99 имен Серебряного века - Юрий Безелянский

В народе популярна песня «Живет моя отрада в высоком терему», а иногда можно услышать и такое выражение: «К порке да к корке… народ наш привычен». И песня и выражение принадлежат поэту и прозаику Сергею Клычкову. Ныне имя его мало кто вспоминает, а жаль: удивительный был лирик, стихи которого «выпекались из сердца и покоряли живой лиричной сказочностью», — как сказал о нем его университетский друг П. Журов. А Сергей Городецкий написал о Клычкове:

Родятся в комнатах иные,А ты — в малиновых кустах.Зато и губы наливные,И сладость алая в стихах.

Появился на свет Сергей Клычков в крестьянской старообрядческой семье и действительно «в малиннике», где «меня мать скинула, спутавши по молодости сроки», — писал Клычков в «Автобиографии». Начальное образование получил в Талдоме и Москве. Затем учился на двух факультетах Московского университета (на естественном и историко-филологическом), но ни одного не закончил и в 1913 году был исключен из университета. В Москве сблизился с Борисом Пастернаком, Сергеем Коненковым и Борисом Садовским.

Первые книги: «Песни: Печаль-радость. Лада. Вова» (1911) и «Потаенный сад» (1913). Если первая книга вызвала в основном критические отзывы («Не хватает складной речи» — М. Волошин), вторая, напротив, — хвалебные, мол, появился «прелестный и нежный поэт». Клычков, по существу, возродил жанр народной лирической песни и ввел в свои стихи образы Леля, Лады, царевны Дубравны и других сказочных героев. В целом его «Потаенный сад» — это прибежище от всех зол машинной цивилизации, которую поэт начисто отрицал. Поэзию Клычкова критик Вячеслав Полонский сравнивал с «зеленым клейким листочком только что распустившейся почки», которая «несет большую радость, ибо говорит истомленной душе о весне и солнце».

Клычков резко выступал против футуристов-имажинистов, отстаивая позиции классической ясности, строгой простоты и народности.

И пускай мне выйти не в чем,Пусть темно в моем углу,Все ж пою я сердцем певчимЖизни славу и хвалу.

Клычков, по словам его современницы Надежды Павлович, «был похож на стилизованного былинного доброго молодца. И говорил он непросто, медленно, с запиночкой, разузоривая свою речь прибаутками; казалось, он подчеркивает, что вот я вроде и темный человек, балакирь, а науку превзошел и Клюева, Белого, Блока и Брюсова знаю, в московском кружке „Свободная эстетика“ бывал. Но чувствовалось в нем что-то простодушное, а главное, уж очень любил он слово как таковое, и вышивал он свою речь этими народными словами, любуясь ими, а не собой, потому что был он поэтом по всему своему душевному складу, даже когда писал свою прозу».

Среди архива Клычкова есть «Неспешные записи». Вот одна из них: «Книги — как блудницы: одни нежатся в шелковых и сафьянных альковах переплетов, другие, как римские волчицы около термы, щеголяют в чем мать родила. Ни того, ни другого я не люблю, хотя сам лично в книгах стараюсь не лгать, не отказывая себе в этом удовольствии в жизни».

Но вернемся к биографии. Сергей Клычков — участник декабрьского восстания 1905 года в Москве. Участник Первой мировой войны. Революцию принял безоговорочно. «В 1917-м в Балаклаве один из первых снял с себя офицерский мундир и перешел в солдаты, — отмечал Клычков в „Автобиографии“. — Когда началась гражданская война, выступал на митингах в защиту большевиков. Был контужен, лежал в санатории Александра III в Москве».

Выпускает сборники «Кольцо Лады», «Дубрава», «Домашние песни». Затем Клычков обращается к прозе: «Сахарный немец» (1925), «Чертухинский балакирь» (1926), где все сплетено из мифов, преданий и поверий; «Князь мира» (1927). Планы у Клычкова были грандиозные: раскрыть жизнь русской деревни, начиная с времен крепостничества и кончая революцией. Но этим планам не суждено было сбыться… Последняя книга Клычкова — сборник стихов «В гостях у журавлей» вышла в 1930 году. К этому времени Клычкова уже рвали на куски. Ему прочно приклеили ярлык «бард кулацкой деревни», и одна из эпиграмм гласила:

Не рви волос,Не бейся лбом о стенуИ не гнуси: «О РУСЬ, СВЯТАЯ РУСЬ!»Мы «журавлям» твоим узнали цену,КУЛАЦКИЙ ГУСЬ.

Как Клычков попал в «кулацкие гуси»? Клычков любил «дремучую, медвежью, ажурную, овинную и лесную Русь», как написал один критик. Любил деревню, ее быт, традиции и не мог спокойно наблюдать, как новая власть ставит деревню на дыбы, лишает крестьян земли и заставляет объединяться в какие-то непонятные сельхозартели.

Мы отошли с путей природыИ потеряли вехи звезд…

Пугало Клычкова то, как варварски большевики обращались с природой, как наступала на человека «бесовская» машинная цивилизация. Вот что писал Клычков, холодея от ужаса:

«Город, город! под тобой и земля не похожа на землю… Убил, утрамбовал ее сатана чугунным копытом, укатал железной спиной, катаясь по ней, как катается лошадь по лугу в мыти… Оттого выросли на ней каменные корабли, оттого она и вытянула в небо несгибаемые ни в грозу, ни в бурю красные пальцы окраин — высокие, выше всяких церквей и соборов, фабричные трубы… От того-то и прыгает по этой земле человек… вечно спешит он, не знает он покоя, не ведает тишины, уединенья не знает даже в ночи… спит городской человек, грезя и бредя во сне недоделанными делами, то ли молот держа в усталых руках, то ли холодный рычаг от бездушной машины…»

Проклиная город, Клычков вздыхал по старой Руси, которая могла низать слова, как жемчуг; Русь — хохотунья, игрунья, певунья, плясунья, статная, ладная, ненаглядная красавица Русь…

Конечно, Клычков идеализировал старую Русь и был не прав, восставая против машин и цивилизации. Вот стихотворение, датированное сначала 1914 годом, а потом дополненное 1927-м.

Грежу я всю жизнь о раеИ пою все о весне…Я живу, а сам не знаю —Наяву али во сне? —

Грусть, как радость, сердце нежит…Жизнь убога и проста,Словно в поле холмик свежийБез заметы и креста.

Как же жить в земле печальной,Не сронив слезы из глаз?Словно встреча — час прощальный,Словно праздник — смертный час…

За несговорчивость и упертость в крестьянских вопросах Клычкова, Клюева, Есенина, Орешина и других поэтов нещадно критиковали и травили, называли «мужикопоклонниками» и «деревнелюбами». Критика была зубодробительной. Журнал «На подъеме» (1929) в одном из номеров уведомил читателей, что «старые реакционные писатели типа Клычкова и Клюева к крестьянским писателям Советского Союза не имеют никакого отношения». Александр Фадеев пошел дальше и назвал Клычкова «классовым врагом». Клычков сделался хрестоматийным «реакционером». И уже молодому поэту Павлу Васильеву, ерничая, советовали: