Мракан-сити - Евгений Павлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты знаешь, как сильно подставила меня? Родного брата! Взяла и п-п-п… настучала на меня моим же коллегам! Тварь предательская…
— А знаешь, что тебе за это положено, тварь?
Совершился первый удар. Прокурор специально припас кусок натурального строительного материала, держал его в кармане штанов, маленький, но твердый. Сестра потянулась к нему, чувствуя свою вину. Получила камнем по лицу.
Сильно распухшие и потрескавшиеся губы раздвинулись, и в гробовой тишине антнидасовской камеры прошелестел увядающий голос:
— Я люблю тебя, я не хотела… — голос постепенно стихал, — Я хочу только одного, умереть…
— ?
— Дай мне смерти, брат. Подари на блюдечке, Фредди! Избавь от мучений… Умоляю. О, Фредди… — плач едва ли не перерос в истерию.
Сестра сделала для брата все, к примеру, села на лечение, и сделает еще, если тот захочет. Ее согласие вовсе не требовалось!
— Ты не желаешь жить? — спросил Фредди, — Я рад. Тебе не представить, как сильно… — маньяк не питал жалости, только удовлетворение, порочное, злое и пустое получение удовольствия за счет мучений бедняжки Скарлетт, — Но ты все-таки, наверное, считаешь себя святой, в глубине души! Считаешь, что всю жизнь поступала сугубо по понятиям… — одной рукой он схватил ее за волосы, а другой замахнулся — приготовился для последнего, для второго удара, — Проснись, Скарли, добро давно не в моде. Акты человеческого сострадания сурово наказываются, тебе ли не знать?
Поскольку больная не представляла серьезной угрозы для окружающих, ее по вечерам не посещали. Бартоломью, главврач, до сих пор не верил, что Скарлетт способна на столь тяжкое преступление. И единственный фактор, заставлявший доктора нарушать гипократскую клятву — регулярные обещания прокурора развалить клинику в случае несотрудничества.
«Сделав дело», Фредди по-тихому свалил из отделения, в котором располагалась камера с сестрой (теперь уже мертвой). Перед тем, как спуститься, он поправил галстук, облизнул пальчики, зачесал волосы назад и несколько раз повторил:
— Переизбрание лишь через три года, но я прорвусь. Переизбрание лишь через три года, но я прорвусь! Переизбрание лишь через три…
Дохлебав сочок, Фредди… прорыгался!
«Сейчас я просто чешу яйца и я просто прокурор, хоть и являюсь там какой-то… надеждой. Три года еще подождать, еще три года и будут выборы! И тогда я смогу занять место самого Сета Картера! Хотя этот ублюдок и так куда-то запропастился. Оно же и к лучшему, ведь я герой».
Он понял, что кинцо ему поднадоело, и улегся спать. Ушел в другую комнату, громко захлопнув дверь!
— Мое имя Фредди!
Тем временем. Заброшенная железнодорожная станция.
Они не знали, как это произошло, а все, что помнили: взрыв сопровождающей машины, гибель одного из охранников и странный усыпляющий запах.
Что за запах? Газ?
Затем смех…
Чей? И почему такой громкий?
И полная отключка…
Похищенные очнулись на улице. Невеста обнаружила себя привязанной к грязным ржавым рельсам, а жених — к металлическому креслу-качалке, которое стояло в пяти метрах от стальных балок спецсечения. Деревянный низ кресла был к чему-то привязан.
Ставни заброшенных домиков, таких же, как и сама станция — типичный пустырь, содрогались от порывов ветра и громовых раскатов. Чего уж говорить о полностью оголенной невесте и изгибающимся всем телом женихе.
«Поезд на полной скорости несётся по рельсам, ты вроде и рядом, но беспомощен, ничего не можешь сделать. К рельсам привязана девушка, которую ты любишь — твоя девушка, черт возьми, и скоро она умрет, если ей не помочь… Если я ей не помогу» — Бэйлондс и не думал утешаться, наоборот, парень напрягался, стимулируя себя, заставляясь не сдаваться…
До непоправимого оставались считанные секунды. Парочка вслушивалась в громоподобный рев приближающегося поезда, неустанно обменивалась любовными признаниями.
В прощальную минуту Роксана стала для Билли Джульеттой — литературной героиней, девушкой из пьесы Шекспира.
А Билли для Роксаны — Ромео — парнем из того же произведения!
Как только на лице Рокси выступили слезы, «Ромео» закричал.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Потому что в тот момент Рокси уже не стало. Колесные пары молниеносно отрезали голову и нижние части ног…
Бэйлондс остался на заброшенной станции кричать, слушать скрип ставень…
Через час.Лепрекон/Безумный Джек/Человек X ходил вокруг жертвы — убитого горем Уильяма Бэйлондса и нашептывал ему, дрожащему, пускающему сопли от холода и от цепной реакции, от убийственного стресса…
— Главный злодей сегодняшнего сюжета — Ромео — вышел намного более удачным, чем принято думать о банальных душегубах — лицо маньяка было закрыто капюшоном, для того, чтобы жертва не смогла его увидеть, — Дело в том, что ты, Билл, по сюжету изначально очень зависимый от авторитетов, от своего отца, от своей тети, совершенно слабохарактерный и при этом импульсивный. Ты похож на капризного ребенка! — под ногами маньяка жестко шуршала трава, — Что ж, некоторые критики будут жаловаться на отсутствие мотивации персонажа или на чрезмерную простоту этой самой мотивации — поддельно неприятный голос еще сильнее травмировал психику парня, он, как нож, пробирался под кожу и копался во внутренностях, — Но на самом деле именно так все и должно быть, то есть, акценты в этом плане расставлены правильно, учитывая характер перса и факторы, влияющие на становление злодея. Кстати, слыхал? В жизни требуется порой намного меньше, чтобы совершить злодеяние. Человеческая психика — очень хрупкая штука. Перед нами ты — на первый взгляд, стереотипный злодей, но настолько изобретательно воплощенный и символически выраженный, что диву даешься, зачем вообще тебя кто-то взял? Только самые догадливые зрители пронюхают, что ты — пешка в чужой большой игре, а значит, ты можешь смеяться, сколько влезет! Не плакать, не горевать по усопшей, а смеяться…
— Так смейся! Смейся!
Находясь в сновидениях, Фредди постоянно дергался, делая непроизвольные движения, судорожно хватаясь за лицо. Бывало, вздрагивал. А еще… еще он говорил, во сне, с кем-то, раскрывал фантому секреты прошлого «кровавых братов», делясь самым сокровенным из того, что имел и одновременно самым кошмарным…
Проснувшись, точнее думая, что проснулся, Фредди плавным движением ухватился за дверную ручку и вместо ведущего в гостиную коридора увидел темную аллею.
Деревянная вывеска рядом с двухэтажным домом и надпись на ней — «улица Вязов».
Душу беспомощного в борьбе с наваждением прокурора терзал безмерный, первобытный страх.
«Хочу выбраться отсюда, но это не зависит от моей воли. Выберусь только, когда скажет хозяин измерения. Боюсь, не обойдется без боли».
Под словом «выбраться» Фред имел в виду проснуться. Пленник сновидений мечтал вернуться в любимую постельку.
В «наваждении» обитало много созданий, внешне похожих на тех, что мы видим, когда не спим: облезлые кошки, переворачивающие мусорные баки, где-то рычали и без особой пользы скребли тяжелые двери собаки, с виду напоминающие адовых церберов. Те же животные, только в извращенном варианте, соответствующем воображению психически больного виновника сна.
Краем глаза Фредди разглядел одного пса: жилистое тело, влажная шкура, отлитые красным глаза и, пожалуй, самая внушительная деталь чудовища — щелкающая желтыми гниющими зубами пасть. Другие животные — не животные вовсе, а несуразные комбинации известных зооформ, способные довести до инфаркта одним лишь видом.
Все выглядело так реалистично, детализировано, что, казалось, это происходит вовсе не во сне. А наяву. Но в каком-то другом измерении.
«Да уж. Кругом бегает всякая неприветливая живность. Место дикое, оно предстало передо мной в гиперболизированном виде, полное садистских образов».
Ощутив абсурдизм происходящего, фантасмагоричность несуществующей улицы, Фредди услышал детский смех. Легкий, добрый, почти ангельский, но при нынешних обстоятельствах этот смех можно было назвать дьявольским и неземным.
Издающие его девочки и мальчики — те самые похищенные дети, которых прокурор вывез на денек без согласия родителей, изнасиловал, избил, запугал и привез обратно, сейчас прыгали через скакалку. Их взгляды были такими оживленными, радостными, а улыбки так блестели, что создавалось впечатление, они забыли дядюшку Фредди в своем сердце, забыли про ту ночь, про похищение и последующие пытки…
Но они, эти дети, всего лишь отрывки мертвой совести — совести, которая просыпалась тогда, когда засыпал прокурор. Сейчас ему их по-настоящему жалко и он может чувствовать что-то помимо сексуального голода, приводящего к потребности насыщения.
