Письма с Дальнего Востока и Соловков - Павел Флоренский

г. Загорск (б. Сергиев)

Московской области

Анне Михайловне

Флоренской

Пионерская, 19

Флоренский Павел Александрович

Список № I Основное

1935.ІѴ.27—28. Соловки. № 17. Хорошо зам, дорогая Ан- нуля, что вы вместе, хоть и живется вам плохо. Сейчас вернулся из Кремля. Шел ночью по снежной дороге. Вчера и сегодня наша весна внезапно сменилась зимою: повалил снег, подморозило, небо хмуро; ветрено. Полурастаявший снег сверху подернут коркой. Готовимся и работаем для выставки 1–го мая и вообще к праздникам. Ho мои мысли только с вами. 30.ІѴ. Эти дни стало совсем холодно—мороз, не менее 5—6° и ветер, совсем зима. Я просил одного художника сделать с меня зарисовку; она готова[2220]. Собираюсь сейчас закрепить ее бакелитовым лаком (изготовил 3 см3 на скорую руку), но надо сперва сделать пульверизатор. Если можно будет, то пришлю тебе. Сходство есть, но не со мною, а родовое, несколько похоже вышло на Шуру. Вчера получил ваше письмо от 13 апр., № 11 —собственно от Киры с твоею припискою. Он собирается уезжать 20–го, и я не знаю, дойдет ли до него мое письмо. Неполучение моих писем объясняется вероятно какими‑нибудь задержками, т. к. я написал тебе в марте 3 письма и I—в апреле, это 2–е апрельское. Однако я слышал от других, что и их родные жалуются на неполучение писем за последнее время. Ничего особенного у меня нет—работаю изо дня в день, читаю лекции и пр., как уже описывал тебе не раз. Ѵ.2. Майские праздники мы провели у себя на Биосаде в полном одиночестве, т. к. движение прекращено. Воспользовался этими днями для занятий и для спанья, а также для чтения 6–го тома сочинений Стендаля[2221], автобиографического. Удивительное предвидение:

Стендаль пишет неоднократно (в 1835 г. и др.), что его писания предназначаются на 1935 год. И действительно, от них впечатление как от написанных вчерашний* день, совершенно не чувствуется разстояния в целое столетие. Ho тебе не понравились эти воспоминания. Редко о ком Стендаль говорит без едкости и шельмования, даже о самых крупных и первоклассных деятелях своего времени. Трудно судить, насколько он прав или неправ в своих суждениях, точнее вечных осуждениях, нравственного порядка. Ho осуждеіия* крупнейших ученых, мыслителей и писателей, как тупщ, бездарностей, болтунов и т. п. явно несправедливо и не соответствует тому, что доказано их делами. Впрочем, современник никогда, кажется, не оценивает современника справедливо: мелочи жизни, случайности впечатлений, наконец личные столкновения и интересы затуманивают пред ним то главное и наиболее достойное учета, что становится видно через десятилетия. — Помнишь ли «Путешествие Вокруг Луны» Жюля Верна? Так вот и я чувствую себя, особенно в эти последние дни: как будто лечу в ядре среди безвоздушных пространств, отрезанный от всего живого, и только вас вспоминаю непрестанно. О людях же вообще у меня или изгладилась память, или они представляются мне образами ума, чем‑то вычитанным из литературы, но никак не бывшими на самом деле. И потому нет никакого ни гнева, ни раздражения на эти бледные тающие образы памяти, которых подчас я никак не могу вспомнить имен и фамилий. — Сейчас сижу за вычислениями. Арифмометра или таблиц нет, приходится быть в положении Тики и мучиться над перемножениями 11–ти и 12–ти значных чисел, их делениями, сложениями, вычитаниями и т. д., и много и много, так что голова перестает работать. Это идет обработка сделанных наблюдений, чтобы составить номограмму для упрощенного анализа иода, брома и хлора, электрического. V. 4—5. Письма мои выходят очень отрывочны, т. к. я пишу их урывками. Ho отчасти это преднамеренно, чтобы вы чувствовали, как я занят всегда мыслию о вас. Сейчас 2 ч. 15 м. ночи, но это по гражданскому времени, а по солнцу, следовательно 2–й час ночи. На дворе уже почти светло. Начались белые ночи. Ho мы привыкли к теплым светлым ночам, а тут и светло ночью и снег, холодно—странный контраст. — Хочу записать тебе сон, который еженочно мучил меня в детстве, так что из за него я боялся ложиться спать. Иду или еду по дороге. Слева скалы, отвесные, нагретые солнцем, и по ним ползает множество мелких, только что вылупившихся, красных паучков. Справа же обрыв над большой и быстрой рекой. И я слышу оттуда крики мамы и тети Юли, крики ужаса. Я содрогаюсь, сознавая что что‑то случилось, но не могу броситься им на помощь, не могу пошевельнуться и даже слегка тронуться с места, словно прикован. И мне было так страшно от этого сна, что я никому не смел разсказать о нем, а видел его каждой ночью и даже по нескольку раз. Мне думается, этот сон—отражение случая, когда мама и тетя Юля купались под откосом в Куре, а я, еще в пеленках (мне было 2—3 месяца, вероятно) лежал наверху, скатился и покатился по обрыву. Мама и тетя Юля, как разсказывали мне после, сильно закричали и подхватили меня уже у воды. А еще—это, вероятно, отражение моих головных болей в детстве, самосозерцание мозга (паучки—кровеносные сосуды). — V.8. Меня окружают образы отошедыих — Іоси, Вали, папы, тети Юли, тети Лизы, Давида[2222], Маргариты, тети Вари и других, одни ясные и близкие, другие словно видимые издали и туманные. Ho больше всего думаю о вас, моих дорогих, бедных. V. 13. Сегодня наконец получил письма, от мамы (от 14.1 V) и твои, № 14 от 26.1 V и JNfe 12 от 18.1V Стало не легче, горько за вас, боязно за Олю. На днях начинаю писать снова. Пока целую крепко.

Дорогая Оля, недавно писал я тебе, а теперь хочу продолжить разсказ о наследственности в нашей семье. Очень важно знать, от кого что получил и что именно вообще получил. У каждой наследственной линии есть свое качество или свои качества. Прежде всего по восходящей мужской линии, т. е. по линии Флоренских — Флоринских. Этот род отличался всегда инициативностью в области научной и научно–организаторской деятельности. Флоринские всегда выступали новаторами, начинателями целых течений и направлений — открывали новые области для изучения и просвещения, создавали новые точки зрения, новые подходы к предметам. Интересы Флоринских были разносторонние—история, археология, естествознание, литература. Ho всегда это было познание в тех или иных видах и организация исследования. Мне неизвестно ни одного Фло- ринского с выраженными художественными способностями ни в [одной области — зачеркнуто] какой бы то ни было области искусства. С другой стороны у Флоринских было стремление к самовоспитанию, к духовной тренировке себя. По женской линии отмечу прежде всего Ивановых, род моей прабабушки. Этот род отличался талантливостью и блеском; от него, по- видимому, идет склонность к живописи. По характеру этот род был, сколько я знаю, очень неупорядоченным, в противоположность Флоринским, размашистым, нехозяйственным, богемным. Из него, между прочим, происходит известный передвижник—художник Иванов. Прабабушку мою звали Екат. Афанасьевна. Она была замужем за Уаром Ефимов. Соловьевым, врачем. Род Соловьевых, сколько мне известно, был весьма талантлив и блестящ. В записках Погодина разсказывается о блестящем ответе на университетском экзамене в Моск. унив. двух студентов, из ряду выходящих — Ив. Серг. Тургенева и К. У Соловьева. Все три брата моей бабушки, Анфисы Уаро- вны Соловьевой, блистали в юности, но прожигали свою жизнь и ничего путного не сделали. Семья Соловьевых была музыкальна, бабушка хорошо играла, но еще более сильной музыкантшей были ее близкие родственницы — Елизавета (вторая жена моего деда) и Александра Владим. Ушікова, всецело поглощенные музыкой. Другом дома был известный романсист Іурилев [2223], который все свои произведения пропускал через критику дома Ушаковых и затем Флоренских. Co стороны рода моей матери, а твоей бабушки, наследственность выражается в ярком ощущении материи и конкретного мира. Красота материи и ее положительность, вот что унаследовали мь от рода моей матери. И еще, мне кажется, связанное с первым — это музыкальность и склонность к живописи, точнее сказагь не к живописи, а к цвету, к колориту. V.2. Еще о Флориіских — Флоренских. Все одни* (т. е. вообще говоря) были инициативны, изобретательны, предприимчивы, открывали, малые или большие, но новые области для мысли. Ho, замечательная судьба: никогда никто из них не снимал жатвы с засеянных им полей и либо уходил из жизни, либо дело отходило от него, а пользовались жатвою другие, или же вообще никто не пользовался и она гибла, по крайней мере для своего времени. Как пример: попечитель Казанск. учебн. округа проф. Флоринский, автор «Домашней медицины»[2224] сейчас признается родоначальником евгеники, но только сейчас, т. е. лет через 70. (Для других примеров нет места). А в нашем роде все поколения мечтали об одном: хотя бы под старость зажить тихо, занимаясь маленьким садиком, — и никому это не удавалось. (Мне почему‑то припомнилось, как брат мой Шура в детстве все время насаждал растения, а чуть они начнут прорастать и укореняться, он их вытаскивал и приносил с радостью показывать: «Вот, проросло, принялось!») Дорогая Олечка, я пишу тебе совершенно серьезно и требую, чтобы ты была благоразумна и заботилась о своем здоровье, все же прочее — второй очереди. Ты должна верить опыту жизни не только моему, но и целого рода, родов, т. к. именно неблагоразумие в этом отношении было уже не раз причиною гибели и глубокой раны в сердцах близких. В твоем возрасте бравирование благоразумием кажется возвышенным. Ho оно не возвышенно, а просто объясняется незнанием природы и неумением расчитывать, что более и что менее важно. V. 13. Получил письма и вижу, как справедливы мои опасения. Старайся кушать что есть; заправляй чем ниб., украшай какой ниб. зеленью. Это ничего, что ты не занимаешься, лишь бы была здорова. Крепко целую свою дорогую дорогую дочку. Пусть она будет спокойна, бодра и весела и живет в расчете на будущее. Портрет, мною присылаемый, я испортил некрасивым лаком. Его можно удалить, выдержав портрет в спирте. Ho если цвет портрета не очень вам не нравится, так лучше уж не трогайте лака.