Сторожи Москвы - Нина Молева

Борис не ошибся. Иов до конца сохранил верность его семье. Отстаивал интересы самого Бориса, сумел помочь ему вступить на престол. Внезапная кончина не сильного телом, но и ничем особенным не болевшего Федора Иоанновича многих в Москве повергла в «сумнительство». Да и сами похороны государя оказались слишком скромными, не по чину и обычаю простыми, – в простом сермяжном кафтане, с сосудом из обыкновенного – вместо «веницейского» – стекла с миро в головах. Но теперь главное было – захват власти шурином царя.

Существовал ли в действительности наказ царя Федора Иоанновича о пострижении после его смерти супруги или такая идея многих устраивала, во всяком случае, завещания царского не осталось. Скорее всего в необходимости его составления не смогли убедить сына Грозного. Смерти он боялся и думать о ней не хотел.

Первые же действия Бориса – закрепить трон за сестрой. По его подсказке сразу после кончины мужа Ирина издает за своей подписью закон о всеобщей и полной амнистии, повелевает незамедлительно освободить из тюрем всех опальных изменников, «татей (убийц. – Н. М.), разбойников и прочих сидельцев». По всем епархиям рассылается приказ целовать крест царице, вернее – на преданность патриарху Иову и православной вере, царице Ирине, правителю Борису и его детям. Вспыхнувшее возмущение явно стало неожиданностью и для Годунова, и для патриарха. Современники прекрасно поняли смысл предложенной им присяги, и важнейшие не захотели признать Годунова «великим князем». По существовавшим законам не венчанная на царство, а только наблюдавшая в окошко за венчанием своего супруга царица Ирина не могла ни получить царскую власть, ни тем более передать ее своему брату.

Достаточно нерешительный по натуре, здесь Иов проявляет недюжинную смелость. В православных церквах допускалось пение многолетия только царям и митрополитам, Иов вводит богослужение в честь вдовы Федора. Возмущенный летописец отмечает: «А первое богомолие (было) за нее, государыню, а преж того ни за которых цариц и великих кнегинь Бога не молили ни в охтеньях, ни в многолетье». Один из дьяков прямо называет действия патриарха «бесстыдством и нападением на святую церковь».

Со своей стороны Боярская дума берет на себя инициативу созыва для избрания нового царя избирательного Земского собора. По словам московского летописца, «града Москвы бояре и все воинство и всего царства Московского всякие люди от всех градов и весей збираху людей и посылаху к Москве на избрание царское». О том же сообщают агенты различных европейских правительств. Но зная безусловно недоброжелательное отношение к нему руководителей большинства провинций, Борис перекрывает дороги в Москву.

И тем не менее о самостоятельном правлении Ирины не могло быть и речи. Народ изо дня в день собирался в Кремле, негодовал. Все было готово, по выражению голландца Исаака Массы, «к великой смуте и замешательству». То ли опасаясь за собственную жизнь, то ли поняв бесполезность подобного противостояния, Ирина на седьмой день после кончины Федора Иоанновича выходит в Кремле к народу и объявляет о своем отречении от власти в пользу Боярской думы: «У вас есть князья и бояре, пусть они начальствуют и правят вами». Почти сразу после этого заявления Ирина «простым обычаем» – без царского сопровождения и необходимой свиты уезжает в Новодевичий монастырь и принимает постриг под именем Александры.

Это не было предательством интересов брата. Напротив. На Красное крыльцо в Кремле Борис вышел с сестрой и после ее слов об отречении заявил, что берет на себя управление государством, а князья и бояре будут ему всего лишь помощниками, что «с боляры радети и промышляти рад не токмо по-прежнему, но и свыше первого».

Между тем знать и думать не хотела о передаче «шурину» власти и короны. Они решали вопрос, кто происходит от «царского корени», чтобы поручить все именно ему. Среди первых претендентов были Шуйские. Калита вел род от Александра Невского, Шуйские – от его старшего брата. В их правах не сомневался никто. Но главными противниками Бориса выступали не Шуйские, а Романовы. По сообщениям агентов, первые места среди возможных претендентов на трон занимают Федор и Александр Никитичи Романовы, третье и четвертое Мстиславский и все-таки Борис Годунов. На стороне последнего выступали меньшие бояре, стрельцы и почти вся «чернь».

Романовы настолько уверились в прочности своего положения, что стали выступать в Боярской думе с прямыми нападками на Бориса. Раздор в думе достиг такого «великого озлобления», что Годунов счел за благо оставить свое кремлевское подворье и укрыться около Ирины, в хорошо защищенном Новодевичьем монастыре. В Москве ширились слухи о цареубийстве – отравлении царя Федора Борисом. Впрочем, подобные разговоры возникли сразу после кончины царя.

Зато с помощью Иова усиленно начинают распространяться и иные слухи. Что Борис с раннего детства был «питаем» от царского стола, как и его сестра. Что сам царь Иван посетил его больного на дому и на пальцах показал, что Федор, Борис и Ирина одинаково близки и дороги ему. Что Грозный ни много ни мало «приказал» Годунову сына Федора и все царство и такое же точно благословение Борис получил и от Федора.

Все это было изложено в так называемой хартии, которую авторы, называвшие себя свидетелями описываемых событий, доставили патриарху Иову и были благосклонно выслушаны. Патриарх приговорил на следующий день всем собраться в Успенском соборе, а оттуда двинуться шествием в Новодевичий монастырь. Иову и Борису приходилось спешить, потому что в то же самое время Боярская дума вела переговоры с собиравшимся в Кремле народом и уговаривала толпу присягнуть именно думе.

Несчастьем для думы стало то, что ее члены сами не определились в выборе кандидатуры царя. Ни Романовы, ни Мстиславские собрать необходимое число голосов не смогли. Вопрос был вынесен на площадь, и теперь борьба шла за толпу.

20 февраля организованное Иовом шествие пришло к Новодевичьему монастырю и стало просить Бориса о принятии державы. Борис наотрез отказался, заверил толпу, что никогда и в мыслях не посягал на корону и вообще готов немедленно постричься в монахи. Причина его позиции крылась в малочисленности пришедших.

Тогда Иов обратился ко всем доступным ему средствам воздействия на москвичей. По распоряжению патриарха все московские церкви оставались открытыми с вечера 20-го до утра 21 февраля. Ночное необычное богослужение действительно привлекло множество народа. А наутро духовенство вынесло из храмов самые почитаемые иконы и двинулось крестным ходом в Новодевичий. На этот раз стечение народа оказалось огромным. Переговоры с царицей и ее братом от имени всей этой толпы вели высшие чины.

Борис продолжал усиленно отказываться, но князья церкви пригрозили ему, что в случае его отказа положат посохи и затворят все церкви, младшие бояре заявили, что не станут больше управлять государством, а дворянство биться с неприятелями.

Очевидец, дьяк Иван Тимофеев, был оглушен криками народа, приветствовавшего наконец-то давшего согласие Бориса. Более всех «старалися середние люди и все меньшие», кричавшие «нелепо, с воплем многим… не в чин», причем лица их багровели, а «утробы расседались». Под эти вопли патриарх провел Бориса Годунова в монастырский собор и нарек на царство.

Избрание совершилось? В том-то и дело, что нет. Оно было недействительно без согласия Боярской думы, а дума молчала. Пять дней Борис тщетно дожидался необходимого решения, оно не последовало. 26 февраля пришлось ехать в Кремль, а патриарх и сторонники предполагаемого царя не пожалели сил на организацию самой что ни на есть торжественной встречи. Народ встречал Бориса прямо за стенами Новодевичьего монастыря, на поле и за стенами города. Кто победнее несли хлеб-соль, бояре и купцы – золоченые кубки, соболей и другие дорогие подарки. Борис отказался ото всего, кроме хлеба-соли, и пригласил участников встречи в Кремль на парадный стол.

В Кремле Иов отвел Бориса в Успенский собор и вторично благословил на царство. Присутствовавшие «здравствовали» правителя на «скифетроцарствия превзятии». И все равно это не было утверждением Бориса на троне. По совету Иова Борис оставляет Кремль и снова уезжает в Новодевичий монастырь под вымышленным предлогом тяжелой болезни сестры.

Для обретения полноты царской власти Борису не хватало главного – присяги, которую проводила всегда Боярская дума. Провинциальные епископы получили от патриарха повеление созвать в главных соборах мирян и духовенство, прочесть им грамоту об избрании Годунова, а затем петь многолетие вдове-царице и ее брату в течение трех дней под колокольный звон.

Но направить с подобным поручением Борис смог только думных людей, занимавших самые низшие места. Зато они ехали по городам с богатейшими подарками, которые придавали присяге особенный вес и надежды.