Наследник империи, или Выдержка - Наталья Андреева

А журнал с оторванной обложкой на полу разгромленной квартиры Сгорбыша? Вспомни дату! Да это же тот самый журнал! Они оторвали обложку, потому что на ней была моя восемнадцатилетняя мать. А под снимком подпись: «Автор Павел Сгорбыш». Я не должен был связать их воедино. Эвелину Петровскую и Павла Сгорбыша. Мать и отца. А сотрудник багажного отделения? А я-то голову ломал, почему он так легко отдал мне рюкзак! А потому отдал, что я похож на отца, паспорт которого он в это время держал в руках. И смотрел то на фотографию, то на меня. Отдал, потому что я — Сгорбыш.

А взять Длинношеее. Когда я щелкал затвором и руководил съемками поп-дивы. Помните? Что он при этом говорил?

— Ну, вылитый Горб! Мастер!

Вот что значит гены! У меня получилось, потому что я — Сгорбыш!

Невольно я вздрогнул. Леонид Павлович Сгорбыш. Мысленно я примерил это на себя. Мне сразу же стало неуютно и тесно, я даже съежился. Нет, не то. Леонид Андреевич Петровский. Я тут же выпрямился и расправил плечи. То, что надо!

Но что делать со всем этим? Я посмотрел на стол, на котором были разложены фотографии. В это время Настя вскрикнула во сне, и я тоже вздрогнул. Хорошо, что мы здесь. И хорошо, что есть она. Если бы не это, я бы сейчас сорвался и наделал глупостей. А так у меня есть время. По крайней мере до утра. Я не могу нарушить ее сон. Возможно, она уже беременна. Ей противопоказаны потрясения. Ей не нужна моя правда. Хорош же я был бы, если бы рванул в Канаду! И какими глазами смотрела бы на меня теща, которая тоже не имеет ко всей этой истории никакого отношения!

Выдержка. Я — Сгорбыш. Человек длинной выдержки. Решение, которое я приму, должно быть взвешенным и осмысленным. Главное, не пороть горячку. До сих пор я все делал правильно. Потому что я не только Сгорбыш, но и Петровский. У меня хватка отчима, который меня воспитал. Вот почему меня раздирали противоречия. Я мучился и не мог понять причины. Но теперь я с этим разобрался.

Я сгреб фотографии и вместе с письмом засунул в пакет. Его же убрал обратно за икону. Пусть пока полежит там. Насте ни о чем не надо знать. Это наше дело. Мое и Империи. Это опять война. Где побеждает человек длинной выдержки…

Эпилог

Мы пробыли в деревне неделю, как и планировали, а потом улетели во Францию. Я обещал Насте, что приведу в порядок участок и дом и мы сюда обязательно вернемся. Письмо я сжег, а снимки и негативы остались лежать за иконой.

На вилле нас ждала мама. Вместе мы провели прекрасных две недели. Она, Настя и я. Отец остался в Москве, его не пустили дела фирмы. Сентябрь — месяц напряженный. Фактически это начало года, а как он начнется, так все дальше и пойдет. Проблемы с новым микрорайоном надо как-то решать, дольщики требуют сдачи первого дома. А у комбината новый директор. Не упрощает ли это задачу? А может, напротив, усложняет. Впрочем, от меня это все теперь далеко.

Погода была отличная, море теплое, а любовь вечная. Мы с женой съездили в Париж, потратив на это два дня. А потом вернулись на виллу. Я заметил, что мама все пытается мне что-то сказать. Она волновалась, а под конец стала нервничать. Все, что от меня зависело, я сделал. То есть не оставался с ней наедине, не создавал атмосферы, в которой интимные признания получаются сами собой. Я наслаждался жизнью и молодой женой, деликатная мама нам не мешала. Но перед самым отъездом она не выдержала:

— Леня, у тебя не найдется для меня минутка?

— Ну, конечно, найдется! — улыбнулся я. — Что ты хотела мне сказать?

— О твоем отце.

Я взял ее за руку, притянул к себе, обнял и ласково произнес:

— Я все знаю, ма. Мы разные люди, но я постараюсь его понять. Поверь, я не хотел бы видеть своим отцом никого другого.

— Он тоже тебя любит. Очень.

— Я знаю. И… не надо мне ничего объяснять. Пусть все остается, как есть.

— Ты в этом уверен? — Она смотрела мне в глаза.

— Ну, конечно! — Я не отвел взгляда и не улыбался. Я был как никогда серьезен, и она все поняла.

На этом разговор закончился. А как только мы вернулись в Москву, я отправился к отцу прямо в офис. Когда секретарь доложила обо мне, он очень удивился, но тут же принял. Я с улыбкой вошел в его кабинет:

— Здравствуй, папа!

Мы обнялись.

— Ты что, прямо из аэропорта — сюда? — спросил он, разжав объятия.

— Нет, я заехал домой. Отвез жену.

— И… как дела?

— Все отлично. Мы хорошо отдохнули. Отдельное спасибо капитану яхты и повару на вилле. У Насти скоро возобновятся занятия в институте. А я пришел к тебе по делу.

— Ну, садись.

— Спасибо.

Мне показалось, что он напряжен. Но разве по его лицу что-нибудь поймешь? Я тоже улыбался. Сел в кресло напротив его огромного стола, заваленного бумагами, и расслабил спину. Улыбка у меня была открытая. И в самом деле? Что мне скрывать? Я пришел с миром. Хотя и думал в этот момент о фотографиях, лежащих в старом деревенском доме за иконой. Пусть полежат.

— Папа, я решил, что пора заняться делом. У меня теперь семья, и скоро, возможно, появится ребенок.

— Твоя жена что, беременна?

— Я старался, — скромно сказал я. — Недели через две буду знать наверняка. Так вот о деле: мне нужна работа. И… работа высокооплачиваемая. Ведь я теперь не один. С моей стороны не будет наглостью попросить тебя об одолжении? О месте в твоей фирме?

— Ты знаешь, что фирма всегда готова тебя принять, — размеренно ответил отец.

— Я тоже готов поработать на ее благо. Я хочу восстановиться в институте. Понимаю, что поздно, но даю тебе слово: образование я получу.

— Что ж…

Он поднялся и прошелся взад-вперед по кабинету. Мне показалось, что он волнуется. Я спокойно ждал. И улыбался. Наконец отец остановился напротив меня:

— И когда ты хочешь приступить к работе?

— Завтра. Или… зачем же откладывать? Сейчас.

Я поправил галстук. Забыл сказать: на мне был костюм. В полоску. Но меня это не напрягало. Я чувствовал себя вполне комфортно, словно для того и родился. Для кресла, галстука и костюма. Что же касается кабинета… Неплох. Но маловат. Не мой масштаб.

— Что ж… Идем, я познакомлю тебя с сотрудниками.

Он пошел к двери, я — за ним. Потом мы шли по коридору вдоль ряда дверей. Отец открывал по очереди каждую из них, мы заходили. Люди, сидевшие за мониторами, смотрели на меня с удивлением. Ничего. Пройдет время, и они привыкнут.

Пройдет совсем немного времени. И Империя Петровского будет принадлежать Сгорбышам. Ты правильно оценил меня, папа.

…Что же касается моего желания стать писателем… Думаю, этот роман первый, он же единственный. Вряд ли я возьмусь еще за перо. У меня на это просто не будет времени. Да и что тут можно добавить?