Северный крест - Альманах Российский колокол
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На слѣдующій день можно его было застать, словно говорящимъ съ самимъ собою; ходилъ онъ по кругу – вкругъ шатра, снова глядя наземь, и велъ рѣчи диковинныя: «Сражаться – только съ богами. Не съ людьми…чѣмъ больше плоти, тѣмъ меньше духа; чѣмъ больше духа, тѣмъ меньше плоти…защищать свою честь ниже моего достоинства…»; «Я не столько побѣдитель, сколько не-проигравшій…»; «Я не только пламя, но и вѣтеръ для пламени…Я – Начало и Конецъ…»; «Дышать съ ними однимъ воздухомъ – уже пораженіе…Свинарникъ и выгребная яма: именемъ Критъ… но выше борьбы и роскоши разрушенья – презрѣніе»; «Земное – подъ моею пятой…мое небо…не зритъ…да не зритъ нижераспростертое…»; «Размежеваніе – со всѣми и всѣмъ, переоцѣнка всего и вся – означаетъ: смерть въ жизни и жизнь въ смерти»; «Тьма, лишь тьма мною зрима…Вѣчно, вѣчно непобѣжденный…Существуетъ ли на землѣ боль, способная меня сокрушить?..Я избралъ Свободу: своею женою…благодаря самому себѣ… подлинный вершитель своей Судьбы…Мнѣ подобаютъ почести. Но гдѣ же почести?». Послѣ сихъ словъ вдругъ выхватилъ онъ мечъ изъ ноженъ и исторгъ душу слугѣ, шедшему на свое несчастье въ шатеръ, что вызвало немалое возмущеніе среди возставшаго люда. Но онъ какъ ни въ чёмъ ни бывало продолжалъ: «Проклятье не въ томъ, что создавшій солнцемъ глядитъ на меня и вовѣкъ не укрыться отъ взора его, ибо я и не желаю укрываться отъ него, и даже не въ томъ, что вѣтеръ и зной подслушиваютъ слова мои: пусть! Въ томъ бѣда, что создавшій – вѣтромъ и зноемъ – убаюкиваетъ меня; я вызвалъ зависть у слѣпого бога, и онъ словно нашелъ средство противу меня, но не утонуть мнѣ въ пѣнѣ земной»; «Къ чорту! міръ – лишь тѣнь, прахъ и сновидѣніе, скоро, скоро прейдетъ и онъ, ибо во мнѣ столько огня, что поистинѣ его хватитъ, дабы сжечь міръ дотла; того болѣ – жечь своимъ Я вѣка – прошлые и грядущіе; глядите: пламенный мой языкъ уже лижетъ ихъ, подпаливъ!»; «Убогіе, ваше убожество вопіетъ къ небесамъ…мрачное мое пристанище…мое Я – крестъ, который придавилъ собою вѣсь Критъ…Нынѣ я ненавижу и самое Любовь…»; «Я – самая Тьма, явленная Свѣтомъ. Или же – Свѣтъ, явленный Тьмою?».
Въ тотъ мигъ подходилъ къ шатру и иной, съ глазами не то какъ у коровы, не то какъ у козла, едва могущій скрывать волненье свое и страхъ, повергшійся ницъ и послѣ сказавшій, часто заикаясь: «Вождь! Войска Касато приближаются къ холмамъ, по слову нашихъ лазутчиковъ. Черезъ день-два будутъ они здѣсь. И войска супостата оказалися болѣе велики числомъ своимъ, на четыре-пять сотенъ. Среди нихъ египтянъ уже болѣе половины». На что М. бросилъ, внезапно и рѣзко: «Никто! Никто не смѣетъ ни порицать меня, ни совѣтовать мнѣ, ни пѣть славословія! Недавніе пораженія…да что вы вѣдаете о нихъ? На мнѣ вся тяжесть, азъ дѣю, а вы – монета размѣнная, подите прочь! Я и Волею, и прочимъ могучій безпримѣрно, о вы, въ очахъ чьихъ Надежда горитъ синимъ пламенемъ, Я, лишь Я возмогъ уклоняться отъ частыхъ твоихъ стрѣлъ, о Судьба, старая карга, кости бросающая. Я несу бурю, небеса раскалывающую; болѣе того: Азъ есмь буря, молнія и громъ; побѣдоносный, Я танцую на громовыхъ тучахъ, за мною слѣдующихъ, и ниспадаю стрѣлою внизъ, топя въ крови всё низкое: Смерть несется къ вамъ. Породилъ Я вихрь иглъ незримыхъ, сердце врага поражающихъ. Громы и молніи уготовалъ Я вамъ, тщедушные!».
Слышавшіе его ужаснулись яраго его слова и во страхѣ удалилися вонъ, тщась не попасться ему на глаза. Послѣ М., осіянный злобою, взявши въ руки лукъ и натянувши тетиву, безмолвно металъ цѣлое море пернатыхъ въ небеса, угрожая богу расправою, тщась его поразить. Натягивая всё новую стрѣлу, готовую вонзиться въ самую плоть неба, въ самое сердце его, онъ приговаривалъ, оскаливъ зубы, – на сей разъ тихо, какъ бы про себя: «Мнѣ дано то, что не дано человѣку? Нѣтъ, не дано, не было дано, какъ и всѣмъ. Я далъ себѣ это: изъ самого себя, для себя, во имя свое. Пока еще только почки, первые всходы. Будь проклятъ! Но ты уже проклятъ! Нынѣ – нѣтъ препонъ; нынѣ я побѣждаю и тебя, о Ариманъ, и твоего всековарнаго всецаря: создавшаго. Побѣды… лишь начались, ибо всѣ бывшее – лишь тѣнь побѣдъ грядущихъ. Да, слышишь? Сіе – лишь начало и тѣнь грядущихъ побѣдъ: я еще покажу, что – самое малое – не слабѣю. Никто не силенъ бросить мнѣ вызовъ. Я заставлю тебя отвѣтить: я буду метать стрѣлы мѣдныя и стрѣлы словесныя, пока ты не отвѣтишь, ибо ты уже проигралъ, я еще буду держать рѣчь съ тобою, даже ежели ты уже мертвъ, ибо я желаю, чтобы ты самъ признался бы мнѣ въ томъ, что ты проигралъ и что ты мертвъ. Ибо я желаю услышать это, слышишь, о трусливый! Всё сказанное нынѣ – первое трезвое осознаніе».
День тотъ былъ подобенъ закату, ибо багровѣлъ кровяными блесками, словно рубиновою влагою сѣчи, неотвратимо-грядущей. Казалось: пятна крови растекалися по небосводу.
И – впервые со временъ посѣщенія его души двумя богами – забылся онъ сномъ, но и во снѣ жаръ войны не покидалъ его, и во снѣ черно-красные ужасы дѣялъ онъ. Снова возсіяла на бѣлѣющемъ небосклонѣ Денница-звѣзда: ярче обычнаго.
На разсвѣтѣ дня новаго, купаясь въ огневѣющихъ лучахъ всеразящаго свѣтила, онъ словно и самъ лучился пламенемъ несвѣтлымъ, блестящимъ, мутновато-немѣрно-мерцающимъ, будто оно сожигало и изсушало его: въ пламень облекся Пламень; и казалось: ликъ его чернѣлъ на фонѣ красноватаго блеска огня; черно-красное множилось. А послѣ стекало съ него: не-мѣрно. Лучась Ненавистью, подъемля десницею мечъ и потрясая имъ, онъ возгласилъ – предъ началомъ послѣдняго боя:
– О тьмы вѣковъ, плачьте и сотрясайтеся во страхѣ, ощутивъ соленость и пряность бытія моего; поистинѣ: покажется оно вамъ остротою нестерпимою и горечью, ибо дано вамъ испытать мечъ мой изнутри и выпить чашу гнѣва моего: до дна. Я положу Конецъ…Я предамъ всё мраку, который есть Свѣтъ! Пусть страсть – всего лишь единый способъ прикрыть убожество дольняго міра, но сіе – страсть вовсе иная; она много, много выше и безстрастія. И да рыдаетъ земля и земное! Я положу Конецъ – ночи именемъ
