Галобионты - Иван Беляев

Несколько дней Степанов не находил себе места, не зная, как быть. Он потерял сон, не мог ни на чем сосредоточиться, снова и снова ловя себя на мысли, что думает о Любаше. Переживания внесли такой сумбур в его обычно спокойную и холодную голову, что в конце концов Антон решился на по-настоящему безумный поступок. Любаша училась в педагогическом институте на вечернем отделении и работала воспитателем в детском саду.

В один прекрасный день во время тихого часа в детском саду появился прилично одетый подросток, несший в руках огромный букет роскошнейших роз (стоивший, кстати сказать, почти половину зарплаты молодого лаборанта).

– Здесь работает Любовь Таркинская? – спросил он у нянечки, идущей по коридору со шваброй.

– Да, – ответила растерянная уборщица, вперив глаза в букет.

– Где ее можно найти?

– Она в группе, но посторонним туда нельзя.

– Тогда передайте ей, пожалуйста, этот букет, – подросток протянул нянечке розы.

– А что сказать? – поинтересовалась заинтригованная женщина.

– Там записка есть, – ответил паренек и, повернувшись, вышел, оставив нянечку в полном недоумении.

Продолжение этой водевильной истории Степанов узнал спустя три года – ему рассказала жена. Антон так живо представлял себе ту сцену, словно присутствовал при ней. Больше того, эта история прочно врезалась в его память, как одно из самых ярких воспоминаний.

Любаша шла по коридору с еще одной воспитательницей и узрела неподвижно стоящую на ее пути нянечку Зою Петровну, в одной руке она держала швабру, а в другой – букет алых роз, один из самых великолепных, которые она когда-либо видела в своей жизни.

– Зоя Федоровна! Откуда у вас эта красота? – воскликнула Любаша, приближаясь к нянечке.

– Это тебе передали, – ответила та, протягивая девушке букет.

– Мне? – Любаша зарделась от радости и смущения. – А кто?

– Почем я знаю! – проворчала женщина. – Какой-то малолеток приходил, просил передать Любови Таркинской.

И, всучив опешившей Любаше букет, пошла по своим делам, ворча по дороге что-то по поводу легкомысленных девчонок.

Весь персонал детсада сбежался к Любаше, чтобы полюбоваться букетом. Шум поднялся неимоверный. Воспитательницы начисто позабыли о спящих детях и бурно обсуждали великое событие, сгрудившись в фойе. Вышла директриса и грозно осведомилась о причинах „безобразия“. Краснея, Любаша пролепетала что-то о букете, чувствуя на себе осуждающие взгляды коллег по работе.

Вконец растерявшаяся Любаша не придумала ничего лучшего, как с гневным видом швырнуть прекрасный букет в корзину для мусора. Все свидетельницы этой сцены, включая директрису, громко ахнули, потрясенные такой расточительностью.

– Ты бы хоть узнала от кого цветы-то, – сказала Зоя Федоровна, качая головой.

– Кто же их сюда принес? – спросила директриса.

– Да малолеток какой-то, – ответила нянечка, указывая рукой на окно. – Ой! – вдруг вскричала она. – Да вот же он стоит, там, на площадке!

Все посмотрели в окно и увидели подростка, лениво прогуливающегося по детсадовскому дворику.

– Знаете что, Зоя Федоровна! – сказала разгневанная Любаша, бросаясь к корзине и вынимая из нее истерзанный букет. – Верните это, пожалуйста, мальчику и передайте, чтобы он никогда больше сюда не приходил.

Пожав плечами и ворча что-то на счет непостоянства молодых девиц, Зоя Федоровна отправилась выполнять поручение, провожаемая внимательным, полным сожаления взглядом Любаши.

Но упорство Степанова не только не ослабло, но, напротив, еще больше закалилось в этих нелегких испытаниях. Он продолжал донимать Любашу букетами и нежными посланиями, к которым все работники детского сада вскорости привыкли. Самым интригующим было то, что в течение довольно долгого времени Любаша не имела представления о личности своего тайного воздыхателя. Антон никак не мог решиться открыться ей, нанимая юных посыльных. Он истратил на это почти все все свои сбережения, но не жалел о такой расточительности, поскольку был безнадежно влюблен.

Степанов никому не рассказывал о новых для него переживаниях. Однажды Сашка Александров сам завел разговор о Любаше.

– Помнишь Любу Тарчинскую? – спросил он, когда они пили чай на кухне у Степанова.

Антон едва не поперхнулся от неожиданности.

– Помню, – проговорил он, опуская глаза.

– Представь только, у нее завелся анонимный поклонник, – продолжал Сашка со смехом, не замечая волнения Степанова.

– Да? – только и сказал Антон, усердно размешивая сахар в чашке.

– Забрасывает бедняжку цветами и страстными письмами. Она уже не знает, как ей быть.

– Так ей это не по душе? – поинтересовался Степанов, стараясь казаться равнодушным.

– Ну какой девушке будут не по душе цветы? – возразил Александров. – Она в растерянности, потому что не знает, кто ее атакует.

Антон молчал.

– Знаешь, – заговорил Сашка, – в этом, пожалуй, есть что-то зловещее.

– Почему?

– Любаша теперь на каждого парня из нашей компании смотрит с какой-то опаской и пытается угадать, кто же из нас и есть тот самый поклонник. Мне уже раз десять приходилось убеждать ее, что это не я.

– А почему она думает, что это кто-то из вас?

– Да она вообще не знает, что и думать! – воскликнул Сашка отхлебнув из своей чашки. – В том-то вся беда!

Степанов молчал.

– Пора бы этому ухажеру открыть свое инкогнито, – обронил Сашка, не глядя на Антона, безо всякого выражения.

Степанов оторопел, но не мог произнести ни слова. Впрочем, Александров словно бы и не ждал от него никаких слов. Сказав это, он тут же перевел разговор на другую тему. Антон Николаевич так и не узнал, догадался ли Сашка обо всем или просто рассказал ему о Любаше безо всякой задней мысли. Но, как бы то ни было, с этого дня Степанов решил изменить тактику. Он явился вечером к Любаше в институт. Долго слонялся у входа в ожидании конца лекций. Наконец на крыльце показалась Любаша, по-прежнему красивая, светящая. Антон подался было ей на встречу, но что-то удерживало его. Наверное, он так и остался бы стоять в глубине двора, неподалеку от цветочной клумбы, если бы девушка сама его не заметила. Она подлетела к нему с таким радостным видом, что его нерешительность мгновенно улетучилась.

– А ты что здесь делаешь? – спросила Любаша.

– Оказался поблизости, решил заглянуть сюда, предложить себя в провожатые.

– Это хорошо! – ответила Любаша, не столько удивленная, сколько обрадованная. – Я только попрощаюсь с подругами.

Они медленно брели по вечерним улочкам и говорили без умолку. Степанов не подозревал раньше, сколько в нем скрыто красноречия. Видимо, в присутствии Любаши в нем открывались какие-то новые позитивные грани. Это было прекрасно.