Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим - Уильям Теккерей

Все произошло в одно мгновение. Когда трое разбойников завладели экипажем, а бедняжка Буллингдон, сконфуженный и ошеломленный, остался в одиночестве стоять среди степи, один из приятелей высунулся в окно.

- Милорд, на два слова! - позвал он.

- Что вам нужно? - крикнул мальчик, разражаясь рыданиями. Ему было только одиннадцать лет, и до этой минуты он держался молодцом.

- Вы всего в двух милях от Марино. Ступайте назад и идите прямо, пока не упретесь в большой камень, а потом сверните направо. Тут вы скоро выйдете на большую дорогу, и уж там разберетесь, куда идти. А когда увидите маменьку, передайте ей привет от Капитана Грома и скажите, что мисс Амелия выходит замуж.

- О, боже! - охнула молодая девица.

Карета умчалась, и бедный маленький лорд остался в степи один. Светало. Мальчик перепугался, да и не удивительно. Он побежал было догонять карету, но вскоре мужество и силы покинули его, он уселся на придорожный камень и заплакал с досады.

Вот таким-то образом Улик Брейди и заключил свой "сабинский брак", как я это называю. Когда они подъехали к коттеджу, где было назначено венчание, мистер Рант заартачился и отказался совершить обряд. Но как только к голове злополучного гувернера был приставлен пистолет с недвусмысленной угрозой разнести его безмозглую черепушку вдребезги, ему ничего не оставалось, как дать согласие. Возможно, такое же внушение было сделано и прелестной Амелии, но мне об этом ничего не известно, ибо, едва мы выгрузили свадебный кортеж у ворот, я с тем же возницей поворотил назад и очень обрадовался, найдя дома своего лакея Фрица. Он вернулся раньше моего в моей карете и моем маскарадном костюме, сделав все, как я его научил, и не возбудив ни в ком подозрения.

Бедняга Рант явился домой в самом жалком состоянии. Он благоразумно умолчал о своей доле участия в событиях этой ночи, сочинив плачевную историю о том, как он напился до потери сознания, как на него напали, связали по рукам и ногам и оставили на дороге, где его подобрала телега с провизией, поспешавшая из Уиклоу в Дублин. Не было никакого основания ему не верить. Маленький Буллингдон, тоже кое-как добравшийся домой, разве только догадывался о моей роли в заговоре, но для леди Линдон она не представляла тайны. На следующий же день я встретил ее экипаж по дороге в замок Линдон, история похищения богатой невесты была уже у всех на устах. Я приветствовал ее с дьявольской усмешкой, и она, конечно, поняла, кто был душой этой остроумной и отважной проделки.

Таким образом, я вознаградил Улика Брейди за его былое покровительство бедному сироте, а заодно вернул благосостояние достойной ветви моего рода, впавшего в нужду Улик увез новобрачную в Уиклоу и жил с ней в полном уединении, пока эти события не поросли быльем. Братьям Амелии, несмотря на все старания, так и не удалось открыть его убежище. Долгое время не знали, кто счастливец, похитивший богатую наследницу, и только месяц спустя пришло письмо за подписью Амелии Брейди, где она выражала полное удовлетворение своим новым положением и сообщала, что обвенчал ее не кто иной, как капеллан миледи Линдон, мистер Рант.

Едва лишь истина вышла наружу, мой достойный друг принес чистосердечную повинную, и, поскольку снисходительная госпожа не прогнала его со двора, все пришли к заключению, что леди Линдон и сама причастна к заговору; а это, в свою очередь, подтверждало ходившую по городу сплетню, будто ее милость по уши в меня влюблена.

Я, как вы понимаете, постарался извлечь для себя пользу из этих слухов. В городе подозревали, что я причастен к похищению мисс Амелии, однако доказать этого никто не мог. Подозревали, что я поладил со вдовой графиней, однако сослаться на меня никто не мог. Есть тысячи способов укрепить подозрение тем, как вы его отрицаете. Я столько смеялся и шутил по поводу этих догадок, что мужчины спешили поздравить меня с великой удачей, видя во мне нареченного самой богатой наследницы в королевстве. Газеты подхватили эти толки, приятельницы леди Линдон хором поддерживали ее исступленные протесты. Вскоре слухи эти подхватили английские газеты и альманахи, особенно падкие в ту пору до скандальных сенсаций; сообщалось, что некая прекрасная вдова, образчик совершенств и добродетелей, титулованная аристократка и первая богачка в обоих королевствах, собирается отдать свою руку молодому джентльмену знатного рода, хорошо известному в высшем свете и весьма отличившемуся на службе у Пр-кого к-ля. Не стану докладывать, кто был автор этих заметок, а также каким образом два изображения - одно мое, с надписью "Прусский ирландец", и другое - леди Линдон, под названием "графиня Эфесская", появились в журнале "Город и захолустье", выходившем в Лондоне и охотно отзывавшемся на сплетни и пересуды высшего света.

Чувствуя себя бессильной перед этой цепкой хваткой, леди Линдон растерялась, струсила и решила бежать из Ирландии. Так она и сделала - и кто же первым встретил ее в Холихеде, едва она ступила на берег? Не кто иной, как ваш покорный слуга Редмонд Барри, эсквайр. А в довершение этой неприятности "Дублинский Меркурий", сообщивший об отбытии ее милости, за день до этого известил о моем. Создавалось впечатление, будто леди Линдон последовала за мною в Англию, тогда как на самом деле она бежала от меня. Напрасная надежда! От человека с моим решительным характером нельзя избавиться таким путем. Убеги она к антиподам, я бы и там ее ждал; я погнался бы за ней даже и в те края, куда Орфей последовал за Эвридикой.

В Лондоне у ее милости был дом на Беркли-сквер, еще более роскошный, чем дублинская резиденция, и, зная, что она там поселится, я заблаговременно приехал в английскую столицу и снял прекрасную квартиру по соседству, на Хилл-стрит. В лондонском доме леди Линдон у меня была такая же агентура, как в Дублине. Все нужные сведения мне сообщал тот же преданный привратник. Я обещал утроить его жалованье, как только состоится известное событие. Я заручился помощью и компаньонки леди Линдон, презентовав ей сто гиней чистоганом и обещав еще две тысячи, как только женюсь, и с помощью такой же взятки завоевал симпатии любимой горничной. Слух обо мне опередил меня в Лондоне, и многие представители света желали меня видеть на своих вечерах. Мы в наш скучный век понятия не имеем, как веселились и сорили деньгами в Лондоне в те благословенные времена, как мужчины и женщины, стар и млад, увлекались картами, сколько тысяч ежевечерне переходило из рук в руки за игорными столами. А какими красавицами гордился Лондон той поры, как они были хороши, как легкомысленны и какими блистали туалетами! Всем кружил голову прельстительный порок - тон задавали их величества герцоги Глостер и Кэмберленд, и знать следовала их примеру. Вы только и слышали о побегах и похищениях. О, это было чудесное время; трижды благословен тот, кто в эту пору был богат и молод, у кого кровь кипела в жилах. Все это в изобилии имелось у меня, и старые завсегдатаи кофеен Уайта, Уотьера и Гузтри еще и сейчас могут порассказать вам о храбрости, остроумии и светской обходительности капитана Барри.

Ход любовной истории интересен только причастным лицам, пусть же эту тему разрабатывают бульварные романисты, на радость юным пансионеркам, для которых они, собственно, и стараются. Я же не намерен прослеживать шаг за шагом все перипетии моих ухаживаний и перечислять трудности, кои выпали мне на долю и над коими я восторжествовал. Достаточно сказать, что я все их одолел. Вместе с моим другом блаженной памяти мистером Уилксом, этим остроумнейшим из людей, я нахожу, что подобные препятствия ничего не составляют для предприимчивого человека: при достаточной ловкости и настойчивости он не только холодность, но даже отвращение может обратить в любовь. К тому времени, как кончился срок вдовьего траура, я нашел возможность вновь добиться приглашения в дом леди Линдон; ее приближенные дамы постоянно расхваливали меня, превознося мою энергию, восхищаясь моей шумной славой, расписывая мои успехи и популярность в высшем свете.

Верными помощниками в моем нежном искательстве были и знатные родичи графини: им и в голову не приходило, какую они оказывают мне услугу своей предвзятой хулой и как я должен благодарить их за все усилия очернить меня в глазах миледи. Их ненависть и клевета преследовали меня и в дальнейшем, но я не оставался в долгу, платя им уничтожающим презрением.

Застрельщицей среди этих милых родственничков явилась маркиза Типтоф, мать юного джентльмена, которого я проучил в Дублине за дерзость. Не успела графиня прибыть в Лондон, как эта старая фурия явилась к ней и давай ее костить за то, что она поощряет мои ухаживания; этим маркиза, пожалуй, принесла мне больше пользы, чем могли бы сделать шесть месяцев ухаживаний или победа над полдюжиной соперников на поле чести. Тщетно бедняжка доказывала свою невиновность и клялась, что и не думала меня поощрять.