Советник президента - Андрей Мальгин

— Мое такое, что не тронь говно, оно и не завоняет.

— Ясно. А я б его турнул, честно говоря. Ну совершенно он не вписывается в наш сплоченный коллектив.

— А президент высказывал свое мнение?

— Мне кажется, он за то, чтоб его оставить в неприкосновенности.

— Ну и не спорь. Нашел из-за кого копья ломать. Не тот случай. Других забот, что ли, нет? Плюнь ты на него.

— Как на него плюнешь, если он перед глазами все время торчит. В одном коридоре сидим…

— Ну а в чем проблема? Пересади его в другой корпус. С глаз долой, из сердца вон. И забудь, наконец. Мне б твои проблемы, честное слово.

— Мальчики-и-и-и! А что вы тут делаете? Небось водку глушите? — фальшивым приторным голосом спросила подошедшая жена «пана директора». — А нас возьмете в свою компанию? «Надо же, — подумал Кускус, — ну вылитая Валентина Присядкина. Просто одно лицо. Господи, надо же, какое сходство».

И вот в понедельник в президентском кабинете действительно состоялось совещание, которое готовил Кускус. В числе других обсуждаемых проблем, был поднят вопрос о том, как быть с Присядкиным. «Пан директор» оказался во всеоружии: кратенько доложил о порочащих советника контактах, в том числе и с представителями иностранных разведок, не забыл упомянуть о состоявшейся на днях домашней пресс-конференции, процитировал некоторые из его высказываний, появившихся на страницах западных газет, и даже сообщил предварительный врачебный диагноз.

— Ну и что же говорят врачи, интересно, — оживился президент, вспомнивший, как Присядкин пустил слюну в его кабинете.

— Налицо преходящие кратковременные расстройства сознания, — без запинки отрапортовал докладчик. — Возможно, это болезнь Альцгеймера в начальной стадии, причем неизвестно, каким далее будет течение болезни — волнообразным, когда периоды помутнения сознания будут чередоваться с некоторой ремиссией, или лавинообразным с краткосрочным исходом. Но, возможно, у него проблемы с мозговым кровообращением или даже новообразование в мозгу. В поликлинике собираются делать компьютерную томографию, тогда о наличии опухоли или органических повреждениях мозга будет известно точно. Если же болезнь Альцгеймера, проще говоря старческое слабоумие, тут необходимо долго наблюдаться у специалистов.

— Каковыми мы не являемся, — зачем-то добавил президент.

— Я думаю, медицинские диагнозы не имеют никакого отношения к перспективам этого сотрудника нашей администрации, — все-таки высказал свое мнение Кускус. — Мне кажется, надо воспользоваться преклонным возрастом и тяжелым состоянием здоровья, и без лишнего шума торжественно проводить его на пенсию.

— А без шума не получится, — заявил президент. — Я в этом просто уверен.

— Да, согласен, — тут же подтвердил докладчик и выразительно посмотрел на Кускуса: «Что я тебе говорил!» — Без шума не получится, — продолжил президент, — тем более однажды мы его уже увольняли. Помните, эту историю с комиссией?.. Я думаю, тут можно наломать дров. Я лично с Присядкиным больше встречаться не буду, мне хватило прошлой встречи, потом всю ночь кошмары мучили. А ты, Кузьма Кузьмич, возьми над ним персональное шефство. По-моему, старик трусоват. Так что, не смущаясь, вызывай на ковер после каждой пресс-конференции и вправляй мозги. На какое-то время он утихнет.

— Ну я-то с удовольствием вызову, — откликнулся Кускус.

— Но только если он придет в себя. А я не исключаю, что начиная с прошлого четверга он впал в полный и окончательный маразм. Превратился в растение.

— А даже если и так, — президент начал терять терпение. — Пусть в маразме, пусть слабоумен, безумен, мне все равно, пусть хоть в коме лежит. Если мы решили, что он у нас продолжает работать в администрации, значит мы решили. И в этом направлении действуйте. Мы ведь решили? — спросил он присутствующих. И присутствующие наперебой закивали головами:

— Решили! Решили!

— Ну раз так, переходим к следующему вопросу. Что у тебя там еще, Кузьма Кузьмич.

Все дни после постыдного казуса в президентском кабинете Валентина посвятила здоровью Игнатия. Перед ней ясно замаячила перспектива вновь оказаться рядовой писательской женой. Она мобилизовала лучшие силы профессоров и академиков. ВМW чуть не круглосуточно совершала челночные рейсы между их квартирой и разными московскими клиниками. От предложения вновь положить Присядкина в ЦКБ Валентина решительно отказалась. Там, конечно, можно было прийти в себя после отравления, но мозги — слишком тонкая материя, чтобы доверять в этом деле блатным кремлевским врачам. Самый главный академик был привезен к Присядкиным прямо домой в воскресенье. Академика нашли на даче под Звенигородом. Он ни в какую не хотел ехать в город в выходной день. Никаким гонораром его не удавалось соблазнить, он долго упирался и купился, в конечном итоге, только на заведомо невыполнимое обещание Валентины устроить на работу в Кремль его внучку. Академик задал Присядкину кучу вопросов, пытаясь исследовать его интеллектуальные возможности. Так совпало, что именно в это время у Игнатия наступило временное просветление сознания. Более-менее адекватный Игнатий в присутствии Валентины без запинки ответил практически на все вопросы. Тем не менее по окончании опроса академик вывел Валентину из комнаты и вполголоса сказал: — Думаю, дело плохо. Я задавал ему вопросы из специальной анкеты, диагностирующей болезнь Альцгеймера. К сожалению, он отказался продемонстрировать свой почерк. Поэтому ограничимся тем, что я услышал. Если это Альцгеймер, мы можем притормозить течение болезни, но излечить от нее не можем. Деменция, то есть размягчение мозга, не лечится, но можно остановить ее прогрессирование. Завтра сделайте томографию и пришлите мне результаты. Сделайте также допплерографию сосудов головного мозга. Если опухоли нет, и сосуды не в критичном состоянии, за Игнатия Алексеевича я возьмусь. Но только учтите, лекарства будут очень дорогие. И еще совет: с сегодняшнего дня постарайтесь исключить всякие новые впечатления. Никаких знакомств с новыми людьми, прогулок по неизвестным ему местам, читайте вслух только то, что он уже когда-то прочел. Не включайте в его комнате телевизор. Постарайтесь не оставлять его в темноте. Даже ночью пусть какой-то тусклый свет горит в спальне. И как можно реже он должен оставаться в одиночестве, наедине со своими мыслями. А теперь везите меня обратно. И водитель повез академика обратно в Звенигород. Путь не близкий, надо заметить. Как ни старалась Валентина держать болезнь Игнатия в тайне, кое-что, к сожалению, к общественности просочилось. В числе первых, естественно, позвонила Анна Бербер. Сначала долго ходила вокруг да около, надеясь, что Валентина сама расколется и расскажет ей о том, что же все-таки стряслось с Присядкиным. Наконец, не выдержав, спросила в лоб:

— Валь, а Игнатий, говорят, заболел?

— Это кто же говорит, интересно? — поинтересовалась Валентина, — мы не афишируем его болезни.

— Да так, люди говорят. У него инсульт, да?

— Аня, если бы у него был инсульт, об этом бы написали все газеты. Он все-таки классик, гордость нашей литературы, ты об этом все время забываешь. Так, небольшое недомогание. Перетрудился. Знаешь, каких нервов стоила последняя пресс-конференция по поводу Чечни! И что потом ему пришлось выслушать в администрации!

— Да, Игнатий — боец, — подтвердила Бербер. — Я думала, его сразу уволят после Кельна. Молодчина, не дрогнул, гнет свою линию. О пресс-конференции я слышала от Крейзи. Ты знаешь, что он без пяти минут депутат Европарламента?

— Да, знаю, знаю. Он нам сказал.

— Вы просто герои, — не унималась Бербер.

— Так держать! Дай мне Игнатия, я его поддержу морально. «Вот ведьма, — с досадой подумала Валентина, — знает, небось, что Игнатия я позвать никак не смогу при всем своем желании».

— Ань, он спит. Он такие пьет лекарства, что спит целыми днями.

— Ну ладно, когда проснется, передай привет и пожелания выздоровления. И, кстати, Валь, если что серьезное, не дай бог, выявится, позвони мне. Мы его ближайшим рейсом «Трансаэро» отправим в Израиль, там его быстро поставят на ноги за счет их правительства. Это я тебе могу гарантировать.

— Спасибо, Анна, ты настоящий друг. Но, уверяю тебя, все не так серьезно. Меньше слушай сплетен. Конечно, многие желали бы увидеть Игнатия на смертном одре, но ты, надеюсь, к ним не относишься. Так что, спасибо еще раз. Насчет Израиля запомню, но у нас, знаешь ли, есть аналогичное предложение из Германии.

— Ну немецкая медицина тоже на уровне. Главное — не лечи его здесь. Это чревато. Наша медицина пришла в полный упадок. «Так это ж ты, сука, когда была депутатом, медицину не финансировала», — подумала про себя Валентина, но в целом была согласна с собеседницей. Все российское она считало заведомо хуже заграничного. И особенно низко ценила наших врачей.