Время Андропова - Никита Васильевич Петров

серьезные идеологические ошибки, — это коммунисты. Имеем мы право как с коммунистов с них спросить ответственность?» Андропов призвал партийные организации «спросить с этих деятелей», добавив: «И здесь никакого администрирования нет, это просто правильный партийный подход, правильная партийная требовательность, она должна быть везде и всюду»[621].

Активность Андропова при обсуждении проблем в идеологии понравилась и запомнилась Брежневу.

Хоть это и не входило в сферу его служебных полномочий, которая ограничивалась вопросами компартий социалистических стран, Андропов как секретарь ЦК оставил след и в литературных делах. В 1965 году партийное руководство, косо смотревшее на «Новый мир» и развернувшуюся полемику вокруг журнала, задумалось о смене редактора. Был направлен запрос в 4-е управление Министерства здравоохранения, откуда пришел ответ о состоянии здоровья Твардовского: «…нуждается в обязательном лечении в психоневрологическом стационаре, от которого он категорически отказывается». Андропов наложил на письме резолюцию: «Следовало бы обдумать вопрос: следует ли оставлять т. Твардовского редактором журнала “Новый мир” в связи с ухудшением здоровья»[622].

В литературных спорах, похоже, Андропов склонялся к позиции охранителей, нападавших на журнал за публикацию Солженицына и «либеральную» и «оттепельную» позицию. Вообще-то Андропов не слыл сталинистом, но после отставки Хрущева быстро усвоил направление нового курса в идеологии и переместился в брежневское большинство. Он только поначалу не разобрался, заявив после смещения Хрущева: «Теперь мы пойдем более последовательно и твердо по пути ХХ съезда»[623]. Но тут источником его вдохновения попросту была передовица «Правды», где это по традиции утверждалось.

На заседаниях Секретариата ЦК КПСС Андропов выступал с все более и более «охранительных» позиций, сползая туда, где было большинство. Например, 10 марта 1967 года: «Известно, что среди интеллигенции есть нездоровые элементы. Надо усилить воспитательную работу среди них, попытаться расслоить их на группы с тем, чтобы работать с этими отдельными группами, сплачивая их вокруг себя»[624]. Это был уже практически чекистский рецепт по «разложению враждебных организаций». До начала работы в КГБ Андропову оставалось два месяца, и он об этом еще не знал. Но идейно и теоретически был вполне готов.

На том же заседании Секретариата 10 марта обсуждали Солженицына. Андропов и тут выказал особую принципиальность: «Вопрос о Солженицыне не укладывается в рамки работы с писателями. Он написал конкретные вещи такие, как “Пир победителей”, “Раковый корпус”, но эти произведения имеют антисоветскую направленность. Надо решительно воздействовать на Солженицына, который ведет антисоветскую работу»[625].

Сразу или не сразу ему поверил Брежнев — большой вопрос. По своей прошлой карьере в комсомоле Андропова можно было рассматривать как одного из когорты Шелепина. И «железный Шурик», как именовали Александра Шелепина, и его ближайший соратник председатель КГБ Семичастный — оба хорошо знали Андропова по комсомольской работе. Но уже в начале 1960-х Андропов заметно дистанцировался от этой компании. Более того, у него осложнились отношения с Семичастным. И все вокруг «Ленинградского дела», краем затронувшего Андропова. Семичастный пишет, что из записок Куприянова следовало, что «и Андропов приложил свою руку к тому, что некоторые ленинградцы оказались среди репрессированных»[626]. А когда в Комитете партконтроля пошла проверка заявлений «ленинградцев», Андропов серьезно занервничал. Он стал налаживать контакты с Семичастным через Шелепина, просил его повлиять на результат проверки. Как пишет Семичастный: «Он пытался через Шелепина воздействовать на содержание моего ответа и дипломатично просил, чтобы Шелепин проследил за правильностью и точностью изложенных фактов. Ко мне лично он никогда не обращался, хотя все происходящее его долго беспокоило»[627]. Тем не менее Семичастный написал в КПК при ЦК, что часть сведений в отношении Андропова подтвердилась, и… нажил себе врага.

Куприянова выпустили из лагеря в 1956 году, реабилитировали в 1957 году. Теперь его заявлениям и запискам верили. Но путь Куприянова на свободу был нелегким. Оказавшись после осуждения в Минеральном лагере, он изливал окружающим свои обиды. Конечно, за ним следили. Агентурное донесение от 29 мая 1952 года о поведении Куприянова в лагере было направлено Маленкову. В нем говорилось, что Куприянов обещал мстить, сказал, что никогда не простит советской власти тех издевательств, которым он был подвергнут на следствии, и утверждал, что счеты с ним свел Ворошилов[628]. Когда в 1954 году шла реабилитация пострадавших по «Ленинградскому делу», Куприянова отвели от реабилитации. Мотивы объяснил Хрущев на встрече с ленинградским партактивом 7 мая 1954 года: «…он в лагере снюхался с преступниками, с белогвардейцами, он разговаривает там языком бандитов… гнилой человек оказался»[629]. Со временем эти сведения потускнели, и в конце концов Куприянова выпустили.

Но не только последствия «Ленинградского дела» портили атмосферу. Семичастный вообще был нелестного мнения об Андропове[630]. Их отношения не сложились, хотя оба — из комсомола и были давно знакомы. Как заведующий отделом ЦК Андропов почти не контактировал с КГБ (например, по вопросам работы представителей КГБ в соцстранах), так как все такие вопросы Семичастный сам докладывал непосредственно Первому секретарю ЦК. Еще при Хрущеве, примерно в начале 1964 года, на каком-то совещании в ЦК с сотрудниками Министерства иностранных дел и послами Суслов поставил вопрос о необходимости, чтобы вся информация шла только через послов, так как были разночтения в оценках ситуации послами и резидентами или представителями КГБ в этих странах. Удивленный Семичастный обратился прямо к Хрущеву, и тот рассерженный сделал Суслову нагоняй, оставив все как было[631]. И сохранилась известная автономия, когда резиденты и представители КГБ направляли информацию по своим каналам в адрес КГБ, хотя и обязаны были ставить в известность обо всем послов[632].

Порядок прохождения сообщений представителей КГБ из социалистических стран сохранился. Они направлялись в КГБ, а оттуда уже в зависимости от их значимости пересылались в ЦК КПСС. И вполне очевидны были противоречия в потоках информации. Как вспоминал начальник информационно-аналитической службы 1-го Главного управления КГБ Николай Леонов, «информация советских послов из соцстран оказывалась окрашенной преимущественно в розовые тона, в то время как информация представительств КГБ давала значительно более близкую к реальной картину обстановки»[633].

Активность Шелепина все больше и больше беспокоила Брежнева. Он сыграл важную роль в свержении Хрущева и заметно выдвинулся. «Человек, несомненно, крайне честолюбивый, тоже волевой, с юности обученный искусству аппаратных интриг. И главное — имевший уже свою команду, настоящее “теневое правительство” (включая и “теневое Политбюро”). Ему было легче, чем другим, только приехавшим из провинции, сколотить такую команду. Занялся он этим делом еще в бытность первым секретарем ЦК ВЛКСМ»[634]. В аппарате ЦК Шелепина числили человеком умным, с явными организаторскими