Фанфан и Дюбарри - Бенджамин Рошфор

— Я побегу, — сказал Наполеон, — и буду дома раньше тебя!

Он побежал вверх по тропинке, не оборачиваясь, наверху остановился, помахал обеими руками и что-то прокричал. Потом вновь побежал, подражая галопу коня, и быстро исчез из виду.

— Теперь за дело! — сказал Паскуале и снова вытащил пистолет.

— Еще минутку, — задержал его второй мужчина. — Мальчик ещё близко. Он ничего не должен видеть, иначе Бог нас накажет!

На залитом ослепительным солнцем пляже неподвижно ждали трое мужчин. Повсюду было тихо, доносился лишь топот убегавшего мальчика, вообразившего себя конем.

Потом одновременно прозвучали два выстрела.

Наполеон бежал стремительно, издавая воинственные крики, но эхо выстрелов его догнало. Кто-то стрелял! Остановившись, он прислушался.

— Папа! — вскричал он и кинулся назад, забыв, что он — конь… Когда добежал до залива, увидел своего отца, рядом с ним — двоих мужчин, а у их ног на пляже…

Наполеон молниеносно слетел вниз, схватил отца за руку и с любопытством уставился на двух мужчин — тех, похитили его и теперь лежали неподвижно.

— Наполеон, — сказал ему Шарль Бонапарт, — это мсье Гужон-Толстяк.

— Добрый день, мсье! — поздоровался мальчик.

— А это мсье Тюльпан.

— С ним я уже знаком! А эти мсье — спят?

— Да, спят, — ответил Шарль Бонапарт, уводя его оттуда, успев сказать Тюльпану и Гужону: — Снимаю шляпу, мсье, вы удивительно меткие стрелки!

— О, — отвечал ему Тюльпан, показывая пистолет, — этим гораздо лучше целиться, чем кавалерийским образцом, — он наполовину короче, а калибр тот же: 15, 2!

— Но все-таки, — отстаивал Шарль Бонапарт свое мнение, — попасть в них с пятидесяти метров, с той тропы…

— В известном смысле, — согласился Гужон-Толстяк, — это здорово… Но вообще-то, — шепнул он Фанфану, — я сделал это очень неохотно.

— Видишь, выбора не было: или они, или Бонапарт! — хмуро ответил Тюльпан. — Ну, а стрелять людей как кроликов — это не дело!

— Теперь нам нужно сделать на пистолетах насечки, — без всякой радости добавил Гужон.

Во время обеда у Бонапартов они молчали — даже не выпили вина, не потому, что ещё не отошли после прошлой ночи, но чтобы показать себя. Не заметно было, чтобы кто-то из них — включая лейтенанта де Шаманса гордились тем, что совершили.

— Закон необходимости! — со вздохом сказал лейтенант.

— Поцелуй этих военных, — велел Шарль Бонапарт сыну, когда они прощались. — Я очень им обязан, мы все весьма обязаны!

— Я не забуду этого! — сказал Наполеон.

Шарль Бонапарт разделил содержимое полотняного мешочка на две части. И ни Тюльпан, ни Гужон-Толстяк не решились отказаться, но, дойдя до пристани, одновременно, хоть и не сговариваясь, швырнули деньги в море…

2

Тот, кто пять лет назад был наголову разбит в битве при Понт-Ново, именовался Паскаль Паоли. Был он кадетом неаполитанской офицерской школы, которого во время одного из восстаний против Генуи отозвали обратно на родину, произвели в генералы и назначили главой верховной магистратуры Корсики. Встав во главе повстанцев, он проявил такую энергию и такое тонкое понимание стратегии, что генуэзцам пришлось призывать на помощь французов вначале в 1756, потом в 1765, пока, наконец, как мы уже сказали, не предпочли в 1768 окончательно уступить остров французам.

Борьба же с Францией оказалась слишком неравна. Понт-Ново был полным разгромом, и Паоли куда-то исчез. Какое-то время наверху считали, что он по-прежнему душа сопротивления, но по информации, полученной графом де Марбо из Парижа, Паоли был в Лондоне. Правда, одновременно граф де Марбо узнал, что на корсиканском побережье высадился некий Паскуалини, бывший соратник Паоли, который, вполне вероятно, должен был теперь принять на себя руководство восстанием. Паскуалини действительно восстановил связи с командорами прежних отрядов Паоли и организовал выступление в Ниоле, в приходе Тальчини, в Вальрустике и в Ампуньяни. И отряды полковника Рампоно уже два месяца гонялись по горам, ущельям и лесам именно за Паскуалини.

Полк разделен был на несколько колонн, которые продвигались параллельно, на расстоянии до двух лье друг от друга. Сумей та или иная колонна исполнить свою миссию, "война" была бы практически окончена. Восстание в Ниоле было подавлено, а что касается остальных — это было уже вопросом нескольких недель или даже дней.

Фанфан-Тюльпан, к его глубокому разочарованию, попал не в эскадрон столь любезного ему лейтенанта де Шаманса, а в колонну полковника де Рампоно. Но Рампоно отнесся к нему не хуже и не лучше, чем к любому другому, — он был человеком, способным начисто забыть причиненное кому-то зло, и даже совершил нечто удивительное.

Вечером, перед выступлением в поход, Фанфан нашел его в доме, где полковник разместил свой штаб.

— Мсье полковник! — обратился Фанфан, — позвольте попросить вас оказать мне поистине великую милость!

— О чем вы, мсье?

— Один мой друг, который служит в полку "Ройял Бургонь", горит желанием служить под вашим командованием!

— Горит служить под моим командованием или желанием быть рядом с вами? — саркастически спросил полковник.

— Честное слово, мсье, хочет служить под вашим командованием! И к тому же у нас есть рядовой Миньон, чей старший брат — сержант в полку "Ройял Бургонь" и который с удовольствием проделал бы то же самое. Такой обмен возможен?

— Официально — да, — сказал Рампоно. — Согласно статье 20 указа 1764 года, который…

— Полагаю, я его знаю, хотя он и не был опубликован!

— А! — воскликнул приятно удивленный Рампоно, — как вижу, вы изучаете уставы не "от сих — до сих"!

— Все потому, что я имел возможность слушать ваши уроки, мсье! Меня весьма интересуют уставы…

— Ну, мсье, будь все у нас как вы, в войсках порядку было бы гораздо больше! Так я подумаю, что можно будет сделать!

— Благодарю вас, мсье! А я могу вам под присягой подтвердить, — что касается задора, силы, выносливости, ловкости в стрельбе — у вас не будет лучшего солдата, чем мой приятель Гужон-Толстяк! К тому же в полку "Ройял Бургонь" ему не нравится — считает, там дисциплина слабовата!

Это просто очаровало полковника де Рампоно! А окончательно решило дело фраза, которую Фанфан-Тюльпан произнес с вежливым почтением, как будто подчеркивая этим его важность:

— Ведь если вы будете так любезны, мсье, и захотите нам помочь, никто не осмелится даже заикнуться, что такие обмены не положены!..

Рампоно очень нравилось, когда его считали важной персоной, потому он заглянул к своему коллеге — командиру "Ройял Бургонь" — и в это майское утро Гужон-Толстяк бок-о-бок с Фанфаном-Тюльпаном шагал сквозь лес гигантских каштанов, росших на крутом скалистом склоне.