый русский общественный подъем. В общем, каждый год Быка — начало резкого и, как говаривали при Горбачеве, судьбоносного поворота: чаще, как показывает русская статистика, — к свободе, реже — к диктатуре. Но в год Быка принимаются решения, которые долго оттягивались, и выходят на поверхность тенденции, которые прятались.