Клюква со вкусом смерти - Наталья Хабибулина

почему Сурков признался, не будучи, по-вашему, виновным? – Моршанский едко улыбнулся. – Можете сказать?

– Да это и дураку понятно! – вступил вдруг молчавший до сего времени Кобяков. – Муж Тонькин едет, вот он и струсил, решил пока в городе на время отпуска того, в КПЗ отсидеться. Кто-то из дружков написал Тихону, тот и пообещал убить Витьку. Убить, конечно, не убьёт, но навредить может и себе, и Суркову. Особенно, если напьётся. А Витька, не смотри, что кулаки здоровые, трус ещё тот! Вот мать ему и посоветовала пока признаться, в надежде, что Андрей Ефимович потом его выручит.

– Вот это здорово! – воскликнул Дубовик. – Ну, нормальные ли они? Кретины? Как их ещё назвать? Класть голову на плаху по доброй воле?! Я не всевластен, и ошибиться могу! – Он повернулся к Баташову: – Денис Осипович, вразумите вы их! И вы, Степан Спиридонович! Поговорите с Сурковым!

– А кто ему позволит? – возмутился Моршанский.

– Вас не интересует истина? А вы ещё треплетесь об антагонизме, – за грубостью Дубовик пытался скрыть досаду. – Таким путём ничего нельзя преодолеть! Ладно, – он махнул рукой, – разбирайтесь здесь сами! Пойдём, капитан, у нас с тобой есть незаконченное дело.

Уже на крыльце Дубовик вдруг сказал:

– Плохо. Плохо, что Сурков признался, и все знают, почему. Пока он сидел и молчал, у преступника была уверенность, что парня обвинят в убийстве, как это было с Ботыжниковым. Нигая Моршанский вообще списал со счетов. Но Рустемова сменила гнев на милость – поверила, что мы найдём настоящего преступника. И… Хватит о них! Слушай, капитан, дело вот в чем, – он нервно помял пальцами папиросу, – надо нам узнать, кто из правленцев приходил к соседу Кокошкиной.

Ерохин вопросительно посмотрел на подполковника, усаживаясь на перила крыльца.

– Я всё это время ломал голову над тем, каким образом преступник проник в дом убитой. Ну, не на крыльях же прилетел? Значит, есть очень простой путь. На улице никто не видел, чтобы кто-то приходил к ней в тот вечер. Именно к ней! Но ведь к соседу мог придти кто угодно, и это ни у кого не вызвало никаких подозрений, не привлекло ничьего внимания. Почему? Да потому что этот человек не раз туда ходил. И это было для всех настолько привычным, что пройди он под носом любого, его бы просто не заметили.

– Это мог быть почтальон! – воскликнул Ерохин и прикрыл рот рукой, оглянувшись на окно Правления.

Дубовик махнул рукой, предлагая пойти к машине.

– Скажу тебе, Володя, прямо: была у меня такая версия, была… Но она оказалась несостоятельной, особенно, после того, как я обследовал помещение Правления. Слышать оттуда всё, о чём говорилось в кабинете Кобякова, не привлекая ничьего внимания, мог лишь один человек. – Увидев вопрос в глазах капитана, подполковник отрицательно помахал указательным пальцем: – Не торопись, всему своё время. Мало того, я ещё кое-что там обнаружил, и, хотя это лишь дополнение к психологическому портрету преступника, но вкупе с косвенными уликами это даёт основание подозревать именно его. Итак… Что у нас есть конкретного, чем мы можем прижать убийцу? Давай загибать пальцы по всем эпизодам. По убийству Гребковой?

–Ничего, – развёл руками Ерохин.

– Ботыжникова?

– Так же. И по убийству мальчика, и по покушению на Гаврилова, и с Кокошкиной та же история.

– Стоп! Вот на этом пока остановимся. У нас всё же есть возможность узнать, кто в тот вечер приходил к ней. Надо только подобраться к её соседу… ммм… Василию Кочету. Со двора Кокошкиной, вернее, с дровяного сарая, вполне можно попасть в такой же сарай Кочета. И назад. Следовательно, возможен и обратный порядок. Но для этого необходимо этого соседа нейтрализовать. Из рассказа продавца Чуркиной известно, что Кочет в тот вечер пришел в магазин уже крепко подшофе. С неким дружком распил бутылку прямо в магазине и, прихватив ещё одну, ушел домой. С тем же приятелем. По словам той же Чуркиной, эти два товарища напивались постоянно так, что и спали вместе после крепких возлияний. А что, если преступник, зная об этой пагубной привычке Кочета, пришел туда именно в такой момент, когда ни хозяин, ни его приятель не в состоянии оценить происходящего? Хозяин спит в пьяном угаре, значит, можно спокойно воспользоваться тем самым путем, о котором я тебе сказал. Как тебе такое?

– Значит, надо узнать, кто, кроме собутыльника, мог прийти к этому Кочету. Так?

– Но сделать это надо крайне осторожно. Напрямую у такого товарища ничего не спросишь. И не только у него. Что можно предпринять? – Дубовик вопросительно посмотрел на Ерохина.

– Может быть, я пойду к нему? Возьму бутылку, придумаю какую-нибудь причину?

– Нет. Как бы ни пил этот Кочет, мы его не знаем, и просчитать все его действия и поступки не можем. Сделаем по-другому. – Дубовик приоткрыл дверцу машины, посмотрев в сторону дворов: – У Кокошкиной сейчас дома много народа, поэтому, если туда придёт Кобяков, скажем, с Воронцовым, то это ни у кого не вызовет никаких вопросов. Косте я определю задание. За дровяник там можно пройти незаметно. А Степан Спиридонович проконтролирует, чтобы никто туда не сунулся.

– Товарищ подполковник, – с ноткой обиды в голосе обратился Ерохин, – а я что, не смогу выполнить это задание?

Дубовик улыбнулся:

– Не обижайся, но ты слишком заметная фигура. Костя здесь уже примелькался, да и физией, – он обвел пальцев вокруг своего лица, – он проще. С Кобяковым они уже не один день по деревне вместе ходят. Только вот бы ещё выцарапать его из лап Моршанского. Опять какое-то задание ему дал, шатается парень по деревне, почем зря.

– Так он опять в чайную за пирожками Герману Борисовичу пошел, – хмыкнул Ерохин.

– Н-да… Ну, ладно, я его там и перехвачу. А ты отправишься в магазин, к очень интересной дамочке. И задание тебе будет такое… – Дубовик изложил всю суть дела своему подчиненному. – Как вывести человека на нужный разговор – учить не стану, ты и сам всё знаешь. Жду тебя с результатом. Только не переборщи с комплиментами – там можно увязнуть по самые уши.

Ерохин бодро выскочил из машины, при этом козырнув подполковнику.

Кобяков с Воронцовым вошли во двор Кокошкиной, где на крыльце сидели мужчины, а в избу постоянно входили женщины и выходили оттуда со слезами: слышно было, как у гроба матери рыдала Антонина.

– Товарищ капитан, – Воронцов повернул голову к Кобякову, – туда я заходить не стану. Что угодно, только не это. Не выношу подобных сцен. Извините.

– Ладно-ладно, понимаю. Оглядись пока, а я зайду, для приличия… да и вообще… – участковый