Сторожи Москвы - Нина Молева

Впрочем, по сравнению с другими приближенными правительницы фаворит отделался на удивление легко. Его не подвергли ни допросам, ни пыткам, ни даже тюремному заключению. Лишенный сана боярина и всего состояния, Голицын был сослан со своей семьей в далекую Мезень. Скорее всего, князю помогла выбранная им линия поведения.

Голицын не только не искал контактов с Софьей, но уверял, что не знал ни о каких планах переворота, а против ее венчания на царство и вовсе возражал, «что то дело необычайное». Он не устает писать Петру из ссылки челобитные о смягчении участи, клянясь, что служил ему всегда так же верно, как и его сестре. И может, была в этом своя закономерность, что вернувшийся из ссылки, куда попал вместе с дедом, внук Василия Голицына становится шутом при дворе племянницы Софьи, императрицы Анны Иоанновны, боготворившей царственную тетку. Он даже по-своему входит в историю – это для его «потешной свадьбы» с шутихой был воздвигнут знаменитый Ледяной дом.

С Софьей все иначе. Ни с чем она не может примириться, ни о каком снисхождении не будет просить. Из-за монастырских стен она находит способ связаться со стрельцами, найти доходчивые и будоражащие их слова. Ее влияние чуть не стоило отправившемуся в заграничную поездку Петру власти, хотя царевну окружает и в монастырских стенах плотная стена соглядатаев, а особый надзор за ней поручается священнику соседней церкви Саввы Освященного Никите Никитину, отцу будущего первого заграничного пенсионера-художника, «персонных дел мастера» – придворного портретиста Ивана Никитина.

На этот раз все бешенство своего гнева Петр обращает не только на стрельцов, но и на Софью. В 1698 году царевны Софьи Алексеевны не стало. «Чтобы никто не желал ее на царство», появилась вместо нее безгласная и безликая монахиня Сусанна, которой было запрещено видеться с кем бы то ни было, в том числе даже с родными сестрами. Ни одной из них Петр не доверял, неукротимый нрав их всех слишком хорошо знал. Могла же спустя много лет после этого суда измученная голодом и цингой Марфа Алексеевна – монахиня Маргарита писать из другого монастыря: «хотя бы я неведомо где, да и я тово же отца дочь, такая же Алексеевна».

Ни о каких сколько-нибудь удобных палатах для инокини не может быть и речи. Софью навсегда запирают в темных и промозглых стенах былой «стрелецкой караульни» у Напрудной башни. И небольшая подробность. Окна караульни были обращены на внутренний монастырский двор. Видеть из них виселицы с повешенными стрельцами за пределами монастырских стен, как то хотели представить художники, было попросту невозможно.

Пятнадцать лет в монастырских стенах, пятнадцать лет неотвязных мыслей, несбыточных надежд и отчаяния. История шла своим путем. Царевна-правительница забывалась, становилась никому не нужной. И все-таки она находит способ заявить о себе хоть перед смертью. Царевна принимает большой постриг – схиму под своим настоящим именем Софьи, чтобы имя это не затерялось, чтобы хоть на могильной плите осталась память о дочери «тишайшего» царя, почти царице, семь лет вершившей судьбами Московского государства. Надгробие царевны находится в Смоленском соборе.

Все царствовавшие Романовы соблюдали обычай выезжать на день Одигитрии Смоленской Божией Матери – 28 июля – к Новодевичьему монастырю. Они останавливались в шатрах, слушали вечерню, всенощную, а поутру – обедню в монастыре, где в трапезной устраивали праздничный стол для ближних и монашествующей братии. Отсюда же возник обычай народного гулянья в этот день, которое при Петре было перенесено на Девичье поле, а затем на Пресню.

Собственно при Петре I Новодевичий монастырь лишается былого покровительства царского двора. Царь решает его использовать в качестве дома «для зазорных младенцев» – подкидышей. Но вскоре принимает иное решение – давать в монастыре приют заслуженным воинам и инвалидам. Еще в 1763 году в силу этого распоряжения в обители проживало три майора, два капитана, четыре поручика.

Но совершенно неожиданно монастырь на некоторое время превращается в подобие царской резиденции. После многих лет строжайшего заключения сюда с великим почетом перевозят царицу Евдокию Федоровну Лопухину – на престол вступает ее внук, сын задушенного царевича Алексея Петровича, Петр II.

Жест этот со стороны А. Д. Меншикова, собиравшегося женить малолетнего императора на собственной дочери, носил чисто дипломатический характер. Ни Петр II, ни его сестра царевна Наталья Алексеевна интереса, тем более родственных чувств, к царственной бабке не испытывали, навещали ее редко, и то главным образом более разумная и выдержанная царевна Наталья. Император вообще отмахивается от подобной родственной связи. Вход во дворец для Евдокии Федоровны закрыт. Она должна утешиться предоставленными ей палатами царевны Екатерины Алексеевны. Впрочем, это положение сохранялось недолго. В 1731 году Евдокии Лопухиной не стало, и она была погребена в том же Смоленском соборе.

«При живом муже вдовица горькая, при рожоном детище мать осиротелая» – так отзываются народные песни на судьбу первой супруги Петра. Этот брак, как и большинство в царских семьях, был решен без участия молодых. Царица Наталья Кирилловна торопила с ним Петра, опасаясь появления наследников у только что женившегося Иоанна Алексеевича. Семнадцатилетнему сыну она выбрала двадцатилетнюю невесту, красавицу, но, по выражению современников, «средственного ума» и из незнатной семьи. Скорее всего, более высокие притязания вдовой царицы без согласия правительницы Софьи были нереальны. Этой свадьбой ознаменовалось окончание правления царевны и приход к власти молодого Петра. Шел 1689 год.

Но вместе с властью Петр обретает и полную свободу действий. Наставления Натальи Кирилловны теряют былую силу. Через два года после свадьбы, проводя большую часть времени в Немецкой слободе, он обращает внимание на молоденькую Анну Монс, дочь виноторговца, которая почти на десять лет завоевывает его сердце.

Отправившись за границу в составе Великого посольства, Петр уже в 1696 году пишет Льву Нарышкину из Лондона о своем желании немедленно развестись с Евдокией, для чего ее надо уговорить постричься в монахини. Задача оказывается невыполнимой, и тогда по возвращении в Россию Петр сам направляет Евдокию Федоровну в Суздальский Покровский монастырь для пострига. Но архимандрит монастыря наотрез отказывается выполнить царскую волю, за что тут же попадает под арест. Евдокия была все равно пострижена в 1698 году под именем Елены.

Но, как оказывается, по твердости характера Евдокия-Елена не уступает своему царственному супругу. Только полгода носит она монашеское платье, после которого переодевается в мирское и начинает в Суздале вести достаточно свободную жизнь, в чем ее поддерживают, в том числе и денежными средствами, многочисленные родственники. В свою очередь, царевич Алексей находит способы навещать мать, к которой очень привязан.

В 1709 году в жизни Евдокии-Елены происходит и вовсе невероятный поворот. Былая царица-монахиня находит себе любовника, с которым не расстается последующие десять лет. Капитан Степан Глебов приезжает в Суздаль для рекрутского набора. Трудно себе представить, чтобы эта связь осталась неизвестной Петру. Но до поры до времени Петр не обращает на нее внимания. Только в 1718 году в связи с делом царевича Алексея, хитростью возвращенного на родину после бегства в Европу, былую царицу вместе со Степаном Глебовым привозят в Петербург для розыска, который проводится с редкой даже для того времени жестокостью.

Допросы былой царицы ведутся «с пристрастием» – с пытками, причем Петр добивается выяснения связей матери с сыном. Обвинить Евдокию-Елену в измене не удается. Зато такой приговор выносится в отношении Степана Глебова – его сажают на кол. 19 апреля 1718 года былую царицу отправляют в «жестокую ссылку» в Староладожский Успенский монастырь, под личный надзор А. Д. Меншикова, являвшегося губернатором Петербургской губернии.

С восшествием на престол Екатерины I, опять-таки по подсказке А. Д. Меншикова, Евдокию отправляют в одиночное заключение в Шлиссельбургскую крепость как опаснейшую государственную преступницу. Фактический правитель России не забывал, что в симпатии к Евдокии были уличены многие монахи и монахини суздальских монастырей, что Ростовский епископ Досифей пророчествовал в своих проповедях о ее грядущем восшествии на престол, а во многих церквах ее продолжали поминать великой государыней.

В Новодевичьем монастыре Евдокия по-прежнему не чувствует себя принадлежащей к царской семье. Когда ее попытаются перевезти в Кремль, в Вознесенский монастырь, она очень скоро захочет вернуться в ставшие привычными места. И это по ее воле прах ее будет захоронен именно в Новодевичьем, а не в Вознесенском монастыре. Отвергнутая Петром, она не захотела до конца послабления своей участи.