Навсегда - Сюзан Таннер

– Нет, Ханна, все не так, – спокойно сказал Джеб, – совершенно не имеет значения, что я считаю. Главное, что чувствуешь ты, и только это имеет значение.

– Но почему? – Ханна вскочила на ноги. – Почему это имеет теперь значение?

Джеб видел, что она готова отступить, но он все же считал необходимым, чтобы она сейчас, здесь, призналась в своих истинных чувствах к умершему мужу.

– Ничто не может закончиться, пока ты честно не признаешься самой себе, что ты думаешь о человеке, сделавшем тебя такой.

– Кэйлеб не сделал ничего плохого, – произнесла Ханна, чувствуя, как к горлу подступает комок горечи. Но все же она старалась сохранять самообладание. – Кэйлеб был моим мужем. Он был слугой Бога. Он был хорошим человеком, – твердила она.

– Он был человеком, не любившим тебя. Он обезобразил твою душу, пользовался твоим телом. Может быть, он и был хорошим проповедником, но хорошим человеком, Ханна, он явно не был.

– Хватит, больше не надо, – шептала она, – пожалуйста, не надо. – Сейчас ей хотелось убежать, чтобы только никогда не узнать горькой правды. Брачный обет, данный перед Богом, обязывал ее любить и повиноваться мужчине, которого выбрал для нее отец. И все, что она смогла дать Кэйлебу, это ее послушание и повиновение, хотя часто она подводила его. Она никогда не смогла бы полюбить его.

Но прежде чем она успела убежать, ее перехватили сильные руки Джеба, который заставил ее посмотреть ему в глаза.

– Он никогда не любил тебя, Ханна. Возможно, он даже и не знал, как это – любить. И нет греха в том, что ты не смогла полюбить его, и в том, что ты не сожалеешь о его утрате.

Ханна едва сдерживала подступившие рыдания, и вдруг у нее вырвалось:

– Я рада, что он мертв! – Слезы хлынули из глаз. – Да простит меня Бог, но я рада.

Джеб прижал ее к груди, чувствуя, как намокает его рубашка. Подхватив ее на руки, он медленно опустился с нею на одеяло.

– Все будет хорошо, Ханна, – шептал он рядом с ее виском, вдыхая исходивший от нее свежий аромат. – Клянусь Богом, все будет хорошо.

ГЛАВА 23

Солнечные лучи, попадавшие на начищенный до блеска дубовый пол, золотом отливали на его поверхности. Столики были украшены отбеленными льняными скатертями, столовые приборы сверкали. Даже Дженни, всегда подмечавшая своим проницательным взглядом какие-либо дефекты, сегодня осталась довольна. В ресторане уже появились посетители. Клиентов становилось все больше, и Дженни недавно взяла себе помощницу.

Внимание Дженни привлек мужчина в пыльной и изношенной одежде, свидетельствовавшей о том, что он проделал долгий и тяжелый путь. Он негромко подозвал ее, и она приблизилась к его столику.

– Привет, Руфос, – поздоровалась Дженни, – Давно тебя не видела.

– Ты, как всегда, прекрасна, дорогая.

Дженни, улыбаясь, смотрела на ковбоя, глаза которого сияли не только оттого, что он видит ее, но и от того, что перед ним лежал аппетитный жареный цыпленок. Даже говоря ей комплимент, он не постеснялся потянуться за куриной ножкой и сразу же принялся обгладывать ее.

– А ты, как всегда, голоден. Но все равно, как приятно опять видеть тебя. – С одной стороны, Дженни действительно была рада видеть его, но больше она жалела о его появлении. Руфос был одним из ее «старых» друзей, а сейчас она совсем не была заинтересована в возобновлении прежних отношений.

– Присядь со мной, – он указал ей на стул напротив, – а то у меня шею защемит, если буду, задрав голову, смотреть на тебя, – он ухмыльнулся, затем добавил: – Правда, ты всегда можешь снять любую боль, не так ли?

Засмеявшись, Дженни подсела к его столику. От такого, как Руфос, не стоило ждать приличных манер, с которыми он, возможно, и был знаком в юности. Ее даже удивило, что он не забыл снять шляпу. Раньше ему всегда об этом напоминали.

– Где же ты был столько времени?

Такой, ничего не значащий вопрос она обычно задавала каждому из своих «старых» друзей, опять возвращающемуся после долгих странствий в ее жизнь.

Ни один, конечно же, не догадывался, как ничтожно мало значит для нее их ответ, и Руфос, который начал с каким-то особенным энтузиазмом рассказывать о себе, о своем деле, которое он начал, тоже не был исключением.

– Когда-нибудь обо мне узнают, Дженни. Вот посмотришь.

– Я в этом не сомневаюсь, Руфос, – сказала она мягко, заметив, что вид у него довольно уверенный, но потом она подумала, что и ее дело тоже процветает.

– Когда я разбогатею, я накуплю тебе таких прекрасных платьев, каких ты никогда не носила. – Ему нравилось ее желтое платье, оно шло ей. Ее карие глаза казались больше и темнее. Дженни покачала головой.

– Ты же знаешь, я не принимаю подарков, Руфос. Кроме того, тебе надо будет покупать вещи для своей дорогой жены, которая в один прекрасный день появится у тебя, – произнося слова отказа, она старалась, чтобы ее голос звучал доброжелательно.

Ну… возможно, это и не случиться так скоро, – предположил он, – но, конечно, без жены по вечерам на собственном ранчо будет довольно одиноко. Я уже подумывал о женитьбе, это не такая плохая вещь, – он оценивающе посмотрел на Дженни, – к тому же, если жена будет так же великолепна, как ты. – И если, подумал Руфос, она сумеет делать все то, что умеет Дженни как женщина. Конечно, ему бы не хотелось, чтобы его жена уже знала все те же интимные подробности. Потому что ему самому хотелось бы многому научить свою жену.

– И если она сможет также хорошо готовить, как я? – поддразнила его Дженни, видя, как он потянулся за новым куском цыпленка. Хотя она улыбалась, в душе ей было грустно. Все его мысли были написаны на его лице. Нет, мужчины не ищут себе жен среди таких, как она. Мужчины предпочтут тех женщин, которые умерли бы с голода, но не стали бы на тот путь, который выбрала Дженни, чтобы выжить. Она всегда знала это, но это не имело для нее значения, пока она не встретила Дэниеля Гастингса. Во время своего первого замужества она так и не узнала, что такое страсть. А с появлением Дэниеля на многие вещи она стала смотреть иначе.

Хотя… она пожала плечами, думая, что виновата перед Дэниелем. Но что было, то было. Может быть, Дэниель и не знал, кем она была, может, и подозревал. Какое это имеет значение. Даже если он захочет взять ее в жены, она не сможет не рассказать ему всей правды о себе. И, может быть, тем самым подпишет приговор себе, разбив собственные надежды в пух и прах. Возможно, он посмотрит на нее теми же глазами, какими только что Руфос смотрел на нее. Но то, что так смотрел на нее Руфос, ее совсем не трогало. Но если так бы на нее посмотрел Дэниель…

Руфос продолжал набивать живот цыпленком с картофелем и горошком, приговаривая при этом: