Фанфан и Дюбарри - Бенджамин Рошфор

Они вышли походным шагом, и тюремщик закрыл за ними двери камеры, где остались досыпать ещё пять голубчиков.

— Я провел ночь у Бонапартов, — рассказывал де Шаманс, пока они шагали по пустынным улицам, озаренным каким-то странным солнцем, словно не светившем никому, кроме наших троих вояк. — Спать мы отправились заполночь и мадам Летиция Бонапарт захотела ещё взглянуть на сына, но того в постели не оказалось, да и постель была не разостлана, хотя до этого он заходил пожелать всем спокойной ночи!

— Ах, он сопляк! — воскликнул Фанфан. — Опять пошел на улицу! У него была встреча, мсье, хотел рассчитаться с каким-то хулиганьем по-соседству, за то, что называли его прислужником Бурбонов!

— Откуда вы знаете?

— Он мне сказал!

— Тут явная ловушка. И эти хулиганы должны были его заманить!

— Полагаете, ему грозит серьезная опасность? — спросил Гужон-Толстяк.

— Ему — нет, — ответил лейтенант, — но вы сейчас все поймете…

Летиция Бонапарт, бледная и отчаявшаяся, сидела, как оплакивающая Дева Мария, вся в черном, видимо, совсем упав духом, в высоком кресле у потухшего камина в той комнате, куда они вошли втроем — лейтенант, Тюльпан и Гужон-Толстяк. Ставни на окнах все ещё были закрыты и комната тонула в похоронном полумраке.

Шарль Бонапарт расхаживал взад-вперед, заложив руки за спину, порой от напряжения у него подергивался рот. Когда ему представили Тюльпана и Гужона, приглушенным голосом сказал им:

— Всю ночь мы с друзьями осматривали окрестности. Наполеон тут все, конечно, знает как свои пять пальцев, и мы подумать не могли, что он заблудится. Но мог упасть, куда-то провалиться, Бог знает что ещё — порою он предпринимал подобные ночные путешествия!

— У него была встреча! Тюльпан мне рассказал! — воскликнул лейтенант де Шаманс.

— Встреча?

— С какими-то соседскими мальчишками, он собирался всыпать им за то, что называли его… ах, да, генуэзцем! — вспомнил Тюльпан.

— Мы так и думали, что его заманили в какую-то ловушку! — надломленным голосом воскликнула мадам Бонапарт. — Такого маленького мальчика!

— Сегодня утром в половине шестого, уже возвращаясь домой, мы нашли под дверью вот это. — Шарль Бонапарт протянул военным лист дешевой бумаги, на котором на местном наречии написано было несколько слов. — Я вам переведу.

"Бонапарт, ты отдашь нам 1000 экю на дело Корсики! Если нет, больше ты сына не увидишь! Доставь их к Понтону ровно в полдень."

Все молчали. Бонапарт подошел к большому столу посреди комнаты, поднял тяжелый полотняный мешок, лежавший на нем, и снова опустил его на стол.

— Здесь эта тысяча экю.

— Вы пойдете туда, мсье?

— Конечно! Что вам в голову пришло?

— Но вы хоть верите, что вам вернут сына?

— Тут нечего бояться, — вмешался лейтенант. — Они вернут его, если отец придет туда! Корсиканцы не убьют ребенка!

— Да? — Тюльпан все ещё не понимал. Лейтенант, закусив губу, покосился на Бонапарта, словно приличия ради хотел предоставить слово ему.

— Я союзник французов, — коротко сказал отец Наполеона. — Я их судья. В глубине своего сердца я убежден, что будущее моей родины — в будущем Франции. И поэтому меня так ненавидят те, кто придерживается иных взглядов. Нет, мои земляки не причинят зла моему сыну. Но если в полдень я буду в Понтоне, то буду там убит!

До Понтона было примерно пол-лье. Идти туда нужно было по ослиной тропке, поперек которой лежали рухнувшие стволы и которая местами заросла терновником. Это был небольшой залив, в полукружьи скал в полтора десятка метров высотой. Море там тихо плещет о берег и запах водорослей смешивается с ароматом мирты и жасмина, которые растут на скалах.

В заливе в нескольких метрах от берега стоял на якоре небольшой баркас, едва колышимый прибоем, и в нем под рыбацким плащом лежал Наполеон, связанный по рукам и ногам и с не слишком плотно забитым платком ртом. В десяти метрах влево от этого баркаса за скалой притаились двое мужчин, настороженно вслушивавшихся и не отрывавших глаз от той самой ослиной тропы. Оба были в коротких темных плащах с капюшонами, коротких сапогах из козьих шкур, за поясами из плотной ткани торчали ножи. Каждый держал по длинному пистолету, захваченному три дня назад при нападении на сторожевой пост. Было им года по двадцать два. У них, непохожих друг на друга, были одинаково упрямые взгляды и горло сжимало одинаковое напряжение. Тот, кто пониже, взглянул на солнце и заморгал.

— Скоро полдень, Паскуале!

— Ну?

— Придет?

— Конечно. Он не трус!

— А что, если не смог собрать денег?

— Дело не в деньгах, нам нужна его жизнь! Тс-с! Послушай!

Над искрящейся морской гладью разнеслось лошадиное ржание.

— Совсем недалеко! — Нет. Паскуале? — Да тише ты! — Ты тоже вспотел?

И тут на фоне небесной синевы на скалах появился силуэт коня и всадника на нем. Мужчины даже не шелохнулись, следя, как Бонапарт слезал с коня. Повсюду было тихо.

Бонапарт привязал коня к засохшему каштану и посмотрел на море, залив и на баркас. Под ногами его затрещал валежник, когда он медленно стал спускаться по крутой стежке, которая вела от ослиной тропы к заливу. Оказавшись посреди маленького пляжа, остановился — его внезапно охватил страх. Весь в черном, в черном рединготе, черной треуголке, он словно заранее настроен был на погребальный лад!

Когда оба мужчины вышли из укрытия, приблизившись к нему, не шелохнулся. Шагов их по ослепительно белому песку слышать не мог. Секундой позже с негромким лязгом к их ногам упал мешок с деньгами. Паскуале, подняв его, без слов швырнул себе за спину. Бонапарт увидел длинный пистолет, нацеленный ему в сердце, потом — второго мужчину, направившегося к баркасу. Шаги его в воде звучали совершенно нереально, как нереально выглядел весь этот молчаливый балет втроем на пляже под ослепительным полуденным солнцем.

— Убери оружие, — тихо попросил Бонапарт, — иначе сын мой бросится на тебя!

Потом взглянул на Наполеона, который — уже освобожденный от пут и кляпа — бежал к нему по мелководью, влекомый за руку вторым мужчиной.

— Папа! — закричал мальчик, — зачем они мне это сделали?

— Это была ошибка, — ответил Бонапарт с улыбкой, поднял его и расцеловал в обе щеки. — Они на тебя не сердятся! Теперь нам нужно — мне и этим господам — кое о чем поговорить. Домой можешь вернуться сам. Я догоню тебя по дороге!

Наполеон казался удивленным, но ничего не сказал — был приучен к послушанию. Взглянув на обоих мужчин, оружия у них не заметил. Паскуале ему даже улыбнулся.