Анаконда - Георгий Миронов

— Это ты, капитан?

— Я, — сказал человек, подходя к машине. Уже приблизившись вплотную, он скинул капюшон, и старлей увидел чужое лицо.

— Что за мать твою перекись? — удивился он. — Ты не Фролов!

— Не Фролов, — согласился незнакомец, вынимая из прорезей плащ-палатки руку с зажатым в ней «парабеллумом», — но капитан гауптштурмфюрер Ганс Раупельбах.

Руки бывалого, не терявшегося в нештатных ситуациях старлея словно приросли к рулю, вместо того, чтобы рвануть к себе лежавший рядом «ППШ» и выпустить очередь в наглеца. Он в любом случае не успевал сделать это быстрее, чем гауптштурмфюрер мог нажать на курок своего «парабеллума». Что он и сделал. Тело старлея несколько раз дернулось. Трижды от врезавшихся в кости и мышцы пуль, и четвертый раз, уже конвульсивно, предсмертно — гауптштурмфюрер выпустил последнюю, контрольную пульку в левый глаз старлея. От выстрела в упор череп треснул, и выброшенные через размолотый затылок мозги некрасиво забрызгали заднее сиденье. Немец, так хорошо, почти без акцента говоривший по-русски, открыл дверцу, взял с заднего сиденья серый солдатский «сидор», брезгливо оттер с него мозги старлея его же потной пилоткой, бросил с отвращением на пол салона. Закинув «сидор» на плечо и насвистывая какую-то легкомысленную мелодию, двинулся не спеша по дороге. Пройдя метров двадцать, достал из-под плащ-палатки короткоствольный пистолет-пулемет, прицелился, мысленно отмеряя расстояние и выбирая то место, куда хотел попасть, нажал гашетку. И действительно, первой же очередью поджег бензобак «Виллиса». Машина взорвалась и занялась таким отчаянным пламенем, что даже усилившийся к тому времени дождь не пытался сбить его.

Человек в офицерской плащ-палатке удовлетворенно крякнул, убрал пистолет-пулемет в специально сделанный карман; расстегнув плащ, создал как бы навес, под которым удобно было прикурить от австрийской зажигалки «Хольцапфель»; с удовольствием затянулся душистой американской сигаретой. После нескольких лет, когда пришлось курить эрзац-табак, виргинский табачок курился особенно в охотку. Докурив сигарету почти до конца, щелчком отшвырнул окурок и еще минуту стоял, глядя, как огонек удалялся от него в темноту леса; затем погас под струями ненасытного дождя.

Он вывел замаскированный ветками тяжелый военный мотоцикл с коляской, протер тряпкой мокрое сиденье и уселся так, чтобы плащ-палатка образовала что-то вроде закрытого от дождя пространства, куда бы вода стекала, не попадая в короткие с широкими голенищами сапоги. Ну, так, кажется, хорошо. Хотя, конечно, если ехать быстро, все равно дождь пробьется к телу. Он удовлетворенно усмехнулся: операция проведена четко, в нужном месте. Проверил по часам. Точно в указанное время!

И рванул с места.

Дождь хлестал все сильнее и уже давно сильно досаждал другому человеку, стоявшему на той же дороге, но километрах в пяти от места гибели старлея из СМЕРШа. Если учесть, что на нем была обычная одежда лесника — короткое пальто-куртка с эмблемами лесного ведомства, фуражка с длинным козырьком и короткие резиновые сапоги, то нетрудно предположить, промок он основательно, пока услышал вдали треск мотора. А услышав, стал действовать куда быстрее, чем можно было от него ожидать, глядя на коренастую фигуру и красное, брыластое лицо.

Проверив, насколько крепко привязал к дереву тонкий и прочный горный трос, перебежал дорогу и закрепил трос, сделав альпинистскую петлю на дереве, чтобы натянутая через дорогу веревка пришлась на высоту груди мотоциклиста. Он знал рост этого человека и мог, казалось, сделать точный расчет.

Не учел одного — погоды. Ехавший на мотоцикле человек, пытаясь хоть как-то защитить лицо от ветра, наотмашь бьющего по глазам плетьми дождя, не спасали и специальные мотоциклетные очки, склонился над рулем, встречая разбушевавшийся ураган не грудью, а закутанным капюшоном плащ-палатки лбом.

Вот почему вместо того чтобы врезаться в натянутый трос грудью и, будучи вышибленным из седла, возможно, живым (хотя оставлять его живым и не входило в планы «лесника»), он на бешеной скорости врезался шеей.

В результате тело с «сидором» на плече понеслось дальше по дороге, а словно бритвой срезанная голова с застывшим в открытых глазах изумлением слетела на тропу. «Лесник» подошел к ней, встретился глазами с убитым, сокрушенно покачал головой, выплюнув замусоленный окурок сигареты:

— Прости, Генрих, я не хотел тебе такой смерти.

Он взял голову за густые каштановые волосы, чтобы не испачкаться в крови, и, сделав несколько шагов в глубину чащи, спрятал ее под густой, заросшей от самой земли массивными ветками елью.

Пришлось пройти метров тридцать, пока он не обнаружил мотоцикл, валявшийся на боку в кювете, вместе с обезглавленным «всадником», все так же крепко сжимавшим мускулистыми ногами стального «коня». Оттащив труп в кусты, как и в первом случае, замаскировал ветками ели.

«Сидор» с драгоценностями еще раз сменил владельца, оказавшись на плече «лесника».

Человека этого в Майнсдорфе хорошо знали: на протяжении последних трех лет он был здесь полным хозяином, уполномоченным нацистской партии, ортсбауэрнфюрером Майнсдорфа.

Однако и над ортсбауэрнфюрером есть свой фюрер. Так что через полчаса «сидор» с драгоценностями еще раз сменил владельца, перекочевав в багажник штандартенфюрера СС, будущего создателя организации с длинным, но многим понятным названием — «Содружество взаимной помощи бывших военнослужащих СС». Учитывая, что майнсдорфский ортсбауэрнфюрер Рудольф Ахенбах до ноября 1942 года, когда его ранило в колено под Сталинградом, служил гаупштурмфюрером танковой дивизии СС «Рейх», где его батальонным командиром был как раз крепко сбитый невысокий человек с погонами штандартенфюрера, принявший у него «сидор» на окраине Майнсдорфа, то как будто все вопросы у любознательного читателя отпадут: дисциплина есть дисциплина, фронтовое братство есть фронтовое братство, а СС есть СС, — тут приказы не обсуждаются, а выполняются. Вот почему, насвистывая мелодию «Баденвейлерского марша», «лесник» со спокойной совестью отправился спать, а штандартенфюрер, сменив черный мундир офицера танковых войск СС на гражданский костюм и переложив содержимое «сидора» в кожаный кофр, двинулся на запад.

Один из самых больших в мире изумрудов снова был в пути.

ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО.

КРОВЬ НА КАМНЕ. 27 МАРТА

Мищенко не был верующим, но вот православным по менталитету себя считал. Во всяком случае, старался блюсти старинные обычаи, изредка ходил в церковь: на Рождество, Пасху, Троицу. Любил постоять в храме, подумать о вечном. Иконы таинственно смотрят со стен храма, запах свечей, тихий шепоток верующих, о чем-то просящих Бога или спрашивающих совета у батюшки, благостное пение, когда не все слова разберешь, а на душе хорошо.

Он любил, заглянув в «Православный календарь», узнать, какой сегодня день. Если выходили именины кого-то из родственников или друзей, непременно поздравлял по телефону, чем крайне умилял всех. Это ж надо, прокурор города, а такие пустяки помнит.

Но Мищенко не считал это пустяками, полагал так: коли есть возможность доброе слово человеку сказать, так и не стоит сей поступок на завтра откладывать. Знал он и дни рождения своих сотрудников, просил секретаря, длинноногую Иру, напоминать по записной книжке, когда кого поздравить, а то и сам успевал проверить, не забыл ли кого.

27 марта 1997 года выходил праздник Феодоровской иконы Божией Матери. Не самый большой православный праздник, а вот ведь с 1613 года негромко празднуется Русской Православной Церковью.

А еще на четверг 27 марта 1997 года приходился день преподобного Венедикта. Никого в городе Рудном Мищенко с таким именем близко не знал. Стало быть, и поздравлять некого.

В конце рабочего дня в сейфе прокурора города надежно были заперты материалы уголовного дела, возбужденного в связи с убийством и изнасилованием двух молодых женщин, совершенными в условиях неочевидности. В толстой папке были и фотографии мест происшествия, и показания косвенных свидетелей, и данные медэкспертиз, а теперь и признательные показания основного подозреваемого.

Нет, задержанный сотрудниками уголовного розыска Авдеев не признался, что изнасиловал и убил двух горожанок.

Показания его были странными. Очень странными.

По дороге в церковь Мищенко встретил Татьяну Ивановну и Петруничева. Он давно знал, что у них роман. Что ж, взрослые люди. В первом браке не повезло, может, это судьба. На Петруничева он особого зла не держал. Уверен, корысти не было. Так, служебная оплошность. Повинился капитан. Да и наказан достаточно. А вот Татьяна услужила. Почти раскрытое дело загубила. За что и получит внеочередной чин. Благо что должность рост позволяет.

И как она догадалась, что Авдеев не мог изнасиловать этих двух женщин? Все собрала: показания его любовниц, признавшихся, что трезвым он вообще не мог, а когда выпьет, его надо было долго «готовить», да и потом акт получался очень короткий. Но был Авдеев к бабам ласков и жалостлив. Вот ему и не отказывали. По данным медэкспертизы, сперма проникла глубоко. Как бывает при сильном выбросе. А тут Авдеев с его вялыми возможностями. Сделала Татьяна еще несколько экспертиз. Обнаружила на фотографиях трупа крохотную царапину, которую мог оставить шприц, нашла в соскобах микрочастицы пластмассы, из которой делают одноразовые шприцы.